Все встали из-за стола; тарантас и телега были запряжены. Помимо этого, запрягли лошадей и в экипаж князя.
Против всякого обыкновения, Иван отказался ехать верхом и согласился сесть в экипаж, и все это для того, чтобы побыть со мной еще несколько минут. Этот милый мальчик проникся чувством глубокой привязанности ко мне, и я платил ему взаимностью.
Все есаулы и все нукеры были на ногах. Бадридзе с пятнадцатью милиционерами должен был сопровождать нас до следующей станции.
Я сел в коляску вместе с князем и его сыном; Муане, Калино и молодой врач разместились в тарантасе, а все остальные поехали верхом.
Караван тронулся в путь. Коляска, более легкая, ехала первой и быстро опередила другие экипажи, тяжело груженные.
По пути мы проехали часть города, носящую название Кышлак.
Именно здесь накануне происходила стычка с лезгинами, и в некоторых местах тут еще виднелась кровь, как на бойне.
Бадридзе рассказал нам об этом сражении во всех подробностях.
Впрочем, все эти подробности уже известны читателю.
Тем временем я начал с беспокойством оглядываться, не видя на дороге нашего тарантаса.
Я привлек к этому внимание Ивана, и он что-то сказал Николаю.
Николай помчался во весь опор и через несколько минут вернулся с известием, что у тарантаса сломалось колесо и что господа остановились на дороге.
В то же самое время вдали показались Муане и Калино, ехавшие верхом.
Происшествие и в самом деле имело место, но, к счастью, пострадал лишь экипаж.
Починка колеса должна была занять целые сутки.
Иван был вне себя от радости, поскольку нам предстояло пробыть в Нухе еще сутки.
Я же, напротив, был чрезвычайно раздосадован, а Муане пребывал в отчаянии.
Заметив это, князь Тарханов отдал вполголоса какой-то приказ Николаю, и тот поскакал во весь дух.
Затем, когда все собрались, из коляски достали бутылки и стаканы.
В бутылках, разумеется, было шампанское. На Кавказе, как и в России, именно с шампанским в бокалах желают счастливого пути и поздравляют с благополучным возвращением.
В России потребляется несметное количество шампанского, настоящего или поддельного; чтобы произвести столько настоящего шампанского, всей Франция, даже если она превратится в Шампань и станет сплошным виноградником, окажется недостаточно.
Мы пили, болтали и опустошили около тридцати бутылок шампанского, каждая из которых стоит три рубля; это продолжалось полчаса.
Через полчаса показался тарантас, который с триумфом, на полной скорости подкатил к нам.
Неужели совершилось какое-нибудь чудо?
Нет, просто-напросто князь дал приказ снять колесо со своего тарантаса и поставить его на наш.
Взамен он взял наше сломанное колесо — так на так. Определенно, грузинские князья не рождены для коммерческой деятельности.
Наступила тягостная минута. Я протянул обе руки юному князю; он разразился слезами.
Отец, глядя на него едва ли не с ревностью, произнес:
— Когда уезжаю я, он так не плачет.
— Конечно, — отвечал мальчик, — я же уверен, что скоро увижу тебя снова; ты ведь не покидаешь меня навсегда, а вот господин Дюма!..
Слезы не дали ему договорить.
Я обнял его и прижал к сердцу, словно своего собственного сына.
О, разумеется, я увижу тебя снова, бедный мальчик! Разумеется, я снова обниму тебя и прижму к своему сердцу! Насколько человек, это перышко на ветру, может что-либо обещать, я обещаю тебе это.
Потом мы обнялись с князем, с Бадридзе, с Иваном, сели в тарантас и поехали.
На протяжении всего этого великолепного путешествия по России сердце у меня сжималось лишь дважды, при двух расставаниях.
Пусть милый юный князь Иван возьмет на свой счет один из этих случаев, а у кого есть память, возьмет на себя другой.
Мы еще долго обменивались знаками прощания, пока не потеряли друг друга из вида.
Потом дорога повернула, и мы простились окончательно!
От всех этих людей я увозил что-нибудь на память: ружье и скатерть от князя Тарханова; шашку и пистолет от Мохаммед-хана; седельные кобуры и одеяло от князя Ивана; и наконец, штаны от Бадридзе и пояс от молодого врача.
