Против всякого ожидания, корабли приблизились к суше, не услышав ни единого выстрела. Все полагали, что побережье усеяно батареями, и были уверены, что за этим молчанием кроется какая-то хитрость. Все утро ушло на то, чтобы занять позиции.

В полдень в войсках распределили пятидневный запас продовольствия, предписав каждому человеку взять с собой при высадке этот запас.

В два часа несколькими пушечными выстрелами обменялись паровое судно "Пловец" и две алжирские батареи, возле которых стояли пять или шесть палаток, окруженных арабскими всадниками.

В пять часов вечера был отдан приказ высадиться на следующий день.

Четырнадцатого, в час ночи, части первой дивизии начали погружаться на десантные баржи. Было приказано соблюдать строжайшую тишину, чтобы враг не догадался о начавшихся приготовлениях. Однако борт баржи № 1, который должен был опуститься, оторвался из-за плохого крепления. Произошло минутное замешательство. Наконец, первая дивизия высадилась без единого выстрела. Войска узнали об этом успехе по громким крикам "Да здравствует король!".

Две высадившиеся бригады построились плотной колонной на орудийной площадке, и, подтаскиваемая вручную, артиллерия заняла место во главе колонны.

Около девяти часов утра колонна двинулась на врага ускоренным шагом. Третья бригада высадилась, когда движение уже началось. Она поспешила занять свое место в боевом строю, которое ей уступила вторая бригада.

Тем временем враг, увидев надвигавшихся на него французов, открыл из двух своих батарей огонь, на который отвечали огнем наши паровые суда, и одновременно сквозь заросли бросился вперед отряд из шестисот или семисот всадников, чтобы атаковать нас. Наши солдаты, хотя и видели огонь впервые, бесстрашно продолжали свой марш. Генерал Поре де Морван приготовился повернуть батарею; колонна Ашара построилась в каре, чтобы атаковать противника в лоб; но враг не стал дожидаться ни того ни другого: он побежал от острия наших штыков, бросив орудия и даже не дав себе труда заклепать их.

Оставались бедуины, которые предприняли несколько атак, но так и не сумели вклиниться в наши позиции. На них бросили стрелков, но враг был в недосягаемости ружейных выстрелов. Лейтенант 2-го полка легкой пехоты, г-н Астрюк, устремившийся вдогонку за беглецами, был окружен бедуинами, которые перебили нескольких человек, спутников лейтенанта. При виде этого раздался страшный крик: "Отомстим за наших братьев!" Полк, к которому принадлежал лейтенант Астрюк, бросился вперед, но враг припустил галопом и исчез.

На следующий день обнаружили труп лейтенанта Астрю-ка: у него были отрезаны голова, ноги и руки.

Высадка, начавшаяся 14-го, продолжалась. Инженерные войска наметили линию укрепленного лагеря. 19-го нас атаковали по всей линии. Между тем усилия турок и арабов сосредоточились в основном на нашем левом крыле. В какой-то момент они проникли даже к нам в укрепления, но после часового сражения враг был вытеснен.

Граф де Бурмон, несмотря на такую победу, не захотел двигаться вперед, не сосредоточив в своих руках всю осадную технику. При известии об этом первом успехе он сел на лошадь, поехал в Торре-Шику и приказал войскам атаковать перегруппировавшегося врага. Арабы обратились в бегство; наши солдаты преследовали их в течение часа, как вдруг заметили палатки вражеского лагеря в Стауели и подумали было, что беглецы остановятся, но произошло совсем иное: те, кто находился в лагере, присоединились к бегущим, и наши солдаты вошли в лагерь, почти не встретив сопротивления.

В результате битвы при Стауели были убиты и ранены триста или четыреста арабов, взяты в бою четыре пушки и четыре мортиры, захвачены и отправлены в лагерь Сиди-Ферруш восемьдесят дромадеров, а также большое количество скота, что увеличило продовольственные запасы армии.

Что же касается наших потерь, то они составили от четырехсот до пятисот убитых и раненых в двух первых дивизиях, единственных, принимавших участие в боях.

Двадцатого наши войска расположились биваком в лагере арабов, в великолепных палатках: некоторые из них, те, что принадлежали главным вождям, имели, возможно, до шестидесяти футов в длину. Вся обстановка в них осталась на месте — у врага не было времени что-либо унести. В палатке казначея обнаружили даже казну.

