Весь остаток ночи кабилы возобновляли попытки атаки, пробираясь по камням легко и неслышно, словно шакалы, а как только их обнаруживали, начинали визжать так же пронзительно, как эти звери.

Стрельба со стороны кабилов была весьма оживленной в противоположность нашей, ибо мы берегли порох. Маленький редут с разбивавшимися о его стены волнами врагов походил во всех отношениях на корабль, который берут на абордаж. В течение получаса длился ожесточенный рукопашный бой, наши солдаты били кабилов штыками, а те в ответ стреляли из пистолетов и бросали камни. Что касается этих метательных снарядов, то кабилам не приходилось далеко ходить за ними: они вытаскивали их из оборонительного сооружения и кидали в наших солдат.

Приближение дня положило конец этому сражению, одному из самых ожесточенных, какие выпали на долю нашего отряда; кабилы отступили со страшными криками, сделав на прощание несколько выстрелов наугад и оставив нам пять или шесть раненых.

Пятнадцатого — точно такой же базар, что и накануне, та же безоблачность отношений. Два убитых кабила были выставлены на самом видном месте. Но предполагаемая цель так и не была достигнута. Если при жизни у этих убитых были родные или друзья среди торговцев табаком, инжиром и орехами, то те и вида не подавали, что узнали мертвых.

Ночи сопутствовала новая битва, но уже на расстоянии. Предыдущее сражение заставило призадуматься нападавших.

Шестнадцатого днем рынок открылся так же, как накануне и третьего дня. Но оба трупа исчезли.

Вечером колонна из Сетифа вернулась в Джемилу, имея два десятка раненых. На своем пути она уничтожила все — и людей, и деревни.

Через полчаса после того, как прибыла эта первая колонна, появились триста солдат, оставленных в Махалле. Они сопровождали обоз с вином, который им поручено было дождаться и охранять.

Несмотря на воссоединение всех наших сил, кабилы не переставали полночи жечь порох. К счастью, никого не ранило.

Невзирая на удаленность Константины и начавшийся дождливый сезон, в планы генерала входило сохранить пост в Джемиле. Африканский батальон легкой пехоты, артиллерийское подразделение и подразделение инженерных войск, то есть в общей сложности шестьсот семьдесят человек, были определены для выполнения этой задачи. Гарнизону было отпущено по тридцать патронов на человека; правда, удалось добиться еще по пятнадцати, опять же на каждого; однако майор Шадейсон, предвидя то, что должно было произойти, держал этот резерв в секрете, чтобы обеспечить разумное использование столь малых ресурсов.

Колонна ушла, оставив шестьсот семьдесят человек посреди этого древнего мертвого города, и в направлении, каким она следовала, долго еще слышался постепенно стихавший шум стрельбы. Это кабилы, сопровождая тех, кто уходил, обещали в то же время тем, кто оставался, продолжение сражений, пример которых уже имелся.

Полевой госпиталь забрал тех, кто был ранен в три предыдущие ночи, и оставил на месте двух своих солдат, получивших смертельные ранения.

Остаток этого дня был употреблен на то, чтобы продолжить прежние работы и возвести укрепление для трехсот человек Африканского батальона, прибывших из Махал-лы. Весь гарнизон принял участие в этих работах, поскольку нельзя было терять время.

Восемнадцатого числа кабилы, которые накануне довольствовались тем, что с вершин своих гор наблюдали за нашими солдатами, спустились толпой и около десяти часов утра начали стрельбу, прекратившуюся лишь с заходом солнца 22-го. Меньше чем за полчаса все плато Джемилы было заполнено, и началась настоящая арабская осада по всем правилам. Женщины, незанятые приготовлением пищи, стали зрительницами и подбадривали своих бойцов громкими криками. По их возбуждению и жестам, на которые они не скупились, подталкивая вперед тех, кого наши пули отгоняли от стен, нетрудно было догадаться, что, в случае если наш лагерь будет взят, мы найдем в них не самых слабых врагов.

Однако этим многочисленным атакам, скорее шумным, чем серьезным, наши солдаты, находившиеся под безупречным командованием, противопоставляли молчание и дисциплину, в которой, как понимал каждый, и заключалась наша общая сила. По приказу офицеров, наблюдавших за малейшими передвижениями кабилов, солдаты делали лишь одиночные выстрелы, когда враг, осмелев, оказывался в пределах досягаемости нашего оружия.

Днем стрельба нападающих немного стихла, но не прекратилась.

Во французском отряде находился арабский вождь, взявшийся поддерживать наши хорошие отношения с населением, которое днем становилось торговцами, а ночью — воинами. Человек этот вовсе не собирался обманывать нас, он ошибался, вот и все. Единственный пункт, по которому он не ошибся, было упорство, с каким кабилы будут продолжать раз начатые военные действия. По его настоянию в Константину отправили гонца.

Девятнадцатого числа, при первых проблесках дня, наши солдаты увидели силы, вдвое увеличившиеся по сравнению со вчерашними; на двадцать льё вокруг все кабилы получили предупреждение и сбежались. Окружающие горы превратились в ступени огромного цирка, которые были заполнены врагами, собравшимися атаковать наших солдат, или зрителями, желавшими присутствовать при их истреблении.

В какой-то миг вся эта масса, скатившись с гор на плато, ринулась на наш бруствер, и такой удар несомненно опрокинул бы его, если бы на расстоянии двадцати шагов прицельный огонь не уложил на землю человек двадцать. Их падение и блеск штыков, сверкавших на солнце, заставили арабов поспешно отступить, что позволило многим солдатам вздохнуть свободнее, чем несколькими секундами раньше.

Между тем такое постоянно повторяющееся бегство врагов, которые на самом деле сошлись с нами врукопашную всего лишь один раз, вселяло в наших солдат большую веру.

Как видите, этот день, 19-е, начался хорошо, и не все надежды были бы потеряны, если бы только наш гонец добрался до Константины. Однако наш маленький гарнизон тревожила большая забота: солдаты начали ощущать нехватку воды; в пятидесяти метрах от стен лагеря протекал довольно широкий, но неглубокий ручей, в котором невозможно было черпать воду. Чтобы наполнить бидоны, каждый из которых вмещал девять литров, приходилось пользоваться маленькими котелками, делавшими операцию долгой и трудной; к тому же при каждой такой попытке добыть воду приходилось биться врукопашную, оставлять на месте раненых, а главное, тратить много патронов: мы ведь уже говорили, что патронов нашим солдатам не хватало почти так же, как и воды.

Тот, чьей любезности мы обязаны этими подробностями, был полковой хирург, доктор Филипп. В столь серьезных обстоятельствах, когда речь шла о том, чтобы обходиться без воды либо по непомерной цене добывать по стакану воды в день на каждого человека, майор вызвал доктора Филиппа и спросил его, сколько дней человек может обходиться без воды; полковой хирург ответил, что если есть возможность выдавать каждый день водку, можно не пить неделю, ограничиваясь несколькими каплями водки.

Доверие к командирам было так велико, что эти слова произвели магическое действие, и в ответ на обещанные три стаканчика водки в день каждый и думать забыл о воде и твердо держался на своем посту.

Количество врагов увеличивалось на глазах; по точной оценке число нападающих могло бы достичь двух с половиной или трех тысяч, и, по мере того как увеличивались их силы, стрельба становилась непрерывной, и ее треск не прекращался ни днем, ни ночью.

Положение становилось все более серьезным, поэтому в ночь с 19-го на 20-е в Константину отправили второго гонца.

Девятнадцатого на протяжении дня начали возводить земляные насыпи для безопасности передвижения внутри лагеря, и в вырытой траншее, на глубине в один метр, обнаружилась великолепная мозаика; но, поскольку воды не было, мозаику отмыли мочой землекопов. Каждый поспешил внести свою долю, восторгаясь, по мере их появления, разнообразием красок и правильностью рисунка.

Двадцатого несколько вождей верхом на лошадях пытались двинуть на нас колонну, но заставить арабов пойти при свете дня на приступ — задача трудная. Ударов ятаганов и палок оказалось недостаточно, чтобы вынудить землекопов покинуть свой пост, и лагерь смог насладиться зрелищем нескольких отдельных мужественных поступков.