"Хороши бы вы были, ведь с помощью "Быстрого" мы захватили бы "Этну", и у нас стало бы одним кораблем больше, а у вас — двумя кораблями меньше".
"Ладно! Похоже, в этом вопросе мне не одержать верх над вами".
"Над предубеждением, господин маршал".
"Хорошо! Не будем больше говорить об этом".
Поблагодарив генерала де Бара за столь уместную защиту, я простился с двумя старыми солдатами, торопясь присоединиться к своим спутникам, с которыми мы расстались на Морской площади и которые, должно быть, занимались поисками жилья для себя и для меня.
Они остановились в гостинице, открывшейся всего неделю назад и называвшейся "Париж". Жиро, совершивший путешествие по Италии, уверял, подобно итальянцам, что следует всегда обращаться к новым святым, ибо им еще предстоит обеспечить себе репутацию.
Я как раз собирался обеспечить не свою репутацию, как святой или содержатель гостиницы, а свой туалет, как вдруг дверь распахнулась и появился офицер, одетый в штатское; он застыл передо мной, расставив ноги и положив мне руку на плечо. "Черт возьми! Вот и вы наконец, дорогой друг, — сказал он. — Я жду вас уже десять лет; сегодня утром сообщили о "Быстром", и я сказал себе: "Прекрасно! На этот раз он мой"".
Я смотрел на офицера, который ждал меня целых десять лет, на друга, который сообщал, что собирается завладеть мной, и никак не мог не только отыскать в памяти его имя, но даже вспомнить, где я видел его лицо. "Вот как! — сказал он. — Да вы меня не узнаете!"
Я хотел пробормотать какие-то банальности. "Вы меня не узнаете, это ясно; ничего удивительного: с тех пор как мы не виделись, я стал генералом и женился…" — "Да, но…" — "Юсуф".
Я вскрикнул от радости. Милый Юсуф! Я тоже был страшно рад его снова увидеть по прошествии десяти лет.
Я его увидел и не узнал. Однако не потому вовсе, что он стал генералом, и не потому, что он женился, а потому, что вместо прелестного франко-арабского костюма, в котором он явился в Париж, на нем был ужасный штатский костюм, делавший его почти безобразным, вроде нас.
Восстановив знакомство, мы отдали себя в руки Юсуфа на весь день. У двери нас ждал экипаж; мы сели в него, и кучер тронул.
Юсуф жил в Верхней Мустафе: он поселился там в небольшом арабском домике, который его жена, очаровательная парижанка, перевезенная в Африку, с превосходным вкусом меблировала в арабском стиле.
Из окон дома открывался вид на весь залив, на часть города слева и на часть долины Митиджы справа.
Юсуф, этот грозный человек перед лицом врага; этот генерал, отважный, как средневековый кондотьер; этот охотник, охотник на людей и на львов; эта сжатая пружина, которая распрямляется и убивает, как говорил о нем маршал Бюжо, — в домашнем кругу одна из самых мягких натур, самых остроумных и самых нежных из тех, кого я когда-либо знал.
Мне ни разу не доводилось видеть, чтобы кто-нибудь принимал у себя гостей с таким радушием, как Юсуф. Стоит побыть у него десять минут, и вы уже не у него, вы у себя дома. Вам принадлежат и хозяин, и весь дом.
На обед нам предстояло съесть гигантский кускус, а в ожидании обеда — посетить верхом и в коляске окрестности Алжира. В распоряжение гостей были предоставлены четыре лошади генерала. Ими завладели Жиро, Дебароль, Александр и Маке, наши искусные наездники. А остальным — своему мужу, Буланже и мне — г-жа Юсуф предложила коляску.
Самое прелестное, что можно увидеть в окрестностях Алжира, как и в окрестностях любого арабского города, — это кофейни и родники, всегда расположенные в наиболее живописных и наиболее защищенных местах. Одни — со своими курильщиками, лениво возлежащими рядом со слугами, не менее ленивыми, чем сами курильщики. Другие — со своими стоянками для путников, лошадей, ослов и верблюдов. Кофейни и родники, защищенные пальмами и смоковницами, двумя самыми прекрасными деревьями мироздания, которые так великолепно дополняют африканский пейзаж.