Первые две дивизии оставались в Стауели до 24 июня. С того времени и ведут начало два лагеря: Сиди-Ферруш, получивший название города, и Стауели, сохранивший свое начальное наименование. Их связала одна дорога.

Двадцать четвертого, в семь часов утра, началось генеральное наступление. Ага Ибрагим, побежденный в Стауели, собрал своих беглецов и явился отомстить за свое поражение. Борьба была долгой. Во время сражения взорвался пороховой склад турок. Это сам враг, отступая, поджег его.

Враг, вытесненный из всех точек, выбитый со всех его позиций, оставил нам долину, простирающуюся перед Стауели, и остановился лишь на высотах, встающих в двух льё впереди. Его преследовали и выбили оттуда. Он укрылся в Бузареа, в одном льё от Алжира. Наши войска остановились на краю плато. От арабов их отделяла узкая долина. Произошедшая битва получила название сражения при Сиди-Калефе. Так именовалось маленькое селение, расположенное на плато, которое только что взяли наши войска.

Тогда же было установлено сообщение между Сиди-Ка-лефом и Стауели. Таким образом, мы заняли три точки на берегу, самая выдвинутая из которых находилась на расстоянии всего лишь одного льё от Алжира. В тот же день из Сиди-Ферруша заметили конвой, в ожидании которого главнокомандующий не начинал осаду. 25-го конвой отдал якорь на рейде, и сразу же началась разгрузка доставленной им техники.

Двадцать восьмого произошло печальное событие. Батальон 4-го полка легкой пехоты, составлявший вместе с батальоном 2-го полка легкой пехоты маршевый полк, был занят чисткой оружия, как вдруг четыре или пять тысяч кабилов бросились на наших солдат. Несмотря на неожиданность атаки, французы держались стойко. Майор д'Арбувиль и 3-й линейный пехотный полк пришли на помощь вступившим в бой батальонам, остановили наступление врага и обратили его в повальное бегство.

Двадцать девятого осадную технику выгрузили. Мощная атака позволила нашим колоннам оказаться в виду форта Императора, подготовка к осаде которого началась немедленно. К шести часам вечера, несмотря на огонь из крепости, вырыли траншею.

Тридцатого орудийная пальба из форта стала более ожесточенной, чем накануне, но она ни на минуту не замедлила ход работ и не уменьшила рвения тех, кто их осуществлял. Наши солдаты начали замечать, на какой райской земле они находятся. По мере того как они приближались к Алжиру, бесплодные холмы Сиди-Ферруша и долины Стауели стали уступать место белым домам с плоскими крышами, встававшим в окружении апельсиновых деревьев, олеандров и кактусов. Почти везде их осеняла своим султаном прекрасная пальма, вырисовывавшаяся по вечерам на покрасневшем небе. Но дисциплина удерживала каждого в строю, и только некоторые командиры шли прикоснуться рукой к этим чудесам "Тысячи и одной ночи", чтобы удостовериться в их реальности.

Стены форта Императора были настоящими крепостными стенами средневековья: возведенные для защиты от катапульт и стрел, без учета такого современного изобретения, как пушки, лишенные прикрытых путей и гласисов, они во всю свою высоту подставляли себя под удар нашей артиллерии. На десять двадцатичетырехфунтовых орудий, распределенных по батареям Короля и Дофина, возлагалась задача разрушить юго-западный фас бастиона; шесть шестнадцатифунтовых орудий ударили по северо-западному фасу; наконец, батарея из двух гаубиц, получившая название батареи герцога Бордоского, и четыре мортиры, названные батареей Дюкена, должны были вести навесной огонь по форту.

Тем временем враг продолжал ту войну из неожиданных нападений и засад, для которой наша беззаботность в отношении опасности давала тогда, да и потом тоже, немало поводов. Пост, установленный в шведском консульстве, был внезапно атакован, и ему пришлось отойти к лагерю 6-го линейного пехотного полка. Батарея была захвачена, так же как и редан, призванный защищать ее. За каждой скалой, в каждой складке местности прятался враг, открывавший огонь, а затем исчезавший в дыму, словно призрак.