Знакомство наше быстро состоялось, ибо оно проходило как бы под покровительством покойного, которого мы оба так любили. Затем генерал вызвал двух офицеров своего штаба, Буассоне и Сада, и, вверяя меня в их руки, сказал:

"Господа, поручаю вам моего гостя: дворец, лошади, оружие — все в его распоряжении. Ваши служебные обязанности состоят отныне лишь в том, чтобы показать ему Константину и ее окрестности".

Оба офицера, которым генерал Бедо столь учтиво меня препоручил, были милейшими молодыми людьми двадцати шести и тридцати лет, говорившими по-арабски не хуже местных жителей и изучившими Константину и как поэты, и как философы, и как историки.

Я не стану терять время попусту на описание города: любое описание навевает скуку и по большей части ничего не описывает. Да и как описать это переплетение улиц, эту смесь римских древностей и современных лачуг, среди которых высятся огромные сооружения, возведенные уже после оккупации; как рассказать об этом плато, висящем над пропастью, об этом орлином гнезде, расположившемся на вершине утеса? Едва ли карандашу или кисти удастся преуспеть в этом, перу же не стоит и пытаться.

Вечером генерал Бедо представил меня старейшинам города: это были преемники тех самых людей, которые в день захвата Константины пришли к генералу Рюльеру; среди них был и Бен-Аджуз.

Один из них знал меня по имени. Это был поэт; он явился со свитком в руках; на свитке были написаны стихи, адресованные его западному собрату. Вот дословный перевод этих стихов.

Сиди Мохаммед эль-Шадли, кади Арабского бюро,

Александру Дюма.

"Единственное прочное счастье для человека — в знании и в том, как он употребляет это знание: обладающий им тотчас же возвышается над другими людьми.

Александр Дюма сведущ в литературе, обладает знаниями, которые проявляются в его сочинениях; известность, которой, благодаря этому, он пользуется, и добро, которое, благодаря этому, он приносит, сделали его знаменитым.

Он пожелал посетить наш город — добро пожаловать! Покидая нас, он унесет с собой воспоминания и нашу похвалу, и Всевышний, дарующий нам все, ниспошлет ему заслуженное вознаграждение".

Среди почтенных старейшин города Константины был один француз, по своим привычкам, нравам и одеянию ставший арабом в большей степени, чем сами арабы. Он пригласил нас прийти на следующий день на джигитовку под названием фантазия. Все, кроме меня, приняли это приглашение; я же хотел остаться, чтобы сделать записи. Генерал Бедо тут же предоставил всем лошадей.

В Алжире преобладает единственная туземная раса — берберская. Две ветви, имеющие один и тот же исток, произошли от этой расы и дали кабилов и шауйя.

Кабилы — это люди северных гор, которые были вытеснены в эти горы нашествиями римлян, вандалов и арабов и остались в этих горах, сделав себе из убежища родину. Люди эти всегда были непокорными, и сегодня опять же они — те, с кем ведется самая упорная и самая жестокая борьба.

Шауйя — это южные горцы, оттесненные в горы теми же нашествиями, но постепенно спустившиеся оттуда и вновь отвоевавшие равнину.

Язык у них один и тот же, но обычаи отличаются. Кабилы живут в домах, и на то есть две причины. Первая — малое количество земли, которой они владеют, что не позволяет им стать кочевниками. Вторая — температура, более низкая в горах, чем в долине. Шауйя же, спустившись в долину, вновь вернулись к шатру.

К этим двум народам, весьма различным, следует прибавить те, что остались от трех великих нашествий — римлян, вандалов и арабов.

Лишь несколько родов сохранили римские обычаи. Например, бель-хосейны претендуют на происхождение от древних завоевателей. Происхождение земельных владе-ний-мелк, то есть предоставленных отдельным лицам, по-видимому восходит к той эпохе. Галльские легионы, бывшие наемниками Рима, оставили после себя друидические памятники. Нашествие вандалов не оставило после себя ничего, и их следы тщетно ищут. Арабское нашествие не закончилось по сей день и сохранилось таким же, как в ту пору, когда оно произошло. Арабы, которые на протяжении одного века, с 700-го по 800 год, завершили завоевание Африки, по-прежнему стоят во главе страны. Но, попав отчасти под владычество турок, которые, будучи призваны населением, отвоевали все Регентство, они эксплуатировались турками.

