Бу-Аказ задумался, а потом промолвил: "С тобой сам Всевышний. Это ты должен бы быть на моем месте, а я на твоем. Правда, в том, что ты достоин быть шейхом, я уверен, а вот в том, что я способен стать кади, у меня уверенности нет".

ЛАГЕРЬ ДЖЕМИЛА

В апреле 1838 года экспедиция в Русикаду, удачно, а главное, умело проведенная генералом Негрие, доказала, что из этой точки, рядом с которой находится порт Стора, легко можно за два-три дня сообщаться с помощью конвоя с Константиной.

В сентябре маршал Вале сам отправился в Константину и взял на себя командование экспедиционной колонной, которая должна была возобновить разведку местности от Русикады до Сторы.

Заложив первый камень Филипвиля, маршал Вале поплыл в Алжир, строя планы закончить год разведкой дороги, которая по суше соединит Константину с Алжиром и позволит позднее подчинить всю ту часть Кабилии, что расположена между этой дорогой и побережьем.

Перед отъездом маршал Вале оставил инструкции генералу Гальбуа; сам же он собирался подготовить экспедиционную колонну, которая выйдет из Алжира, в то время как генерал Гальбуа двинется из Константины. Обе колонны соединятся в Сетифе.

Четвертого декабря, в день святой Варвары, покровительницы артиллеристов, обе колонны вышли: одна из Алжира, другая из Константины.

За несколько дней до этого начался сезон проливных дождей, и едва колонны тронулись с места, как пехота, уже стоявшая биваком в лагере л'Арба, в целом дне пути от Алжира, получила контрприказ и остановилась.

Погода в Константине была такая же скверная, как и в Алжире. Но, поскольку дальнейшее продвижение нельзя было отменить на востоке с той же легкостью, что и на западе, отряд продолжал свой путь.

Так что 4 декабря 3-й Африканский батальон легкой пехоты установил свои палатки в Махалле. Но, осажденный с этого дня вплоть до 8-го числа дождями и ураганами, без каких-либо известий от главнокомандующего, не имея продовольствия и дров, потеряв уже двух людей, задохнувшихся в промозглом холоде, в предвидении еще большей катастрофы, вызванной бездействием, на которое он был обречен посреди топкой грязи своего бивака, — командир соединения собрал совет, который единодушно решил, что надо сняться с лагеря и отойти к Миле.

После трех часов марша майор Шадейсон из 3-го Африканского батальона расположил лагерем свой отряд рядом с 19-м полком легкой пехоты, оказавшим ему некоторую помощь с провизией. Они находились тогда в пункте, называвшемся Айн-Смара. Погода улучшилась, вследствие чего удалось отправить сорок больных в Милу.

Утром 11 декабря вся экспедиционная колонна собралась на биваке Айн-Смары. Главнокомандующий сразу двинул ее вперед, и 12-го к вечеру он во главе кавалерии прибыл в Джемилу. Пехота, остановленная надвигавшейся темнотой и естественными препятствиями на местности, стала лагерем в нескольких льё оттуда. Около двадцати ружейных выстрелов, целивших в наши бивачные огни, дали знать, что мы уже не в дружеском краю.

Тринадцатого, в восемь часов утра, вся дивизия собралась на плато посреди руин Джемилы.

После полудня генерал устроил смотр всем своим войскам, и кабилы, собравшиеся на соседних горах, словно на ступенях амфитеатра, присутствовали на этом смотре.

С наступлением вечера выстрелы возобновились, но на этот раз стрельба была куда более интенсивная и плотная, чем в предыдущую ночь.

Четырнадцатого, перед отходом экспедиционной колонны в Сетиф, решено было, что триста человек из Африканского батальона, подразделение пехоты и подразделение инженерных войск займут позицию в Джемиле. Была выбрана наименее уязвимая точка плато, и колонна тронулась в путь, оставив гарнизон, не очень-то полагавшийся на окружавшие его руины как на опорную позицию, а главное, не очень-то надеявшийся на дружеские чувства со стороны соседних племен.

