Его давнишний покровитель Зубов, за которым, как мы видели, Павел сохранил после смерти Екатерины свитское звание генерал-адъютанта и которому он доверил охранять тело усопшей императрицы Екатерины, внезапно и беспричинно оказался в опале: его канцелярию опечатали, двух его секретарей выгнали, а всем офицерам его штаба было велено вернуться в свои полки или подать в отставку.

Но это было еще не все: на следующий день он лишился всех других своих командных постов, днем спустя ему было приказано подать в отставку с двадцати пяти или тридцати занимаемых им должностей, и не прошло и недели, как он получил приказ покинуть пределы России.

Зубов удалился в Германию, и там ему, молодому, красивому, увешанному орденами, простили то средство, благодаря которому он возвысился при русском дворе, и поняли, почему в тот момент, когда Зубов рисковал попасть в Сибирь, проявляя, насколько это было возможно, отсутствие всякого уважения к императрице, она, вместо того чтобы наказать наглеца, сказала скорее нежно, чем царственно:

— Милостью Божьей, нам это нравится, продолжайте.

И все же, несмотря на свои успехи в Вене и Берлине, Зубов — мы можем называть его князем Зубовым, ибо 2 июня 1796 года он получил титул князя Священной Римской империи — князь Зубов тосковал по Санкт-Петербургу; он переписывался с Паленом, умоляя графа всеми силами посодействовать его возвращению в русское общество.

Пален не знал толком, как взяться за это дело, чтобы преуспеть в нем, как вдруг ему пришла в голову блестящая мысль.

— У вас есть лишь один способ вернуться в Санкт-Петербург, — заявил он Зубову, — это посвататься к дочери брадобрея Кутайсова. Вам дадут согласие. Вы вернетесь в Санкт-Петербург, станете ухаживать за своей невестой, свадьба будет откладываться, и кто знает, не произойдет ли за это время какое-либо событие, которое позволит вам остаться в Санкт-Петербурге?

Зубову совет понравился; изгнанник написал графу Кутайсову письмо, в котором он просил у бывшего брадобрея руку его дочери.

Получив письмо, Кутайсов в недоумении читал его снова и снова: князь Зубов, последний любовник Екатерины, самый красивый, самый элегантный и самый богатый из русских дворян, хочет породниться с ним!

Кутайсов поспешил во дворец, бросился к ногам императора и показал ему письмо.

Тот в свою очередь прочел послание и, отдавая его обратно, сказал:

— Вот первая разумная мысль, пришедшая в голову этому безумцу. Хорошо, пусть возвращается.

Две недели спустя Зубов был уже в Санкт-Петербурге и с соизволения Павла стал ухаживать за дочерью его любимца.

Стоило Зубову оказаться в Санкт-Петербурге, как тут же, словно ждали лишь его появления, стал составляться заговор.

Сначала заговорщики говорили только об отречении Павла, то есть всего-навсего о замене правителя; предполагалось, что император будет под надежной охраной отправлен в какую-нибудь отдаленную губернию, в какую-нибудь неприступную крепость, а на престол взойдет великий князь, которым они располагали без его согласия.

Только некоторые из них понимали, что вместо шпаги будет вытащен кинжал, а коль скоро он будет вытащен, его вложат в ножны лишь окровавленным; эти люди хорошо знали цесаревича Александра, и, отдавая себе отчет в том, что он не согласится на роль регента, они решили сделать так, чтобы он занял трон как наследник.

Да будет мне позволено позаимствовать у самого себя подробности страшного события, вследствие которого Александр взошел на всероссийский престол.

Между тем Пален, хотя он и являлся главой заговора, старательно избегал давать малейшую улику против себя; таким образом, смотря по обстоятельствам, он мог либо оказать содействие своим товарищам, либо прийти на помощь Павлу. Такая осторожность расхолаживала его соратников, и дело могло затянуться на целый год и дольше, если бы сам Пален не подтолкнул ход событий при помощи необычной уловки, на успех которой он мог рассчитывать, зная характер Павла.