Впрочем, алжирские турки не могут считаться отдельной народностью, так как дети у них рождались не от турчанок. Турки призывали к себе знатные арабские семейства. Они женились на их дочерях, давая выкуп в сорок су; однако детей, родившихся от этого брака и именуемых кулугли, они отстраняли от всякого управления, чтобы сохранить за алжирским Худжиаком все его влияние. Слово "Худжиак", которое в результате искажения стало означать "правительство", дословно значит "солдатский котел".

Вот почему опрокинутый казан янычар был символом ниспровержения государства.

Войско набирали на улицах Стамбула. Барбаросса был основателем того правления, которое передавалось выборами, причем выборами почти всегда кровавыми: люди еще помнят, как за один лишь день были перебиты семь беев.

Наряду с этой коренной, или берберской, расой, разделенной ныне, как мы уже сказали, на кабилов и шауйя, на горцев и людей равнины, наряду с турками, властителями страны в средние века, заметны иные группы, которые мы собираемся назвать. Это кулугли, мавры, бискри, мозаби-ты, негры.

Что касается кулугли, сыновей, как уже было сказано, турка и мавританки, то, вследствие эмиграции турок их явно становится все меньше и скоро они исчезнут вовсе. Раньше эти люди были непременными участниками всех мятежей, ибо они издавна отстаивали свои естественные права по рождению, отвергая установленный их отцами закон, запрещавший им занимать любые должности. Те, кто еще остался в Африке, по крайней мере те, кого мы видели, были, как правило, красивы; имея отношение к двум расам, они, однако, в большей степени тяготели к туркам, чем к арабам.

Тип мавра, ставший следствием завоевательных миграций с востока, настолько, должно быть, изменился из-за права гражданства, которое раздавали многочисленным вероотступникам на протяжении трех последних веков, что, я думаю, чистокровного мавра отыскать сегодня невозможно. Поэтому мы ограничимся лишь общими рассуждениями относительно этого алжирского горожанина.

Мавр хорошо сложен, не слишком высок, но и не слишком мал; выражение лица его серьезное и доброе, цвет кожи красивый, скорее белый, чем смуглый; наряд мавра состоит из рубашки без воротника, штанов, спускающихся ниже колен, одного или двух жилетов и куртки; на все это наброшен белый бурнус. В детстве и юности мавр носит простую круглую шапочку, феску; позже он накручивает вокруг этой шапочки длинный кусок муслина, белого или другого нежного цвета. Обут он в широкие закругленные туфли. Мавр, как и турок, не склонен к излишеству, ни в чем не сомневается и слегка хитер. Жизнь его протекает в бане, в кофейне или у цирюльника; изредка в своем доме. Робость — суть его характера.

Бискри, или человек из Бискры, происходит из Зиба-на, алжирской провинции к югу от Константины. Бискри среднего роста, с тонкими, но жилистыми конечностями, смуглолицый, с выпуклым скошенным лбом, с приплюснутым, как у евреев, носом, с волосами черными и редкими. Одеяние его состоит обычно из рубашки, коротких штанов и блузы или полублузы — все из серого полотна; он носит белую шапочку, а поверх этой шапочки — феску. Это то, что касается его внешнего облика.

Что же касается его нравственной стороны, то бискри сдержан, умен, трудолюбив, отличается постоянством; если ему удастся скопить несколько сотен франков, то он вернется жить в горы.

Бискри — это грузчик, рассыльный, разносчик воды. Это его постоянно встречаешь на улицах, несущего тяжелую ношу или ведущего груженых маленьких осликов, которые способны пробраться всюду, через проходы, дома, базары, и кричащего при этом: "Балек! Балек! Ба-лек!", то есть "Поберегись, поберегись, поберегись!". С наступлением ночи он ложится поперек входа в лавку, чтобы уберечь ее от воров. Бискри — это африканский овернец.