Часовой, ничего не подозревая, взял свечу и пошел впереди мадемуазель де Буйон, не замечая, что герцогиня идет позади дочери. Дойдя до коридора, мадемуазель де Буйон пошла дальше, а герцогиня вышла на лестницу, спустилась вниз и заперлась в подвале, куда после возвращения услужливого часового на его пост не замедлила прийти и ее дочь. Затем с помощью друзей, бросивших им веревки, мать и дочь выбрались из подвала через отдушину и укрылись в одном частном доме, ожидая, когда им представится возможность покинуть Париж. К несчастью, в тот самый день, который был назначен для их окончательного бегства, у мадемуазель де Буйон началась оспа. Мать не захотела расстаться с ней, и полиция, уведомленная об их местопребывании, арестовала обеих и препроводила в Бастилию.
Принцессе, супруге принца де Конде, посчастливилось больше. Был отдан приказ арестовать ее в Шантийи и держать там под строгим надзором. Однако ее своевременно предупредили об этом, она положила в свою постель одну из находившихся в ее услужении женщин и, пока полицейские теряли время попусту, беря под арест, допрашивая и опознавая заменившую ее служанку, бежала вместе со своим сыном, герцогом Энгиенским, и добралась до Монрона, второстепенного городка, захваченного сторонниками принца де Конде. Однако Монрон послужил для беглянки лишь своего рода привалом, поскольку этот городок не смог бы выдержать правильную осаду, и принцесса вступила в переговоры с Бордо, который, как все знали, был весьма недоволен управлением герцога д’Эпернона, навязанного ему в качестве губернатора и полностью рассорившегося как с парламентом, так и с городскими чиновниками. Узнав эту новость, двор приказал маршалу де Ла Мейре принять командование над войсками, размешенными в Пуату.
Между тем, в то время как г-жа де Лонгвиль с великим трудом бежала из Франции, г-жа де Буйон и ее дочь были схвачены при попытке бегства, а принцесса де Конде вела переговоры с Бордо, еще одна женщина вознамерилась сопротивляться; правда, эта женщина была матерью, у которой отняли двух ее сыновей.
Вдовствующая принцесса де Конде, дочь старого коннетабля, родная сестра герцога де Монморанси, обезглавленного в Тулузе, последний предмет романтической любви короля Генриха IV, мать Великого Конде, которую королева еще недавно осыпала ласками у изголовья своего ложа, в то время как в десяти шагах от нее готовился приказ об аресте ее сына, решила сделать то, на что не осмеливался ни один человек, а именно потребовать от имени победителя при Рокруа и Лансе правосудия у Парламента.
Пока королева еще находилась в Бургундии, вдовствующая принцесса де Конде, скрывавшаяся до этого времени в Париже, в сопровождении герцогини де Шатийон явилась в Парламент и встала на пути советников Большой палаты. Она пришла требовать, чтобы ее сыновей судили, если они виновны, или отпустили на свободу, если за ними нет преступлений. Первый президент, которого подозревали в дружеских отношениях с ней, позволил Парламенту собраться и обсудить этот вопрос; было решено, что принцесса будет пребывать в безопасности у Ла Гранжа, советника Счетной палаты, а тем временем пошлют депутатов к герцогу Орлеанскому, который в отсутствие короля, королевы и кардинала заведовал всеми делами, просить его занять свое место во Дворце правосудия.
Герцог Орлеанский ответил депутатам, что госпожа принцесса де Конде получила приказание короля отправиться в Бурж и он полагает, что ей следует хотя бы сделать вид, что она намерена подчиниться этому приказу, и, удалившись в какое-нибудь место, расположенное поблизости от Парижа, ожидать там возвращения короля и королевы в столицу, которое состоится через два-три дня. Это половинчатое решение вывело Парламент из затруднения.
Принцессе пришлось повиноваться. Она уехала вечером того же дня, когда происходило это обсуждение, и удалилась в Берни, откуда король, действительно возвратившийся на следующий день, приказал ей отправиться в Вальри. Не имея более никакой надежды, принцесса повиновалась, но вследствие усталости и огорчения заболела по пути и была вынуждена остановиться в Ожервиле.
