В это время сын Карла IX находился в Бастилии за то, что в 1602 году вступил в заговор с Бироном. В начале 1603 года он вышел из нее, но уже в следующем году оказался там снова за то, что вступил в заговор со знаменитой маркизой де Вернёй, любовницей Генриха IV, своей единоутробной сестрой.
На этот раз он был приговорен к отсечению головы, но Генрих IV смягчил наказание, заменив его пожизненным заключением. Однако в то время пожизненное заключение уже не применялось. В 1616 году граф Овернский вышел из Бастилии и спустя три года был назначен командующим кавалерией Франции; наконец, в 1628 году мы видим его главнокомандующим армией под стенами Ла-Рошели.
После этой осады герцог Ангулемский, снова обретя время заняться своими собственными делами, опять принялся за работу, к участию в которой он некогда склонял Генриха IV, то есть за изготовление фальшивой монеты.
Однако сам он ее не изготавливал, поскольку был чересчур знатным вельможей для такого занятия, и довольствовался тем, что подавал советы.
Как-то раз Людовик XIII спросил его, сколько он зарабатывает с помощью этого почтенного ремесла. По-видимому, герцог не питал к сыну такого же доверия, как к отцу, ибо он ответил:
— Государь, я не знаю, что вы хотите этим сказать, но я сдаю в своем замке Гробуа небольшую комнату некоему Мерлену, и он платит мне за эту комнату четыре тысячи экю в месяц, ну а чем он там занимается, меня не беспокоит, пока он регулярно мне платит.
Людовика XIII, более щепетильного, чем герцог Ангулемский, обеспокоили эти занятия в Гробуа, и он приказал нагрянуть туда с обыском. Мерлен едва успел выскочить из окна, услышав шум; в комнате полицейские нашли печи, тигли и перегонные кубы, однако герцог Ангулемский заявил, что ему неизвестны все эти инструменты нелепого вида и что принадлежат они его жильцу. Тем дело и кончилось.
Тем не менее бегство Мерлена значительно уменьшило доходы герцога, и потому, когда его слуги требовали у него причитающееся им жалованье, он говорил:
— Право, друзья мои, вы сами должны позаботиться о себе: у Ангулемского дворца сходятся четыре дороги, вы находитесь в отличном месте, так пользуйтесь этим, если хотите!
Ангулемский дворец находился на улице Паве-о-Маре, и, начиная с этого времени, после семи часов вечера зимой и десяти часов летом подступы к нему стали чрезвычайно опасными.
Впрочем, Бастилия внушила сыну Карла IX большое уважение к кардиналу Ришелье, так легко заключавшему туда кого угодно, и потому он всегда был одним из самых ревностных приверженцев этого министра. Однажды, отдавая под начало герцога Ангулемского армию, Ришелье сказал ему:
— Король вверяет вам это командование, сударь, но он желает, чтобы вы, насколько возможно, воздерживались от воровства.
— Сударь, — отвечал добряк, — то, что вы мне сейчас говорите, очень трудно исполнить, но, тем не менее, будет сделано все возможное, чтобы угодить его величеству.
В 1644 году, в возрасте семидесяти лет, скрюченный и искалеченный подагрой, герцог женился на двадцатилетней девушке по имени Франсуаза де Наргон, которая обладала приятной внешностью и милым умом и которую в 1650 году он оставил вдовой. Эта вдова, скончавшаяся 15 августа 1715 года, являет собой пример, возможно единственный в современной истории, снохи, умершей через сто сорок один год после своего свекра. (Как известно, Карл IX умер в 1574 году.) По всей вероятности, подобного не случалось со времен патриархов.
Предположим теперь, что герцог Ангулемский, вместо того чтобы быть побочным сыном Карла IX, был бы его законным сыном; тогда ни Генрих III, ни Генрих IV, ни Людовик XIII, ни Людовик XIV не царствовали бы. Что было бы тогда с Францией? Какие перемены внес бы в мир этот прямой наследник монархии Валуа?.. Есть пропасти, в которые страшно взглянуть и глубину которых не осмеливается измерить человеческий разум!..
