На чем и покончим с этими двумя господами.

"Именем короля французов.

Мы, министр и государственный секретарь иностранных дел, призываем гражданских и военных должностных лиц, на которых возложено поддержание общественного порядка внутри королевства и во всех странах, находящихся в дружественных или союзнических отношениях с Францией, предоставлять свободный проезд господину Александру Дюма Дави де ла Пайетри, направляющемуся в Алжир через Испанию, имеющему поручение от министерства просвещения и путешествующему в сопровождении двух слуг, и оказывать ему помощь и покровительство в случае необходимости.

Настоящий паспорт выдан в Париже 2 октября 1846 года.

Подпись: ГИЗО.

По поручению.

Начальник канцелярии де Ламарр".

Мне возразят: господин министр иностранных дел подписывает столько паспортов и потому вполне мог забыть, что он подписал и этот.

На подобное возражение отвечу, что сугубо личные обстоятельства должны были бы укрепить память господина министра.

Второго октября в одиннадцать часов утра господин министр иностранных дел через посредство г-на Жени просил меня лично прийти в министерство и взять мой паспорт. Я имел честь ответить на это приглашение и около двух часов провел в особняке на бульваре Капуцинок.

Если г-н Гизо забыл об этом, то г-н де Сальванди, уже доказавший, что память у него лучше, чем у его коллег, несомненно все вспомнит.

ТРАФАЛЬГАР

Я уже познакомил Вас, сударыня, с капитаном Бераром и лейтенантом Виалем. Теперь несколько слов о тех, кто еще входил в командный состав "Быстрого".

Это были четыре офицера: второй помощник капитана, младший лейтенант^[3], военный хирург и начальник интендантской службы.

Второй помощник капитана, г-н Салль, был человек лет тридцати пяти, светловолосый, с мягкими, приятными чертами лица, очень образованный и весьма располагающий к себе, однако довольно слабого здоровья, что нередко повергало его в уныние, в часы которого он закрывался у себя в каюте и появлялся на палубе лишь во время дежурства. К моменту расставания мы его почти вылечили — не от болезни, а от печали; думаю, он сожалел о разлуке с нами: мы его отвлекали.

Младший лейтенант, г-н Антуан, был уже в возрасте: никто не мог сказать, почему он до сих пор оставался лишь младшим лейтенантом; на борту его считали отличным офицером. Тем не менее, несмотря на двадцатилетнюю службу, по первой прихоти какого-нибудь начальника отдела министерства военно-морского флота его могли уволить до выхода на пенсию, так как он не принадлежал к старшему офицерскому составу. Столь непрочное положение тревожило его. То ли его нелюдимость тому была причиной, то ли его робость, но только видели мы его редко.

Военный хирург, г-н Марке, был молодой человек лет двадцати пяти — двадцати шести; на "Быстром" он временно исполнял обязанности корабельного хирурга, то ли находившегося в отпуске, то ли болевшего — точно не знаю. Он принадлежал к сухопутным войскам и еще не свыкся с коварной стихией, как принято говорить во дворце Института. Маке и Жиро были особо поручены его заботам.

Начальник интендантской службы, г-н Ребек, прибыл прямо из Марселя; причем он не только прибыл оттуда, но еще и родился там, так что мы тотчас сблизились. В самом деле, сударыня, Вам ведь известно: Марсель для меня — вторая родина, настолько радушно там меня принимали; кое-кто из моих лучших друзей родом из Марселя: Мери, Отран. И когда мне захотелось создать два человеческих типа, один из которых наделен высочайшим разумом, а другой — беспредельной коммерческой честностью, я позаимствовал их у этого потомка древней Фокеи, которого я люблю как родного отца, и назвал их: Дантес и Моррель.

Остальная часть экипажа, старшины и матросы, состояла примерно из ста двадцати человек.