Скажем несколько слов о Джемиле, о занимаемом ею местоположении и о руинах, оставленных там римлянами, которые усеяли руинами весь мир. Джемила находится примерно в тридцати льё к западу от Константины, в десяти льё от Сетифа и в двадцати льё от побережья, в местности суровой и дикой. Если судить по разбросанным на земле обломкам сооружений, здесь, должно быть, существовал город, не лишенный великолепия; очертания его были крайне неровными, и построен он был на весьма изрезанном плато. С юга над ним возвышается высокая гора, к которой примыкает плато, затем оно крутыми склонами спускается к долине Уэд-Джемила, окаймляющей его с севера. Наконец, на востоке и западе границей ему служат два глубоких, обрывистых оврага. По этим оврагам текут два ручья, впадающие в Уэд-Джемилу.

Плато орошается ирригационным каналом искусной работы: вода в него попадает из ручья, который течет по оврагу, расположенному в полульё к западу оттуда. Этот водовод проходил примерно в пятидесяти метрах от места, где наши солдаты поставили свой лагерь, и приводил в движение несколько мельниц, возвышающихся на северо-западной оконечности плато.

Неподалеку от этого места стоял прекрасный дуар, но при приближении наших войск жители подожгли его, и, когда наши отряды прибыли, он был полностью уничтожен. Пожар этот не только лишал нас значительных ресурсов, но и показывал меру чувств населения по отношению к нам.

Между этим дуаром и нашим лагерем простиралось пространство примерно в пятьсот метров, целиком покрытое руинами, среди которых величаво возвышается триумфальная арка, посвященная Марку Аврелию Северу Антонину. Эта арка прекрасно сохранилась; она изящна по форме и особенно примечательна остатками резьбы, отличающейся необычайной чистотой линий; ее венчает фронтон, на котором находится латинская надпись, сделанная прописными буквами; вот ее копия:

IMP. CAES. М. AVRELIO SEVERO ANTONINO РЮ FELICI AVG. PARTHICO MAXIMO BRITANNICO МАХ. GERMANICO MAXIMO PONT. MAX. TRIB. PONT. XVIIII COS. НИ IMP. III P. P. PROCOS. ET JVLIAE DOMNAE PIAE FELICI AVG. MATRI EJVS ET SENATUS ET PATRIAE ET CASTRORVM ET DIVO SEVERO AVG. PATRI IMPERAT. CAES. M. AVRELI SEVERI ANTONINI PII FELICIS AVG. ARCVM TRIVMPHALEM A SOLO D. D. RES P. FECIT, l^[22]

На некотором расстоянии от триумфальной арки среди фруктовых деревьев, в ту пору без листьев, встают три прекрасные стены из огромных тесаных камней, составлявшие, должно быть, часть храма. Два аиста избрали их местом жительства.

Наконец, на восточном склоне плато на небольшом расстоянии от лагеря виднелись остатки прекрасного театра с полукруглыми скамьями.

К несчастью, живописность места не могла искупить ненадежность положения отряда. Поэтому, стоило предоставить наших солдат и офицеров самим себе, как они наперегонки принялись возводить сухую каменную кладку, которая призвана была защищать их, лежащих или сидящих, от пуль врага. Еще до наступления темноты они обрели укрытие от неожиданных нападений. Солнце зашло, спустилась тьма, стремительная и непроглядная.

И тогда, побуждаемые криками своих женщин, кабилы растеклись по всему плато и превосходящими силами стали неудержимо теснить там наши аванпосты, и те, слишком слабые, чтобы противостоять им, были вынуждены отойти к укрепленному лагерю. При этом отступлении далеко не один солдат, преследуемый или схваченный за лямки своего мешка, спасением был обязан проворству, с каким он оставлял этот мешок в руках тех, кто за ним гнался.

Пятнадцатого днем все подступы к лагерю стали похожи на базар, где арабы под предлогом продажи нашим солдатам листьев табака, инжира и сушеных орехов наблюдали за фортификационными работами.

С приходом ночи рынок превратился в блокгауз, а торговцы — во врагов. Наши солдаты устроили засаду; но один бедняга, не сумевший сдержать кашель, выдал западню. Засада состояла из пятидесяти человек под командованием лейтенанта Тришарду. Амфитеатр под открытым небом, со скамьями из великолепных тесаных камней, служил им укрытием.

Предупрежденные этим кашлем, кабилы с дикими криками бросились бежать через развалины Джемилы. Наши солдаты ожесточенно преследовали их, и те даже не пытались защищаться. Два кабила были убиты. Никто из наших людей не был даже ранен.