— Вооружайтесь, — сказал он.
Пока ошеломленные узники, подчинившись этому приказу, пристегивали к поясу шпаги, лишь в это самое утро с позором отобранные у них тюремщиками, и начинали догадываться, что им предстоит нечто столь же странное, сколь и неожиданное, Пален открыл дверь и вновь вошедшие увидели за столом своих друзей с бокалами в руках: их встретили возгласом: «Да здравствует Александр!»; это были те самые друзья, с которыми еще за десять минут до этого они полагали себя разлученными навсегда. Тотчас же они бросились в зал, где происходило пиршество. В нескольких словах их ввели в курс происходящего; все они были еще полны стыда и гнева за унижение, которому их подвергли в этот самый день, так что план цареубийства был ими принят с восторженными криками, и ни один не отказался от предназначавшейся ему роли в ужасной трагедии, которой предстояло свершиться.
В одиннадцать часов ночи заговорщики, числом около шестидесяти, вышли из особняка Талызина и, закутавшись в шинели, направились к Михайловскому замку. Главарями были: Беннигсен; Платон Зубов, бывший фаворит Екатерины; санкт-петербургский губернатор Пален; командир Семеновского полка Депрерадович; адъютант императора Аргамаков; генерал-майор артиллерии князь Яшвиль; командир лейб-гвардии Преображенского полка генерал Талызин; адъютант кавалергардов Горданов; Татаринов; князь Вяземский и Скарятин.
Заговорщики вошли через калитку в парк Михайловского замка; но в ту минуту, когда они проходили под высокими деревьями, которые затеняли его летом, а теперь, лишенные листвы, поднимали к темному небу свои оголенные ветви, стая воронов, разбуженных шумом шагов, со зловещим карканьем поднялась с места. Заговорщики, напуганные этим карканьем, которое в России слывет дурным предзнаменованием, остановились в нерешительности, боясь идти дальше; но Зубов и Пален подбодрили их, и они продолжили путь. Войдя во двор замка, заговорщики разделились на два отряда: один под командованием Палена вошел в замок через боковую дверь, которой обычно пользовался сам граф, желая незаметно пройти к императору; другой, под началом Зубова и Беннигсена, направился, ведомый Аргамако-вым, к парадной лестнице, которой ему удалось беспрепятственно достичь благодаря тому, что Пален сменил все караулы и поставил вместо солдат офицеров-заговорщиков. Лишь один часовой, которого забыли сменить, крикнул «Кто идет?», увидев приближающихся людей; в эту минуту к нему подошел Беннигсен, распахнул свою шинель и, показав грудь, увешанную орденами, произнес:
— Молчать! Разве ты не видишь, куда мы идем?
— Дозор, проходи! — произнес часовой, кивнув в знак понимания, и убийцы проследовали далее.
В галерее, которая вела в переднюю перед покоями императора, они увидели офицера-заговорщика, переодетого солдатом.
— Ну, что император? — спросил Платон Зубов.
— Около часа как вернулся, — отвечал офицер, — и теперь, несомненно, спит.
— Хорошо, — сказал Зубов, и цареубийцы продолжили свой путь.
Павел, по своему обыкновению, провел весь вечер у княгини Гагариной. Заметив, что он пришел еще более бледный и мрачный, чем обычно, она стала настойчиво расспрашивать, что с ним.
— Что со мной? — переспросил император. — А то, что настала минута нанести сокрушительный удар, и через несколько дней, быть может, падут головы тех, кто был мне так дорог!
Испуганная этой угрозой и хорошо знавшая, какое недоверие питает Павел к своей семье, княгиня Гагарина воспользовалась первым представившимся ей предлогом, чтобы выйти из гостиной, набросала несколько строк великому князю Александру, в которых она предупреждала, что жизнь его находится в опасности, а затем велела отнести это послание в Михайловский замок. Поскольку офицер, стоявший на часах у покоев арестованного, получил лишь один приказ — не выпускать цесаревича, он разрешил войти посланцу. Александр, таким образом, получил письмо княгини Гагариной и, зная ее осведомленность во всех секретах императора, встревожился еще больше.