Уделим минуту этой последней подробности, чрезвычайно забавной.
О расточителе у нас говорят: «Он отдаст все, вплоть до штанов».
Правда, это всего лишь метафора.[2]
Однако в Грузии эта французская метафора превратилась у меня на глазах в реальность.
Выше уже говорилось, что в Нухе я купил две штуки лезгинского сукна.
Это сукно по прибытии во Францию должно было превратиться в грузинские штаны.
Мне не было нужды беспокоиться о черкеске и бешмете, поскольку Багратион обещал мне прислать их в Тифлис.
Но у нас не было с ним разговора о штанах.
А как заказать в Париже грузинские штаны, не имея образца?
Эта мысль меня очень тревожила.
Бадридзе носил под черкеской грузинские штаны.
— Попросите Бадридзе, — сказал я князю Ивану, — чтобы он позволил мне рассмотреть его штаны; я хочу заказать себе точно такие же, вернувшись во Францию, и потому мне нужно изучить их во всех подробностях.
Князь передал мою просьбу Бадридзе.
Бадридзе, сидевший в седле, в ту же минуту развязал пояс на штанах, привстал на правой ноге и вытащил из них левую ногу, потом привстал на левой, подняв правую кверху, и, высвободив в конце концов из-под себя верхнюю часть штанов, протянул их мне.
Я с возрастающим удивлением следил за его действиями.
— Что это он делает? — спросил я юного князя.
— Он вам их предлагает.
— Что он мне предлагает?
— Свои штаны.
— Он предлагает мне свои штаны?
— Да. Разве вы не хотели их увидеть?
— Увидеть, но не иметь.
— Берите, раз он их вам предлагает.
— Нет, нет, любезный князь, я не возьму штаны славного Бадридзе.
— Так знайте же, что вы нанесете ему сильную обиду, если откажетесь.
— Помилуйте, ну не могу я взять эти штаны, такое невозможно!
Бадридзе, застегнув черкеску и снова утвердившись в седле, вмешался в спор и произнес несколько слов.
— Что он говорит? — спросил я.
— Он говорит, что это совершенно новые штаны, которые заказала ему его жена и которые сегодня утром надеты им в первый раз; он сожалеет, однако, что пояс будет старый.
— О! Это не помеха, — произнес молодой врач, — у меня как раз есть новый пояс, купленный мною вчера на базаре.
— Берите, берите, — сказал мне князь, — вы же прекрасно видите, что доставляете ему огорчение.
И в самом деле, лицо Бадридзе приняло недовольное выражение.
— Но, черт побери, — воскликнул я, — ведь не может же он возвращаться без штанов в Нуху!
— Да кто это заметит, — произнес князь, — раз он в сапогах и черкеске?
Я пребывал в нерешительности.
— Быть может, господин Дюма отказывается от моих штанов потому, что я надевал их? — с глубоко опечаленным видом промолвил Бадридзе. — Скажите ему, что у нас считается за честь пить из стакана, из которого пил ДРУГ.
— Ну что ж, ладно, — обратился я к Бадридзе, — я выпью из твоего стакана.
И я взял штаны, украшенные поясом молодого врача.
Вот каким образом я уехал с поясом молодого врача и со штанами Бадридзе.
Однако, когда я решил надеть их, они оказались на шесть дюймов короче, чем надо.
Так что в эту минуту они мчатся вместе с Калино по дороге на Москву.
Именно Калино пьет вместо меня из стакана Бадридзе.
Кстати, нелишне добавить, что Бадридзе, оставшись без штанов, уступил командование нашим конвоем младшему офицеру.
XXXV. ЗАМОК ЦАРИЦЫ ТАМАРЫ
По мере того как вы удаляетесь от Нухи, панорама становится все шире и предстает перед вами во всем своем величии.
Нуха, едва видимая среди окружающих и затеняющих ее деревьев, теряется в углу, образуемом Кавказским горным хребтом, к которому она прилегает.
Эти мощные и величественные по своим очертаниям горы с покрытыми снегом вершинами великолепны и по цвету.