Вначале наше знакомство с ними было весьма поверхностным; едва мы ступили на борт, корабль снялся с якоря. Предсказание Виаля по поводу барометра не сбылось; вместо обещанной нам неизменно прекрасной погоды зарядил мелкий дождь, набросив покров тумана на этот город лазури, изумруда и золота, который зовется Кадисом; но Виаль и не думал отступаться от своих слов: по его мнению, стоит лишь выйти из порта, и стрелка барометра устремится вверх; в открытом море ветер, разогнав туман и облака, еще до полудня должен ниспослать нам взамен ноябрьского солнца и западной атмосферы вечно юное солнце и вечно безоблачное небо Африки.

Есть в слове "Африка" нечто магическое, чарующее, чего нет ни в одной другой части света. Во все времена Африка была землей волшебства и чудес; спросите старика Гомера, и он вам скажет, что это на зачарованном африканском берегу произрастал лотос — столь сладкий плод, что он заставлял отведавших его чужеземцев терять память о родной земле, то есть самое сильное из всех воспоминаний.

Именно в Африке Геродот помещает сад Гесперид, плоды из которого должен был похитить Геракл, и дворец Горгон, куда надлежало проникнуть Персею. Именно в Африке следует искать страну гарамантов, где, опять же по словам Геродота, быкам приходится пастись, пятясь задом из-за своих необычайных рогов, вытянутых вдоль головы и загнутых вперед. Именно к Африке относит Страбон длинных, в семь локтей, пиявок, одной из которых достаточно, чтобы высосать кровь у дюжины мужчин.

Если верить Помпонию Меле, сатиры, фавны и эгипа-ны жили в Африке, а неподалеку от гор, где резвились эти козлоногие демоны, проживали атланты, последние из обитателей исчезнувшей земли, которые выли при восходе и закате солнца.

Моноколы, бегавшие на одной ноге так же быстро, как страус или газель; левкроты с ногами оленя, головой барсука, с хвостом, шеей и грудью льва; псиллы, чья слюна спасала от укуса змей; катоблепас, убивающий взглядом так же верно, как парфянин — своими стрелами; василиск, чье дыхание разрушает самый твердый камень, — все эти твари были уроженцами Африки.

"И, — говорит Плиний, — нет ничего удивительного в том, что Африка — земля чудес и чудовищ, ибо вода в тех краях такая редкость, что у источников и озер всегда собирается множество диких зверей; волей-неволей самцы совокупляются там с самками разных пород, и таким образом появляются на свет неведомые существа, особи новых видов".

И конечно же именно в Африке царствовал прославленный Иоанн Пресвитер, которого Марко Поло считает могущественнее всех иных правителей на земле, богаче всех других царей на свете: он держал под своей властью более половины течения Нила. И разве не в Африке орел оплодотворил волчицу, отчего родился дракон — чудовище, разорвавшее при своем рождении чрево матери и обладающее клювом и крыльями птицы, змеиным хвостом, волчьей головой, шкурой тигра. Лев Африканский наверняка увидел бы его, если бы природа не лишила чудовище век, что заставляет его пребывать в темноте, ибо от яркого света у него болят глаза.

И не встречал ли доктор Шоу в том же самом Алжире всего-то каких-нибудь триста лет тому назад знаменитого мула, детище коровы и осла, похожее одновременно и на отца и на мать и названное "кумрах"?

Даже бури в Африке, и те страшат нас куда больше всех других бурь. А ветры пустыни с загадочными названиями, вздымающие раскаленные волны песчаного океана, который, завидуя, верно, Красному морю, у него на виду поглотившему фараона с его египтянами, погубил Камбиса и его войско. Наши крестьяне только улыбаются, когда заходит речь о северном или южном ветре. Араб же дрожит, заслышав о самуме или хамсине.

И наконец, разве не в Африке в 1845 году от Рождества Христова обнаружили и предъявили целой научной комиссии, в том числе и полковнику Бори де Сен-Венсану, знаменитую хоботковую крысу, о которой мы будем иметь честь поведать Вам позже? Очаровательный маленький зверек, предугаданный Плинием, сочтенный выдумкой г-ном Бюффоном и вновь обнаруженный зефирами, этими великими исследователями Алжира.