Через два часа мы вернулись. Посреди двора был накрыт уставленный цветами стол с гигантским кускусом посередине. Повар г-жи Юсуф сделал из арабского кускуса то, что мы делаем из итальянских макарон, то есть нечто столь же далекое от оригинала, сколь далека была коронационная карета Карла X от запряженной быками повозки короля Фарамонда.
После обеда г-жа Юсуф приготовила нам что называется десерт из десертов — прогулку по саду и остановку у зверинца. Именно из этого сада были взяты все цветы и фрукты, стоявшие на столе. Что же касается зверинца, то в нем мы увидели антилопу, двух газелей и двух страусов. Антилопа с двумя ее рогами в виде лиры, с ее большими удивленными глазами и огромной головой показалась мне весьма смешной. Газели же с их тонкими ножками, живым взглядом, подвижными и постоянно настороженными ушами восхитительно поддержали репутацию, созданную им арабскими поэтами.
Но страус, безусловно, является самым фантастическим из всех когда-либо описанных животных, будь то в Ветхом Завете или же в "Естественной истории" г-на Бюффона. В предвидении нашей встречи со страусами с их вошедшими в поговорку желудками г-жа Юсуф предложила нам запастись хлебом. Каждый из нас принес кусок, способный утолить голод человека.
Один поворот шеи, и все приготовленные запасы были поглощены, но две странные птицы, ничуть, казалось, не утратили своей прожорливости.
Кто-то из нас хотел было вернуться в дом за хлебом, но г-жа Юсуф остановила его. "Не нужно, — сказала она, — этих животных легко накормить. Едят они много, это правда, но непривередливы в выборе блюд. Сейчас увидите". Госпожа Юсуф свернула одну из своих перчаток и протянула страусу, который тут же проглотил ее. Мы порылись в карманах и принесли в жертву собственные перчатки. Каждый из страусов проглотил по четыре пары перчаток, причем без малейших усилий, подобно тому, как некоторые любители выпить одним глотком пропускают стаканчик. Вот только на стыке клюва с горлом обозначилась шишка величиной с кулак; проследовав вдоль шеи, она исчезла в желудке. И длилось это примерно с минуту.
Одному из страусов мы скормили четыре перчатки, с интервалом в пять-шесть секунд. Интервалы эти претворились в расстояния по пять-шесть дюймов между шишками, скользившими все вместе вдоль шеи с равномерностью вагонов, передвигающихся по железной дороге. Золотая заколка длиной в два или три дюйма в волосах г-жи Юсуф, которую один из страусов без стеснения выхватил в тот миг, когда его хозяйка никак этого не ожидала, прошла почти так же легко, как перчатки.
Единственной вещью, представившей, похоже, некоторую трудность для этих страшных пожирателей, оказался носовой платок Александра, на котором он завязал с дюжину узлов, предложив по одному из концов каждому из сотрапезников.
Каждый из страусов старался изо всех сил, пока их клювы не встретились. И тут завязалась короткая борьба, которая, как нам думалось, закончится дуэлью. Но самец уступил с обычной для нашего пола галантностью, и платок с узелками, похожий на длинную змею с бугорками, отправился вслед за перчатками и золотой заколкой.
Во время этих опытов Дебароль держался несколько в стороне. Мы спросили его, почему он не проявил должного рвения в изучении забавных птиц, позировавших нам. Дебароль признался, что испытывал страх за свой шапокляк. Страх был настолько оправдан, что мы простили бы его и Баярду, рыцарю без страха и упрека, поэтому простили и Дебаролю.
Мы вернулись в гостиницу "Париж" в восторге от страусов г-жи Юсуф, которые были предметом разговора весь вечер и часть ночи.
ОСАДА АЛЖИРА
С начала шестнадцатого века существовало государство, являвшееся позором для христианских держав Европы. Этим государством было регентство Алжира.
Когда обширная империя халифов рухнула под собственной тяжестью, ибо она плохо закрепилась на завоеванных землях, и арабское владычество, теснимое шаг за шагом, а затем, наконец, искорененное взятием Гранады, вынуждено было перешагнуть обратно пролив, на обломках огромной монархии образовалось несколько маленьких государств. Отсюда и берет начало Алжир, который лишь с той поры стал вписывать в историю свое имя.
