Третий отряд находился под командованием мессира Гоше де Шатильона; у него были самые доблестные воины и самые храбрые рыцари во всей армии. И король Людовик поставил эти отборные отряды поблизости друг от друга, чтобы они могли совместно обороняться и при­ходить на помощь тем, кто шел за ними следом.

Четвертый отряд уступал в силе всем остальным; в него входили остатки ополчения тамплиеров во главе с великим магистром Гильомом Соннаком, искалеченным в недавнем бою. Чувствуя свою слабость, тамплиеры окружили себя укреплениями, возведенными ими из обломков метательных орудий сарацин.

Пятый отряд, под началом Ги де Мальвуазена, был немногочислен, но зато целиком состоял из храбрых рыцарей, братьев и друзей, сплоченных, словно одна семья, сражавшихся всегда вместе и деливших все — славу, опасности и добычу. С начала похода численность отряда значительно сократилась, а предстоящий день должен был уменьшить ее еще более.

Шестой отряд располагался на краю левого фланга, которым командовал граф Пуатье, подобно тому как пра­вый фланг находился под началом графа Анжуйского. Он полностью состоял из пеших воинов, и единственным конным среди них был брат короля; по левую руку от него находился рыцарь мессир Жосеран де Брансьон, которого он привел с собой в Египет и который вместе с сыном командовал другим небольшим отрядом пехотин­цев, где верхом тоже были лишь командиры.

Седьмой отряд, находившийся под командованием графа Гильома Фландрского, не участвовал в недавней битве, так что его воины были преисполнены сил и пыла. Они взяли под защиту, спрятав под свое железное крыло, небольшой отряд сенешаля Шампанского, расположи­вшийся полукругом и стоявший спиной к каналу, непо­далеку от того места, где войско переходило его вброд. Жуанвиль и его рыцари настолько пострадали в послед­нем бою, что лишь двое или трое из них смогли надеть доспехи; остальные же, в том числе и славный сенешаль, для защиты имели лишь шлемы, а из оружия — только мечи.

В центре этих восьми отрядов, готовый броситься всюду, где в этом возникнет нужда, находился Людовик с самыми преданными и доблестными своими воинами, восемь из которых составляли его личную гвардию. И наконец, вдоль канала, защищенные этой железной сте­ной, расположились биваком обозники, мясники, оруже­носцы, маркитанты, женщины и пажи, которые перешли канал по мосту сразу после сражения у Мансуры и устро­ились неподалеку от рыцарских шатров, соорудив себе лачуги из обломков метательных орудий, захваченных крестоносцами у неверных.

Пока Людовик вел эту подготовку к сражению, сара­цинский командующий, не отставая от него, тоже делал приготовления. Когда рассвело, крестоносцы увидели его во главе примерно четырех тысяч всадников, прекрасно вооруженных и сидевших верхом на прекрасных лоша­дях; он расположил их в одну линию, параллельно бое­вому строю христиан, и разделил на столько же отрядов, сколько, со своей стороны, их сформировал Людовик; кроме того, он собрал такое количество пехотинцев в поддержку коннице, что они стеной окружили француз­ский лагерь. Вскоре, помимо двух этих войск, появилось и третье — то, что привел с собой юный султан Туран- шах. Оно выстроилось отдельно, чтобы иметь возмож­ность маневрировать в зависимости от обстоятельств. Отдав приказы, сарацинский командующий в последний раз проехал перед своим войском, сидя верхом на низко­рослом скакуне, и проследовал в ста шагах от француз­ской армии, изучая ее отряды и, смотря по тому, силь­ными или слабыми они ему казались, увеличивая или уменьшая численность своих отрядов; затем он приказал трем тысячам бедуинов подойти как можно ближе к мосту, соединяющему христианскую армию с лагерем герцога Бургундского, и, если понадобится, воспрепят­ствовать тому, чтобы крестоносцы получили во время боя какое-либо подкрепление.

Все эти приготовления продолжались примерно до полудня; когда все было приведено в порядок, в армии неверных раздался грохот барабанов и звуки горнов, и пешие и конные сарацины пошли в наступление на армию христиан.