Он написал царю анонимное письмо, предупреждая его об опасности, грозящей империи. К письму был приложен перечень всех заговорщиков.

Получив это письмо, Павел прежде всего приказал усилить караулы в Михайловском замке и послал за Паленом.

Пален, ожидавший этого приглашения, тотчас же явился на зов императора. Он нашел Павла I в спальне во втором этаже дворца. Это была большая квадратная комната с дверью напротив камина и двумя окнами, выходившими во двор; напротив окон располагалась кровать, а в ее изножье находилась потайная дверь, которая вела в покои императрицы; кроме того, в комнате имелся известный одному лишь императору люк, проделанный в полу. Как я уже говорил, этот люк открывался, когда на него с силой нажимали каблуком; он вел на лестницу, а лестница — в коридор, по которому можно было бежать из дворца.

Павел ходил большими шагами по комнате, издавая по временам гневные восклицания, когда отворилась дверь и вошел Пален.

Император повернулся к нему и застыл на месте, скрестив на груди руки и устремив взгляд на вошедшего.

— Граф, знаете ли вы, что происходит? — спросил он после минутного молчания.

— Я знаю, — отвечал Пален, — что всемилостивейший государь призвал меня, и я поспешил явиться в его распоряжение.

— А знаете, почему я призвал вас? — с явным нетерпением воскликнул Павел.

— Почтительно ожидаю, что ваше величество соблаговолит объяснить мне это.

— Я призвал вас, сударь, поскольку против меня затевается заговор.

— Мне это известно, государь.

— Как, вам это известно?!

— Без сомнения. Я один из заговорщиков.

— Так вот, я только что получил список, где они все поименованы. Вот он.

— А у меня, государь, есть его копия. Вот она.

— Пален! — прошептал перепуганный Павел, не зная, что и подумать.

— Государь, — продолжал Пален, — вы можете сравнить оба списка: если тот, кто сделал донос, хорошо осведомлен, они должны быть сходны.

— Посмотрите, — сказал Павел.

— Да, все так, — холодно проговорил Пален, пробежав список глазами, — однако три особы здесь упущены.

— Кто они? — живо спросил император.

— Государь, осторожность удерживает меня от того, чтобы назвать их; но теперь, когда я представил вашему высочеству доказательства моей осведомленности, я надеюсь, что вы соблаговолите отнестись ко мне с полным доверием и возложите на мое рвение заботу о вашей безопасности.

— Довольно отговорок! — прервал его Павел с горячностью, которую придавал ему страх. — Кто они? Я сию же минуту хочу знать, кто они!

— Государь, — ответил Пален, склонив голову, — уважение удерживает меня от того, чтобы раскрыть августейшие имена.

— Я понимаю, — глухим голосом проговорил Павел, бросив взгляд на потайную дверь, которая вела в покои государыни. — Вы намекаете на императрицу, не так ли? Вы намекаете на цесаревича Александра и великого князя Константина?

— Если закон должен знать лишь тех, кого он может покарать…

— Закон покарает всех, сударь, и злодеяние, как бы ни высоко было положение преступников, будет наказано! Пален, приказываю вам сию же минуту арестовать обоих великих князей и отослать их завтра же в Шлиссельбург. Что касается императрицы, то о ней я распоряжусь сам. Расправиться с остальными заговорщиками — это ваше дело.

— Государь, — отвечал Пален, — дайте мне письменный приказ, и, как бы высоко ни стояли головы тех, кому он наносит удар, какими бы знатными ни были те, кого он должен коснуться, я подчинюсь ему.

— Славный Пален! — вскричал император. — Ты единственный верный слуга мой, других у меня не осталось. Охраняй меня, Пален, ибо я прекрасно вижу, что все желают моей гибели и что у меня нет никого, кроме тебя.

С этими словами Павел подписал приказ об аресте обоих великих князей и передал его Палену.

Именно этого и добивался ловкий интриган. Имея на руках набор приказов императора, он тотчас же отправился к Платону Зубову, где, как ему было известно, собрались все заговорщики.