XXIII. 1651
Интриги Мазарини после его возвращения в Париж. — Отказ мадемуазель де Монпансье. — Верность Гастона. — Жалоба Парламента. — Обвинения, выдвинутые хранителем печати против коадъютора. — Речь коадъютора. — Вымышленная цитата. — Двору угрожает новая опасность. — Герцог Орлеанский и Мазарини. — Меры, принятые герцогом Орлеанским. — На кардинала обрушивается буря. — Совет г-жи де Шеврёз. — Отъезд Мазарини. — Предложение коадъютора. — Нерешительность герцога Орлеанского. — Волнение в Париже. — Народ в Пале-Рояле. — Освобождение принцев. — Приезд принца де Конде в Париж. — Коадъютор на время уходит со сцены. — Притязания принца де Конде. — Королева сближается с коадъютором. — Соглашения. — Совершеннолетие короля.
По прибытии в Париж кардиналу оказалось достаточно поговорить с королевой и бросить взгляд на дела, чтобы составить себе понятие о том, как много он потерял за время своего отсутствия. Переговоры, о которых мы сообщили в предыдущей главе, не могли вестись настолько тайно, чтобы слухи о них не просочились. Кардинал ощутил себя лишенным одновременно всех опор, какие у него были, и ему показалось важнее всего вернуть себе поддержку со стороны герцога Орлеанского. Так что первые шаги министра были нацелены на этого принца; но герцог Орлеанский, за неимением всякой другой силы, обладал, тем не менее, силой противодействия. Он стал строить из себя больного, обиженного, недовольного, и кардинал понял, что ему следует нанести решительный удар.
Мадемуазель де Нёйян, фрейлине королевы, той самой, которую под именем герцогини Навайль мы увидим при дворе Людовика XIV, было велено отправиться к мадемуазель де Монпансье, дочери герцога Орлеанского. Читатель должен помнить об этой принцессе: мы уже несколько раз говорили о ней, и прежде всего в связи с замыслом ее брака с императором.
Мадемуазель де Нёйян имела поручение предложить ей от имени Мазарини выйти замуж за короля, но на условии, что она не даст своему отцу присоединиться к партии принцев.
Мадемуазель де Монпансье, которую называли Великой Мадемуазель, поскольку она родилась от первого брака герцога Орлеанского с мадемуазель де Гиз, и от второго брака ее отца с Маргаритой Лотарингской у него были и другие дочери, прославилась в особенности тем, что, будучи принцессой крови, обладая несметными богатствами и достаточно привлекательной внешностью, она провела всю свою жизнь в попытках выйти замуж, но так в этом и не преуспела. Правда, прорицатель, составивший ее гороскоп в день ее появления на свет, предсказал, что она никогда не выйдет замуж. Гороскоп ли в итоге повлиял на ее судьбу? Или же судьба доказала правдивость гороскопа?
То ли мадемуазель Монпансье не была обманута этим обещанием и не поверила в искренность той, что его сделала, то ли, несмотря на все ее желание стать королевой, разница в возрасте между ней и королем заставляла ее считать такой брачный союз невозможным, в ответ на предложение посланницы она рассмеялась и, по словам г-жи де Мотвиль, с невероятным легкомыслием промолвила:
— Сожалею, мадемуазель, но мы уже дали слово и намерены сдержать его.
— Бог ты мой! — отвечала ей мадемуазель де Нёйян. — Да станьте только королевой, и вы вытащите принцев из тюрьмы!
Этот довод, при всей его логичности, не оказал никакого влияния на мадемуазель де Монпансье, и она снова упустила случай сменить корону принцессы на королевскую корону.
Этот отказ весьма обеспокоил кардинала. Оставалось предположить, что герцог Орлеанский чересчур далеко зашел в своих обязательствах, если он не поддался на такое предложение. Однако это не помешало кардиналу пригласить принца отужинать у него накануне праздника Царей-волхвов вместе королем и королевой. Во время пиршества кардиналу показалось на минуту, что ему удалось привлечь Гастона на свою сторону, ибо герцог Орлеанский, с присущей его уму язвительностью и изменчивостью, сам подал всем пример, начав насмехаться над фрондерами. Кардинал подхватил мяч на лету, и несколько придворных, сидевших за столом вместе с ними, развеселились настолько, что пришлось увести короля, чересчур юного, по словам г-жи де Мотвиль, для того, чтобы терпеть подобные вольные разговоры и песенки.