Около одиннадцати часов вечера, как и сообщил часовой, император вернулся в замок, немедля удалился в свои покои и тотчас же лег спать, доверившись слову Палена.
В это время заговорщики подошли к двери прихожей, примыкавшей к спальне императора, и Аргамаков постучал.
— Кто там? — спросил камердинер государя.
— Я, Аргамаков, адъютант его величества.
— Что вам угодно?
— Я пришел с докладом к государю.
— Вы шутите, ваше превосходительство, уже скоро полночь.
— Ну, тут вы ошибаетесь: уже шесть часов утра; откройте поскорей, не то государь будет гневаться на меня.
— Право, не знаю, должен ли я…
— Я нахожусь на дежурстве и приказываю вам сию же минуту открыть дверь!
Камердинер повиновался. Как только дверь отворилась, заговорщики, обнажив шпаги, ринулись в прихожую. Испуганный камердинер забился в угол; однако польский гусар, стоявший на часах у спальни императора, встал перед ее дверью и, разгадав, с каким намерением явились ночные посетители, потребовал, чтобы они удалились. Зубов не подчинился и хотел оттолкнуть его. Раздался пистолетный выстрел, но в ту же минуту единственный защитник того, кто еще час назад повелевал пятьюдесятью тремя миллионами людей, был разоружен, повален на пол и лишен возможности действовать.
При звуке пистолетного выстрела Павел внезапно проснулся, соскочил с кровати и подбежал к потайной двери, которая вела в покои императрицы; он попытался открыть ее, но три дня назад по своей подозрительности сам велел заколотить ее, и теперь она не поддалась; тогда император вспомнил о люке, бросился в угол спальни, где тот находился, но, будучи босым, не мог, к несчастью, достаточно сильно нажать на пружину, так что люк тоже не открылся. В это мгновение дверь спальни рухнула внутрь, и Павел едва успел спрятаться за экраном камина.
Беннигсен и Зубов ворвались в спальню; подбежав к кровати и найдя ее пустой, Зубов воскликнул:
— Все пропало, он от нас сбежал!
— Нет, — сказал Беннигсен, — вот он.
— Пален! — крикнул император, видя, что его обнаружили. — На помощь, Пален!
— Государь, — сказал Беннигсен, подходя к Павлу и салютуя ему шпагой, — вы напрасно зовете Палена: он с нами заодно. Впрочем, вашей жизни ничто не угрожает; однако от имени императора Александра я беру вас под арест.
— Кто вы? — крикнул император, пребывавший в таком волнении, что при слабом, дрожащем свете ночника он не узнал тех, кто с ним говорил.
— Кто мы? — отвечал Зубов, протягивая ему акт об отречении от престола. — Мы посланцы Сената. Возьми эту бумагу, прочти ее и сам решай свою судьбу.
С этими словами Зубов одной рукой протянул Павлу бумагу, а другой переставил ночник на угол камина, чтобы император мог прочесть ее. Павел взял бумагу и пробежал ее глазами. Но, не дочитав и трети, он поднял голову и, глядя на заговорщиков, воскликнул:
— Что я вам сделал, великий Боже! Почему вы так поступаете со мной?
— Четыре года ты нас тиранишь! — крикнул кто-то в ответ.
Павел снова принялся за чтение, и, по мере того как он читал, неудовольствие его возрастало; выражения, все более оскорбительные, ранили его; достоинство уступило место гневу; забыв, что он одинок, наг и безоружен, что его окружают люди со шляпами на головах и со шпагами в руках, он в ярости скомкал акт об отречении и бросил его себе под ноги.
— Никогда, — вскричал он, — лучше смерть!
С этими словами он сделал движение, чтобы схватить свою шпагу, лежавшую на кресле в нескольких шагах от него.
В этот миг в комнату ворвался второй отряд заговорщиков, состоявший большей частью из разжалованных или приговоренных к ссылке молодых дворян, среди которых одно из первых мест занимал князь Яшвиль, поклявшийся отомстить за нанесенное ему оскорбление. Вот почему, едва войдя, он кинулся на императора, обхватил его руками, стал бороться с ним, и они вместе упали, опрокинув ночник и защитный экран. Император дико вскрикнул, поскольку при падении он ударился головой о выступ камина и получил глубокую рану.