Бой завязался прежде всего там, где командовал граф Анжуйский, но вовсе не из тактических соображений той или иной стороны, а просто потому, что этот фланг ока­зался ближе всего к туркам; они же наступали, расстав­ленные на манер шахматных фигур: пехотинцы, как пешки, шли впереди, вооруженные трубами, откуда они выдували греческий огонь, а за ними двигались всад­ники, которые, пользуясь возникающей сумятицей, вры­вались в ряды христиан и разили там направо и налево. Этот прием, направленный против пехотинцев, вскоре внес беспорядок в отряд графа Анжуйского, который, оставаясь пешим, находился в гуще своих солдат. К сча­стью, король, обозревавший с возвышенности, где он находился, всю равнину, увидел, в какой опасности ока­зался его брат. Он тотчас же пришпорил коня и в сопро­вождении своей гвардии бросился с мечом в руке в толпу неверных. Но стоило ему там появиться, как оказавшийся неподалеку от него сарацин дунул в его сторону грече­ским огнем, причем так умело и точно, что всю лошадь короля охватило пламя; однако по воле Господа, за кото­рого сражался Людовик, то, что должно было спасти сарацин, принесло им гибель: благородное животное, с объятыми огнем гривой и крупом, вне себя от боли, не повинуясь ни узде, ни голосу, понесло своего хозяина в самую гущу неприятеля, куда он ворвался, словно ангел- истребитель; за ним мчались смельчаки, которые покля­лись следовать за своим королем повсюду и которые сле­довали за ним, сметая и опрокидывая все, что оказывалось у них на пути, и отряд неверных, пораженный в самое сердце этой глубокой раной, отступил, предоставив сво­боду графу Анжуйскому и его отряду. Король сел на дру­гую лошадь и вернулся на свой пост, расположенный на возвышенности, откуда он, подобно орлу, мог охватить взглядом все окрестности и устремиться куда угодно.

Пока длилась эта необыкновенная атака, предприня­тая королем, сражение разгорелось по всей линии с оди­наковым неистовством, но с разным успехом. Мессир Ги д’Ибелин и его брат Бодуэн храбро встретили сарацин, ибо, как уже говорилось, ни воины, ни лошади их отряда еще не участвовали в боях. Более того, к ним присоеди­нился Гоше де Шатильон со своими отборными ратни­ками, так что вскоре сарацины были вынуждены обра­титься в бегство и переформировать свой отряд, оставшийся без пехотинцев, которые почти все были убиты.

Однако совсем иначе обстояли дела у четвертого отряда, находившегося под началом Гильома де Соннака, великого магистра тамплиеров, у которого осталась лишь горсточка его солдат, объединившихся с остатками госпи­тальеров. Они соорудили, как уже было сказано, укре­пления с палисадом из обломков метательных орудий, но труд этот оказался напрасным. Сарацины извергли гре­ческий огонь на эту груду дерева, которое тотчас же вос­пламенилось, и сквозь пламя им открылась горсточка людей, прятавшихся за укреплениями; и тогда, даже не дожидаясь, пока будет полностью уничтожена эта нена­дежная защита, они бросились в огонь, проскочили сквозь него, словно демоны, и столкнулись с остатками грозного воинства.

Но как ни ослабли в бою тамплиеры, они были не из тех, кто сдается, не дав отпора, и через несколько минут, лишившись самых храбрых своих бойцов, отброшенные сарацины снова прошли сквозь пламя, но на этот раз чтобы спастись. Однако, поскольку их не преследовали, они остановились на некотором расстоянии, а их луч­ники выступили вперед и обрушили на тамплиеров такое несметное количество стрел, что и в пятидесяти шагах позади них земля, казалось, была покрыта спелыми хле­бами. Этот смертоносный град принес больше потерь, чем рукопашный бой; почти все лошади, какие еще оста­вались у тамплиеров, теперь пали; только великому маги­стру и четверым или пятерым рыцарям удалось сохранить своих боевых коней, но и их тела ощетинились множе­ством дротиков и стрел. И тогда сарацины решили, что настал момент разгромить непобедимых, и во второй раз всей толпой ринулись на них. В этом столкновении вели­кий магистр, уже потерявший один глаз в прошлом сра­жении, получил удар мечом, лишивший его и второго глаза; но, слепой и истекающий кровью, он пришпорил лошадь, которая понесла его в самую гущу сарацин, и разил там наугад до тех пор, пока и он, и его конь, прон­зенные мечами, не рухнули на землю и больше уже не поднялись; наверное, в этой атаке погибли бы все рыцари-монахи, если бы Людовик, увидев их отчаянное положение, не пришел к ним на помощь, как прежде он пришел на выручку графу Анжуйскому. Появление короля застало сарацин врасплох, и они во второй раз отсту­пили, в беспорядке пройдя сквозь линию огня, на кото­рой пламя уже сменилось дымом.