Тем временем г-жа де Лонгвиль и г-н де Тюренн встретились в Стене и заключили договор с испанцами. Тюренн тотчас же присоединился к войскам эрцгерцога, которые находились в Пикардии и после захвата Ле-Катле начали осаду города Гиза. Но Гиз героически защищался, и через восемнадцать дней испанцы были вынуждены снять осаду. Тогда г-н де Тюренн сформировал на испанские деньги небольшое войско, умножил его остатками гарнизонов Дижона и Бельгарда, и, после того как к нему присоединились господа де Бутвиль, де Колиньи, де Дюра, де Рошфор, де Таванн, де Персан, де Ла Муссе, де Ла Сюз, де Сент-Ибаль, де Гито, де Майи, де Фуа и де Грамон, оно приобрело вид, который неизбежно внушал беспокойство.
Поэтому двор отправился в Компьень, в то время как кардинал поехал дальше, в Сен-Кантен, чтобы посовещаться с маршалом дю Плесси о возможностях оказать сопротивление г-ну де Тюренну. И там стало известно, что дела в Гиени серьезно осложнились.
И в самом деле, находясь в Монроне, принцесса де Конде вступила в сношения с принцем де Марсийяком, принявшим после смерти отца титул герцога де Ларошфуко, и герцогом Буйонским, который после встречи с г-ном де Тюренном, склонившим его на свою сторону, выпустил воззвание к дворянству Оверни и Пуату. В ответ на это воззвание дворянство собрало небольшое войско численностью около двух с половиной тысяч человек. Местом встречи был назначен Мориак, и принцесса де Конде, взяв с собой сына в качестве знамени, прибыла туда 14 мая; ее и герцога Энгиенского приветствовали единодушным ликованием и клятвой не выпускать из рук оружие до тех пор, пока справедливость в отношении арестованных принцев не будет восстановлена.
В Бордо они двинулись с военным снаряжением, под звуки труб, с развернутыми знаменами, спускаясь вниз по течению Дордони: принцесса с сыном — на судне, а ее небольшое войско — по берегу реки. После нескольких стычек с неприятелем они прибыли в Кутра́, где стало известно, что, как на то и рассчитывали, Бордо готов принять принцессу и ее сына, но с условием, что их эскорт, показавшийся городским властям чересчур многочисленным, останется за пределами города.
Условие было принято, и принцесса въехала в Бордо, сопровождаемая возгласами: «Да здравствует принц де Конде! Да здравствует герцог Энгиенский! Да здравствует принцесса!»
В то самое время, когда принцесса въезжала в одни городские ворота, посланец от двора въезжал в другие. Принцессу уведомили, что этот посланец подвергается большой опасности и рискует оказаться разорванным на части народом, если она не вступится за него. Несколько минут шло обсуждение, не лучше ли будет позволить народу растерзать этого беднягу, чтобы дать двору понятие о настроении умов в Гиени; однако жалость взяла верх, и принцесса де Конде велела сказать, что она просит пощадить этого человека, после чего такая милость была ему оказана.
Парламент Бордо постановил, что принцесса будет желанной гостьей города и может безопасно в нем жить, но с условием, что она ничего не будет предпринимать против королевской власти.
Двор показал, насколько велико его беспокойство, заявив, что г-жа де Лонгвиль, герцог Буйонский, виконт де Тюренн и герцог де Ларошфуко являются преступниками, виновными в оскорблении величества. Это заявление было отправлено во все парламенты Франции, даже в парламент Бордо.
Вскоре с Юга стали приходить все более тревожные известия. Принцесса де Конде стала повторять в Бордо сцены, происходившие незадолго до этого в Парижской ратуше. Теперь настала ее очередь быть королевой, как в свое время ею была г-жа де Лонгвиль. Она принимала испанских послов, вела с ними переговоры, отказывалась принимать письма от маршала де Ла Мейре, письменно обращалась через парламент Бордо к парламенту Парижа и доверила герцогу де Ларошфуко и герцогу Буйонскому, остававшимся вначале за пределами крепостной стены, охранять два важнейших пункта города.
