Королева не ожидала подобной бури. Пале-Рояль пребывал в растерянности. Несколько придворных предложили кардиналу укрыться в какой-нибудь крепости. Маркиз де Вилькье д’Омон, маркиз д’Окенкур, маркиз де Ла Ферте-Сенектер и г-н Жак д’Этамп, сеньор де Ла Ферте-Эмбо, незадолго до этого произведенные в маршалы Франции, показали себя верными тому, кому они были обязаны маршальскими жезлами, и предложили ввести в Париж войска, разместить их вокруг Пале-Рояля и твердо стоять против герцога Орлеанского. Однако королеве и, самое главное, министру все это показалось чересчур рискованным.

Тем временем в Пале-Рояль приехала г-жа де Шеврёз.

О ее соглашениях с коадъютором никому не было известно, и у нее, как и у всех других, спросили совета. По ее мнению, Мазарини следовало на время удалиться из Парижа и переждать грозу. Сама же она в течение этой недолгой отлучки постаралась бы примирить его с герцогом Орлеанским. Как только принцы будут освобождены, она, по ее словам, возьмется сделать так, чтобы принц снова проникся наилучшими чувствами к министру.

Этот совет, сочтенный дружеским, показался самым разумным, хотя он был самым коварным, и он возобладал. Министр решил уехать в тот же вечер и отправиться в Гавр освобождать принцев. Он получил от королевы секретный приказ на имя их тюремщика, которому этот приказ предписывал неукоснительно повиноваться кардиналу.^[33]

Никто не был предупрежден об этом бегстве. Вечером 6 февраля кардинал пришел, как обычно, к королеве, которая в присутствии всех долго разговаривала с ним, и при этом никто не заметил как у нее, так и у него ни малейшего изменения ни в лице, ни в голосе. Тем временем взбудораженный народ носился по улицам, и со всех сторон слышался крик «К оружию!».

В десять часов вечера Мазарини попрощался с королевой, держась при этом так же естественно, как если бы должен был увидеться с ней на следующий день, и вернулся в свои покои. Там он переоделся в красный камзол, надел серые штаны, шляпу с пером и, выйдя из Пале-Рояля в сопровождении всего лишь двух дворян из своей свиты, добрался до ворот Ришелье, где его дожидались несколько слуг с лошадьми. Через два часа Мазарини был уже в Сен-Жермене, где ему предстояло переночевать.

Тем временем королева оставалась в кругу придворных, сохраняя спокойное выражение лица и свои обычные манеры.

Новость о бегстве кардинала коадъютор узнал от принца де Гемене и г-на де Бетюна. Он тотчас же помчался к герцогу Орлеанскому и застал его в окружении толпы придворных. Однако эту первую минуту торжества омрачала тревога: не замыслила ли королева, которую все видели такой спокойной и уверенной, присоединиться к кардиналу и увезти с собой короля? Этого опасался коадъютор, но герцог Орлеанский, хотя в глубине души он считал так же, не позволил предпринять никаких мер для предотвращения подобного события. Дело в том, что если бы королева и король покинули Париж, то герцог Орлеанский остался бы властителем города, и кто знает, не исполнились бы тогда замыслы, которые он вынашивал всю свою жизнь?

И в самом деле, на третий день, когда коадъютор только что лег в постель и начал засыпать, он был разбужен одним из приближенных герцога Орлеанского, сообщившим ему, что его королевское высочество просит его к себе. Коадъютор тотчас спрыгнул с постели, и, пока он одевался, в комнату к нему вошел паж с запиской от мадемуазель де Шеврёз, где было всего несколько слов:

«Приезжайте как можно скорее в Люксембургский дворец, но будьте осторожны по дороге».

Коадъютор, садясь в карету, приказал ехать в Люксембургский дворец, и в передней герцога обнаружил мадемуазель де Шеврёз, которая ожидала его, сидя на сундуке.

— А, вот и вы! — воскликнула она, увидев Гонди. — Матушка, а она захворала и не выходит из дома, послала меня сказать его королевскому высочеству, что король вот-вот покинет Париж. Он лег спать в обычное время, но уже поднялся с постели и, говорят, даже надел дорожные сапоги.

— Из надежного ли источника вы получили это известие? — поинтересовался коадъютор.

