— Вперед! За ними! За ними!
Однако графа Артуа уже нужно было скорее сдерживать, чем подстрекать: он пришпорил коня, готовый преследовать неверных, но великий командор ордена тамплиеров брат Жиль бросился ему наперерез, твердя, что король приказал дожидаться его. Тем временем рыцарь продолжал тянуть лошадь графа Артуа за поводья, по-прежнему крича во весь голос: «Вперед! За ними!», ибо, будучи глухим, он не слышал ни приказа короля, ни того, что говорил графу командор тамплиеров. Граф, оскорбленный дерзостью брата Жиля, ударил плашмя мечом его лошадь, чтобы заставить ее убраться с дороги.
— Если святой брат боится, — сказал он, — пусть остается там, где стоит, но пропустит меня, ибо мне страх неведом.
— Мы боимся не больше вашего, монсеньор, — ответил брат Жиль, — и куда пойдете вы, туда с Божьей помощью пойдем и мы.
И он тотчас же пустил свою лошадь вскачь, не позволяя графу Артуа, хотя тот и был братом короля, обойти его даже на половину копья. В эту минуту позади них послышались крики:
— Стойте!
Это король послал вперед десять рыцарей с приказом графу Артуа дождаться остальных воинов; но граф Артуа указал им на убегавших неверных:
— Разве вы не видите, что они убегают? Было бы подлостью и трусостью не броситься за ними вдогонку.
С этими словами он помчался дальше, нанося удары направо и налево, не разбирая дороги и отклоняясь каждый раз туда, где были видны убегавшие сарацины, а брат Жиль все время скакал за ним следом. Наконец, по-прежнему преследуя и разя врага, они достигли Мансуры и, поскольку городские ворота были открыты, чтобы турки могли укрыться там, ворвались в город, оставив дорогу за собой усеянной мертвыми телами и обагренной кровью. Ворота за ними закрылись, и тотчас же раздались оглушительные звуки барабанов и горнов; сарацины боевыми кличами призывали к оружию, не в силах поверить, что у французов хватило безрассудства ворваться столь малым числом в самый центр укрепленного города, где гарнизоном стояли самые доблестные их солдаты — мамлюки-бахриты.
Тем временем король вместе со второй частью своего войска перешел канал вслед за графом Артуа и командором тамплиеров; однако третья часть войска находилась еще на другом берегу, а между тем сарацины уже сплачивались и поспешно вооружались. Жуанвиль заметил слева от себя крупный отряд, намеревавшийся атаковать короля, и решил воспрепятствовать этому, чтобы дать возможность остальным крестоносцам перейти реку. Помимо своих рыцарей, он призвал для этого добровольцев, которые пожелали бы последовать за ним; на его призыв откликнулись мессир Гуго де Тришатель, сеньор де Конфлан, несший стяг; мессир Рауль де Вано, мессир Эрар де Сиври, мессир Рено де Менонкур, мессир Фредерик де Луппи, мессир Гуго д’Эско и многие другие; видя, что их набралось достаточно, чтобы произвести отвлекающий маневр, они устремились прямо на сарацин. Доблестный сенешаль, как всегда и везде, домчался до них первым и проделал это так стремительно, что тот из сарацин, кто, по-видимому, командовал этим отрядом, даже не успел сесть в седло: он вдевал ногу в стремя, а один из всадников держал его лошадь под уздцы, когда Жуанвиль вонзил ему меч под мышку, в зазор доспехов, с такой силой, что клинок вышел с другой стороны. Тогда сарацин, державший поводья лошади своего господина, отпустил их и, прежде чем Жуанвиль сумел извлечь обратно меч, так сильно ударил рыцаря булавой по спине, что тот согнулся к самой шее лошади. Однако он тотчас же распрямился, вытащил второй меч, привязанный к ленчику седла, и нанес им удар сарацину, заставив его обратиться в бегство. Но стоило первому отряду сарацин рассеяться, как показался второй отряд, состоявший примерно из шести тысяч человек, которые при первом сигнале тревоги покинули свои жилища и собрались вне города; увидев перед собой столь небольшую кучку крестоносцев, они пустили лошадей в галоп и помчались прямо на врага. Хотя христиан, как рыцарей, так и оруженосцев, было не более двухсот, Жуанвиль и его друзья сохраняли самообладание и готовились дать противнику