Все встали из-за стола; тарантас и телега были запря­жены. Помимо этого, запрягли лошадей и в экипаж князя.

Против всякого обыкновения, Иван отказался ехать верхом и согласился сесть в экипаж, и все это для того, чтобы побыть со мной еще несколько минут. Этот милый мальчик проникся чувством глубокой привязанности ко мне, и я платил ему взаимностью.

Все есаулы и все нукеры были на ногах. Бадридзе с пятнадцатью милиционерами должен был сопровождать нас до следующей станции.

Я сел в коляску вместе с князем и его сыном; Муане, Калино и молодой врач разместились в тарантасе, а все остальные поехали верхом.

Караван тронулся в путь. Коляска, более легкая, ехала первой и быстро опередила другие экипажи, тяжело гру­женные.

По пути мы проехали часть города, носящую название Кышлак.

Именно здесь накануне происходила стычка с лезги­нами, и в некоторых местах тут еще виднелась кровь, как на бойне.

Бадридзе рассказал нам об этом сражении во всех под­робностях.

Впрочем, все эти подробности уже известны чита­телю.

Тем временем я начал с беспокойством оглядываться, не видя на дороге нашего тарантаса.

Я привлек к этому внимание Ивана, и он что-то ска­зал Николаю.

Николай помчался во весь опор и через несколько минут вернулся с известием, что у тарантаса сломалось колесо и что господа остановились на дороге.

В то же самое время вдали показались Муане и Калино, ехавшие верхом.

Происшествие и в самом деле имело место, но, к сча­стью, пострадал лишь экипаж.

Починка колеса должна была занять целые сутки.

Иван был вне себя от радости, поскольку нам пред­стояло пробыть в Нухе еще сутки.

Я же, напротив, был чрезвычайно раздосадован, а Муане пребывал в отчаянии.

Заметив это, князь Тарханов отдал вполголоса какой-то приказ Николаю, и тот поскакал во весь дух.

Затем, когда все собрались, из коляски достали бутылки и стаканы.

В бутылках, разумеется, было шампанское. На Кав­казе, как и в России, именно с шампанским в бокалах желают счастливого пути и поздравляют с благополуч­ным возвращением.

В России потребляется несметное количество шампан­ского, настоящего или поддельного; чтобы произвести столько настоящего шампанского, всей Франция, даже если она превратится в Шампань и станет сплошным виноградником, окажется недостаточно.

Мы пили, болтали и опустошили около тридцати буты­лок шампанского, каждая из которых стоит три рубля; это продолжалось полчаса.

Через полчаса показался тарантас, который с триум­фом, на полной скорости подкатил к нам.

Неужели совершилось какое-нибудь чудо?

Нет, просто-напросто князь дал приказ снять колесо со своего тарантаса и поставить его на наш.

Взамен он взял наше сломанное колесо — так на так. Определенно, грузинские князья не рождены для ком­мерческой деятельности.

Наступила тягостная минута. Я протянул обе руки юному князю; он разразился слезами.

Отец, глядя на него едва ли не с ревностью, произ­нес:

— Когда уезжаю я, он так не плачет.

— Конечно, — отвечал мальчик, — я же уверен, что скоро увижу тебя снова; ты ведь не покидаешь меня навсегда, а вот господин Дюма!..

Слезы не дали ему договорить.

Я обнял его и прижал к сердцу, словно своего соб­ственного сына.

О, разумеется, я увижу тебя снова, бедный мальчик! Разумеется, я снова обниму тебя и прижму к своему сердцу! Насколько человек, это перышко на ветру, может что-либо обещать, я обещаю тебе это.

Потом мы обнялись с князем, с Бадридзе, с Иваном, сели в тарантас и поехали.

На протяжении всего этого великолепного путеше­ствия по России сердце у меня сжималось лишь дважды, при двух расставаниях.

Пусть милый юный князь Иван возьмет на свой счет один из этих случаев, а у кого есть память, возьмет на себя другой.

Мы еще долго обменивались знаками прощания, пока не потеряли друг друга из вида.

Потом дорога повернула, и мы простились оконча­тельно!

От всех этих людей я увозил что-нибудь на память: ружье и скатерть от князя Тарханова; шашку и пистолет от Мохаммед-хана; седельные кобуры и одеяло от князя Ивана; и наконец, штаны от Бадридзе и пояс от моло­дого врача.

Уделим минуту этой последней подробности, чрезвы­чайно забавной.

О расточителе у нас говорят: «Он отдаст все, вплоть до штанов».

Правда, это всего лишь метафора.^[2]

Однако в Грузии эта французская метафора преврати­лась у меня на глазах в реальность.

Выше уже говорилось, что в Нухе я купил две штуки лезгинского сукна.

Это сукно по прибытии во Францию должно было превратиться в грузинские штаны.

Мне не было нужды беспокоиться о черкеске и беш­мете, поскольку Багратион обещал мне прислать их в Тифлис.

Но у нас не было с ним разговора о штанах.

А как заказать в Париже грузинские штаны, не имея образца?

Эта мысль меня очень тревожила.

Бадридзе носил под черкеской грузинские штаны.

— Попросите Бадридзе, — сказал я князю Ивану, — чтобы он позволил мне рассмотреть его штаны; я хочу заказать себе точно такие же, вернувшись во Францию, и потому мне нужно изучить их во всех подробностях.

Князь передал мою просьбу Бадридзе.

Бадридзе, сидевший в седле, в ту же минуту развязал пояс на штанах, привстал на правой ноге и вытащил из них левую ногу, потом привстал на левой, подняв правую кверху, и, высвободив в конце концов из-под себя верх­нюю часть штанов, протянул их мне.

Я с возрастающим удивлением следил за его действи­ями.

— Что это он делает? — спросил я юного князя.

— Он вам их предлагает.

— Что он мне предлагает?

— Свои штаны.

— Он предлагает мне свои штаны?

— Да. Разве вы не хотели их увидеть?

— Увидеть, но не иметь.

— Берите, раз он их вам предлагает.

— Нет, нет, любезный князь, я не возьму штаны слав­ного Бадридзе.

— Так знайте же, что вы нанесете ему сильную обиду, если откажетесь.

— Помилуйте, ну не могу я взять эти штаны, такое невозможно!

Бадридзе, застегнув черкеску и снова утвердившись в седле, вмешался в спор и произнес несколько слов.

— Что он говорит? — спросил я.

— Он говорит, что это совершенно новые штаны, кото­рые заказала ему его жена и которые сегодня утром надеты им в первый раз; он сожалеет, однако, что пояс будет старый.

— О! Это не помеха, — произнес молодой врач, — у меня как раз есть новый пояс, купленный мною вчера на базаре.

— Берите, берите, — сказал мне князь, — вы же пре­красно видите, что доставляете ему огорчение.

И в самом деле, лицо Бадридзе приняло недовольное выражение.

— Но, черт побери, — воскликнул я, — ведь не может же он возвращаться без штанов в Нуху!

— Да кто это заметит, — произнес князь, — раз он в сапогах и черкеске?

Я пребывал в нерешительности.

— Быть может, господин Дюма отказывается от моих штанов потому, что я надевал их? — с глубоко опечален­ным видом промолвил Бадридзе. — Скажите ему, что у нас считается за честь пить из стакана, из которого пил ДРУГ.

— Ну что ж, ладно, — обратился я к Бадридзе, — я выпью из твоего стакана.

И я взял штаны, украшенные поясом молодого врача.

Вот каким образом я уехал с поясом молодого врача и со штанами Бадридзе.

Однако, когда я решил надеть их, они оказались на шесть дюймов короче, чем надо.

Так что в эту минуту они мчатся вместе с Калино по дороге на Москву.

Именно Калино пьет вместо меня из стакана Бадридзе.

Кстати, нелишне добавить, что Бадридзе, оставшись без штанов, уступил командование нашим конвоем млад­шему офицеру.

XXXV. ЗАМОК ЦАРИЦЫ ТАМАРЫ

По мере того как вы удаляетесь от Нухи, панорама ста­новится все шире и предстает перед вами во всем своем величии.

Нуха, едва видимая среди окружающих и затеняющих ее деревьев, теряется в углу, образуемом Кавказским гор­ным хребтом, к которому она прилегает.

Эти мощные и величественные по своим очертаниям горы с покрытыми снегом вершинами великолепны и по цвету.