— От маршала д’Омона и маршала д’Альбре, — ответила мадемуазель де Шеврёз. — Так что я тотчас побежала к принцу и разбудила его, и его первые слова были: «Пошлите за коадъютором!»

— Идемте же к нему, — промолвил Гонди, — причем не теряя ни минуты. Ведь если он будет принимать решение с обычной своей медлительностью, мы опоздаем!

Они вошли и застали герцога в постели с супругой.

— Ах, дорогой Гонди! — воскликнул герцог Орлеанский, увидев входящего коадъютора. — Вы это предсказывали! И что нам теперь делать?

— Выход у нас только один, монсеньор, — ответил Гонди. — Нам следует захватить все ворота Парижа!

Однако подобная мера была чересчур смелой для герцога Орлеанскому, силы которого всегда слабели в приготовлениях. И потому все, чего удалось добиться от него коадъютору, это обещание послать капитана швейцарской роты г-на де Суша к королеве, чтобы попросить ее обдумать возможные последствия подобного поступка.

— Этого довольно, — заявил герцог, опасаясь, что его заставят принять более серьезные решения, — ибо, когда королева увидит, что ее намерения разгаданы, она остережется приводить их в исполнение!

И тогда герцогиня, досадуя на малодушие мужа, велела принести со стола в ее кабинете письменный прибор, взяла большой лист бумаги и, по-прежнему лежа в постели, написала следующие строки:

«Господину коадъютору приказано распорядиться раздачей оружия и помешать ставленникам кардинала Мазарини вывезти короля из Парижа. Маргарита Лотарингская».

Однако в ту минуту, когда герцогиня Орлеанская передавала коадъютору этот приказ, герцог вырвал его из рук жены и, прочитав, скомкал и отбросил в сторону. Герцогиня в это время наклонилась к мадемуазель де Шеврёз и прошептала ей на ухо:

— Прошу тебя, дорогая племянница, употребить всю имеющуюся у тебя власть над коадъютором и побудить его к тому, чтобы он сам принял все необходимые меры; а завтра, ручаюсь, мне удастся переубедить господина герцога.

Мадемуазель де Шеврёз тотчас повиновалась, и коадъютор, которому нужно было лишь это обещание и который, в крайнем случае, обошелся бы и без него, поспешно вышел из комнаты. Видя, что он уходит, герцог Орлеанский крикнул ему вдогонку:

— Господин коадъютор, прошу вас, не забывайте, что я ни за что на свете не хочу ссориться с Парламентом!

— Ах, дорогой дядюшка, — промолвила мадемуазель де Шеврёз, затворяя дверь за коадъютором, — держу пари, что вы не поссоритесь с ним из-за своей решительности так, как вы уже поссорились со мной из-за своего слабодушия.

Коадъютор незамедлительно написал письмо г-ну де Бофору, попросив его как можно скорее приехать во дворец Монбазон, а мадемуазель де Шеврёз тем временем отправилась будить маршала де Ла Мота. Не прошло и минуты, как на улицах Парижа прозвучал сигнал тревоги. Тотчас же друзья принцев стали верхом разъезжать по городу, крича: «К оружию!», и горожане, собравшись, толпой бросились к Пале-Роялю. Королеве пришло в голову, что герцог Орлеанский обо всем предупрежден и у нее хотят забрать короля. Юный государь и вправду был одет, обут и готов к отъезду. Она велела ему немедленно раздеться и лечь в кровать, а затем хотела и сама сделать то же, как вдруг примчался один из офицеров ее гвардии и сообщил, что народ вышел из себя при одной только мысли об этом новом бегстве, похожем на первое, и желает непременно видеть короля. В это же самое время за приказами послали часовые, желая узнать, что им надлежит делать, ибо собравшаяся толпа рвалась к Пале-Роялю, угрожая снести решетки ограды.

И как раз в эту минуту в Пале-Рояль явился посланец герцога Орлеанского. Его препроводили к королеве.

— Государыня, — обратился он к ней, — я пришел от имени его королевского высочества просить вас пресечь начавшийся шум. Со всех сторон господину герцогу доносят, будто вы намереваетесь покинуть сегодня ночью Париж и увезти с собой короля. Его высочество уведомляет вас, государыня, что такое недопустимо и парижане этого не потерпят.