отпор. При первой же сшибке мессир Гуго де Тришатель был убит, а мессир Рауль де Вано захвачен в плен. Турки потащили пленника к себе, но, как только Жуанвиль заметил мессира Рауля де Вано среди тех, кто его пленил, он вместе с мессиром Эраром де Сиври оставил поле боя и, бросившись на них, вызволил рыцаря. Однако в ту же минуту Жуанвиль получил такой сильный удар по шлему, что лошадь под ним рухнула на колени, а он, вышибленный из седла, перелетел через ее голову и очутился на земле. Сарацины посчитали его убитым и бросились вдогонку за остальными. Но Жуанвиль тотчас же поднялся, прикрывая щитом грудь и сжимая в руке меч, и, оглядевшись вокруг, увидел, что Эрар де Сиври, поверженный, как и он сам, на землю, уже тоже встал на ноги; и тогда они вместе решили отступить к развалинам стоявшего невдалеке дома, надеясь укрыться там и защищаться до тех пор, пока не подоспеет помощь и им не приведут лошадей. Между тем внезапно появился большой отряд турок, мчавшийся к месту схватки. Рыцари не пытались ни убегать, ни готовиться к обороне; несколько мгновений спустя сарацины поравнялись с ними, сбили их с ног, промчались, подобно железному смерчу, по лежащим на земле рыцарям и отправились на поиски более серьезной схватки, ничуть не интересуясь теми двумя, кого они посчитали раздавленными насмерть. На этот раз Жуанвиль почти лишился чувств; щит его отлетел в сторону, а сам он лежал распростертый на земле, не в силах подняться, пока на помощь ему не пришел мессир Эрар. Поддерживаемый своим товарищем, Жуанвиль добрался до лачуги, которая стала для них укрытием, и, как только они в ней оказались, к ним присоединились Гуго д’Эско, Фредерик де Луппи, Рено де Менонкур, Рауль де Вано и несколько других. Стоило рыцарям собраться вместе, как на них напал главный отряд турок: они окружили их и атаковали в лоб и с тыла, ибо некоторые сарацины спешились и проникли в развалины лачуги, чтобы завязать там ближний бой, так что борьба возобновилась, став еще яростней, поскольку сеньоры дали Жуанвилю и Эрару де Сиври коней. В итоге, проявив чудеса храбрости, крестоносцы оттеснили сарацин, и те, видя, что они имеют дело с чересчур сильными противниками, бросились искать подкрепление. И тогда эта кучка крестоносцев получила возможность подсчитать свои потери. Четверо или пятеро рыцарей были убиты; двое, мессир Рауль де Вано и мессир Фредерик де Луппи, получили удар мечом в спину, и кровь хлестала у них из ран, как вино из бочки; мессир Эрар был ранен в лицо таким ударом меча, что его нос и часть щеки, отделенные от костей, свешивались ему на рот. Все остальные тоже были ранены, кто тяжело, кто легко, и пребывали в такой горести, что Жуанвиль, утратив веру в человеческое мужество, воззвал к божественной силе и, вспомнив о святом Иакове, которого он особенно почитал, сложил ладони и произнес:
— О милосердный святой Иаков, заклинаю тебя, помоги мне и выручи меня.
Не успел он закончить эту молитву, как в тысяче шагов от них показался граф Анжуйский со своим отрядом.
Однако граф Анжуйский, всецело занятый сражением с окружавшими его сарацинами, не видел ни Жуанвиля, ни его товарищей, которые настолько обессилели, что не могли прийти к нему на помощь. И тогда мессир Эрар обратился к доблестному сенешалю:
— Сир, если вы не подумаете, что я делаю это ради того, чтобы спастись бегством и покинуть вас, я на свой страх и риск отправлюсь звать на помощь графа Анжуйского, который виден там вдали.
— Мессир Эрар, вы окажете мне великую честь и доставите большую радость, если приведете подмогу, способную спасти нам жизнь, — ответил ему Жуанвиль.
С этими словами сенешаль отпустил лошадь мессира Эрара, которую он держал под уздцы. Рыцарь тотчас же пустился в галоп. Уехал он вовремя, ибо сразу же после его отъезда сарацины возобновили наступление. Вновь закипел бой, и, несмотря на свою доблестную оборону, Жуанвиль и его товарищи, раздавленные усталостью, уступая в численности противнику, обливаясь потом и кровью, вот-вот уже должны были потерпеть поражение, как вдруг послышались крики: