Развеял эту мечту князь Долгоруков; вступив в бой с его войском и потерпев от него поражение, Стенька Разин был взят в плен, привезен в Москву и прилюдно казнен, но имя его осталось прославленным от Царицына до Астрабада; он был бы историческим героем, если бы добился успеха, но стал просто легендарным героем, ибо потерпел неудачу.
Мы отплыли из Царицына в назначенный час, как и обещал нам капитан. Весь день мы следили глазами за полетом бесчисленных гусиных стай, выписывавших в небе сложнейшие геометрические фигуры. Воздух начал теплеть; чувствовалось, что мы движемся к югу. И делали мы это, надо сказать, своевременно: рядом с нами проплывали льдины, тая в теплой воде и давая нам знать, что позади нас Волга начинает замерзать; но мы опередили зиму и теперь могли не бояться, что она нас нагонит.
Днем мы проплыли мимо Девичьего холма.
С ним связана еще одна легенда, имеющая отношение к Стеньке Разину.
Влюбившись в дочь одного дворянина, разбойник переоделся торговцем драгоценностями и явился в поместье отца девицы, к которой он воспылал страстью; там он заявил, что боится продолжать свой путь, ибо опасается быть ограбленным Стенькой Разиным, и попросил гостеприимства. Дворянин, не усомнившись в его словах, предоставил ему кров, а девица, проявляя присущее ей любопытство, попросила показать ей украшения.
Это происходило уже после взятия Астрахани и ограбления Персии, и разбойник владел сокровищами, достойными "Тысячи и одной ночи".
Дворянин, оказавший гостеприимство Стеньке Разину, при всем своем богатстве был не в состоянии купить у разбойника и десятую долю его драгоценностей. Стенька Разин отдал их даром, а точнее, продал их девице за ту цену, какую он пожелал за них назначить.
Так прошла неделя; по прошествии этой недели Стенька Разин объявил девице о своем отъезде, и она, охваченная любовью, предложила ехать вместе с ним.
Тогда Стенька Разин признался ей во всем, сказал, кто он на самом деле, и объяснил, какой опасности она себя подвергнет, последовав за своенравным, сумасбродным разбойником, зависящим от своих товарищей еще больше, чем они зависят от него.
Но на все доводы, какие мог привести Стенька Разин, она отвечала одно: "Я тебя люблю!"
Любовники уехали вместе.
В течение двух лет они вели веселую жизнь победителей, но потом наступили дни невзгод.
Для Стеньки Разина Волга была своего рода богиней-заступницей, и он представлял ее себе в человеческом образе, подобно тому как греки делали это со Скаман-дром и Ахелоем. И точно так же, как Писистрат, тиран Самосский, бросил в море перстень, он, чтобы умилостивить Волгу, пожертвовал ей драгоценнейшее из своих сокровищ.
И в самом деле, Волга до тех пор всегда предоставляла ему надежное убежище в излучинах своих берегов и на островах, которые она охватывала и омывала своими водами.
Однажды ночью, когда разбойник потерпел первое поражение от русских войск, он укрылся с сотней своих сотоварищей на одном из холмов, который теперь носит имя Девичий холм, а тогда еще не имел названия.
Там, пьянствуя, они забыли, а вернее, пытались забыть о неудачах прошедшего дня; но чем больше Стенька Разин пьянел, тем мрачнее он становился.
Ему казалось, что Волга начинает отступаться от него и что настало время принести ей какую-нибудь большую жертву.
Он встал, поднялся на утес, возвышавшийся над рекой, и обратился к Волге с поэтичной речью, слова которой рождались сами собой.
"Я утратил твою милость, — сказал он ей, — а ведь прежде ты всегда покровительствовала мне, сыну Дона, как если бы я был одним из твоих сыновей. Что мне сделать, чтобы вернуть твое расположение, которое я потерял? Какое самое дорогое из моих сокровищ мне следует пожертвовать тебе? Ответь мне, о древняя Волга!"
Он прислушался, ожидая, ответит ли ему Волга, и услышал эхо, которое пророкотало: "Ольга!"
То было имя его любовницы.
Он подумал, что ему это почудилось, и повторил свое обращение.
И эхо во второй раз ответило ему: "Ольга!"
Стенька Разин воспринял это как приговор судьбы. Он послал за девушкой, которая в это время спала, но тотчас же проснулась и, улыбаясь, пришла к нему.
Он подвел ее к крайнему выступу утеса, к самой его кромке, где оба они стояли высоко над рекой.
В последний раз он прижал возлюбленную к своей груди, поцеловал ее в губы и, не прерывая долгого и страстного поцелуя, вонзил ей в сердце кинжал.
Девушка вскрикнула, разбойник разжал руки, и искупительная жертва упала в реку и исчезла в ней.
С тех пор этот утес называется Девичьим холмом.
И сейчас, если у вас есть время сделать в этом месте остановку, вы можете убедиться, что там есть эхо. Крикните над водой: "Волга!", и оно по-прежнему повторит в ответ: "Ольга!"
Через неделю после смерти возлюбленной, как если бы он принес своего доброго гения в жертву некоему злому божеству, Стенька Разин был разбит и взят в плен князем Долгоруковым.
LXVI. АСТРАХАНЬ
За исключением нескольких расщелин на правом берегу Волги, который по всему ее течению выше левого берега, открывающего бескрайние степные просторы, ландшафт кругом остается все время одним и тем же. Однако река становится все шире, и, по мере того как вы продвигаетесь вперед, холод чувствуется все меньше.
У Водяного, то есть к вечеру следующего дня после нашего отплытия из Царицына, мы снова начали замечать листья на ивах.
Правда, эти ивы росли в глубине долины и покрывали своей тенью какой-то ручей.
К этому времени ни в Москве, ни в Санкт-Петербурге уже более полутора месяцев не было больше ни одного листочка.
Даже небо, казалось, снова становилось чище.
Проплыв с дюжину верст, мы увидели ряд прекрасных ивовых деревьев, кое-где еще сохранивших зеленую листву. Под этими ивами лежали и пережевывали жвачку коровы, словно на картине Паулюса Поттера.
Снова стали появляться деревья, почти совсем уже было исчезнувшие из виду после Казани. Мы опять увидели тополя с их желтеющей листвой и расщелины на обрывистом берегу, с их водопадами и зеленью.
Позади нас остался Денежный остров: как нам объяснили, это название происходит от того, что Стенька Разин делил там со своими людьми добычу, награбленную ими в Астрахани.
Воскресный день 24 октября не принес ничего примечательного, если не считать появления первого увиденного нами орла. Он величественно парил над степью, а потом опустился на берег и, пребывая в неподвижности, следил за тем, как мы проплываем мимо.
Вечер был великолепный. Небо имело красноватый оттенок, какого мне ни разу не доводилось видеть со времен моих путешествий по Африке: это был настоящий восточный вечер. На следующий день, 25-го, мы увидели на правом берегу реки первые калмыцкие шатры.
Два орла покружили над нами, а затем, как и вчерашний, опустились на левом берегу и, как и вчерашний, стали следить за тем, как мы проплываем мимо.
Около одиннадцати часов мы увидели толпу калмыков, человек тридцать, которые шли к реке, ведя на водопой своих верблюдов.
Небо было буквально черным от множества перелетных птиц — гусей, уток, журавлей.
Пара орлов, сидевших на дереве, над гнездом, где самке предстояло вывести к весне птенцов, замерли в неподвижности, хотя мы были от них на расстоянии не более ста шагов.
В тот же день мы заметили по левую руку от себя, в нескольких шагах от берега, китайскую пагоду и дворец весьма причудливой архитектуры, не принадлежавшей, как нам показалось, ни к какому определенному стилю.
Вокруг двух этих построек стояло сколько-то калмыцких шатров.
Позвав нашего капитана, мы стали расспрашивать его; как выяснилось, увиденное нами было дворцом калмыцкого князя и пагодой, посвященной культу далай-ламы.
Мы находились еще в двадцати пяти или тридцати верстах от Астрахани.
Вскоре два эти сооружения, которые показались нам вехами, стоящими на границе европейского мира и установленными духами мира азиатского, скрылись в вечернем тумане.
