Пока все эти события происходят внутри города, главнокомандующий, не имея возможности оценить те трудности, с какими на каждом шагу приходится сталкиваться полковнику Ламорисьеру и его людям, приказывает полковнику Комбу из 47-го полка линейной пехоты выступить с его первым батальоном, присоединиться к первой колонне и в случае необходимости поддержать ее.

Полковник Комб со своими людьми подходит к подножию крепостной стены, но там полковник Ламорисьер кричит ему, чтобы он остановился, иначе не избежать давки, и полковник Комб ждет, отдав команду "Ружье к ноге!".

Пока он ждет, полковник Ламорисьер устремляется в коридор, ведущий к Торговой улице, а когда открывается дверь, видит, как вся головная часть его колонны падает под огнем противника.

Настало время призвать на помощь полковника Комба: неизвестно, сколько людей придется оставить в ужасном подземелье.

Полковник Комб посылает вольную роту, состоящую из отборных солдат 2-го Африканского батальона: она бегом устремляется вперед и, в свою очередь, входит в коридор. Поддержка пришла и, стало быть, можно атаковать.

Но едва с губ полковника Ламорисьера сорвался призыв "В п е р е д!", как произошло нечто странное или, скорее, необъяснимое: внезапно послышался шум, похожий на удар грома; солдаты, уже оказавшиеся под сводом, чувствуют, что земля уходит у них из-под ног, и видят, как содрогаются стены. В то же время исчезает свет, становится трудно дышать, люди глотают жар, ощущают себя стиснутыми, зажатыми, раздавленными одним ударом. За первым страшным взрывом следуют взрывы послабее, они раздаются прямо среди рядов солдат, выбрасывают красное пламя и гаснут, усиливая тьму и удушье. Одним кажется, что они погружаются в бездну, другим — что их забросило на облака. Всем хочется кричать, ибо все испытывают боль, но ни у кого нет голоса. Наконец становится светлее, воздух постепенно проникает в легкие, каждый начинает понимать, что взорвалась какая-то мина. Но вместе со светом, вместе с дыханием возвращается и ощущение боли. Люди смотрят друг на друга и ужасаются, что никого не видят. Дым исчез, но их все еще окружает огонь. Они пытаются бежать, огонь не отстает; он преследует их, пожирает. Некоторые полностью лишились своей одежды, и тела их покрыты широкими полосами; другие полностью лишились кожи. И эти лишенные кожного покрова люди шагают, вопят, неистовствуют. У тех, кто пострадал меньше, обожжены лицо и руки.

А произошло вот что: ружейный пыж воспламенил большое количество пороха, который был принесен накануне к двери местными жителями и хранился в простом деревянном сундуке.

Первый взрыв был гибельным в основном для местных жителей, но из деревянного сундука пламя перекинулось на пороховые мешки саперов, а с пороховых мешков саперов перебралось на патронные сумки солдат — отсюда и те разрозненные взрывы, что поразили людей, будто попавших в преисподнюю.

Все оказавшиеся под сводами солдаты были задеты огнем, некоторые задохнулись сразу, другие, покалеченные, упали на месте, но еще дышали. Наконец, большее число сумело отойти назад к бреши.

В какое-то мгновение, когда задрожали земля и стены, когда застывший, если можно так сказать, воздух задушил тех, кто вдохнул его, началась страшная неразбериха, у всех помутился разум. Местные жители воспользовались этим мгновением. Первый взрыв отбросил их, но вскоре, очутившись за пределами свода, они смогли оценить опасность и поняли, что она им больше не угрожает.

И тогда они снова пошли в наступление, бросившись вперед, словно свора собак на добычу, стреляя наугад под сводом, заполненным людьми, дымом, ужасом и криками. Потом, разрядив ружья, они очертя голову кинулись на эту обезумевшую от боли толпу и принялись полосовать ее ударами ятагана и флиссы.

Для отрядов полковника Комба, которые состояли примерно из трехсот человек и ждали у бреши, недосягаемые для пагубного воздействия воспламенившегося газа, наступила страшная минута, когда перед ними предстала эта почерневшая колонна, эти обожженные люди, эти огненные призраки. Все сердца разом охватило непроизвольное, неодолимое, наэлектризованное волнение. Из всех глоток вырвался крик: "Вперед!" Полковник Ламорись-ер с обожженным лицом и погасшими глазами едва стоял на ногах; казалось, что он смертельно ранен. Полковник Комб принял командование, приказал бить в барабаны и трубить в трубы и в свою очередь бросился по устрашающему пути, где лежали наполовину обгоревшие останки первой колонны.

Отвага полковника Комба была известна в армии всем. Он бесстрашно пошел навстречу врагу и столкнулся с ним у двери, выходившей на Торговую улицу. Местные жители устроили засаду чуть ли не напротив двери, за нагромождением обломков и трупов, образовавших своего рода баррикаду; их надо было прогнать оттуда.

Полковник Комб приказал роте своего полка убрать эту баррикаду, пообещав крест за боевые заслуги тому, кто первым преодолеет ее.

Рота бросается вперед; ее опережает лейтенант: он перелезает через баррикаду и оказывается по другую ее сторону, но внезапно падает назад при страшном залпе. Лейтенанта считают мертвым, однако он поднимается: он всего лишь оступился и падение спасло ему жизнь. Те, кто шел следом за ним, были убиты наповал.

В ту же минуту полковник получает одну за другой две пули в грудь. Но, прислонившись к стене, он остается на ногах, желая удостовериться, что его приказ выполнен и что баррикада взята.

Затем, оторвавшись от стены, он вновь ступает на путь, которым пришел, преодолевает дорогу и появляется у пустующей в эту минуту бреши.

Главнокомандующий, герцог Немурский и окружавшие их генералы видят, как полковник Комб медленно спускается, направляясь к ним одеревенелым, размеренным шагом, шагом мертвеца. Они поджидают его, ничего не понимая в этом движении, в котором нет уже ничего от живого человека.

И только когда полковник Комб оказался перед ними, они все поняли. Лицо его покрывала смертельная бледность, а по груди стекали два кровавых ручейка.

"Монсеньер, — обратился он к герцогу Немурскому спокойным и твердым голосом, — я смертельно ранен, но умираю счастливым, ибо видел прекрасный для Франции день. Город наш. Увы! Еще счастливее меня окажутся те, кто выживет, ибо они расскажут о победе!"

Затем, сделав несколько шагов, он упал. Силы не покидали его лишь до этой минуты, чтобы дать возможность другим увидеть картину смерти, достойной в своем благородном спокойствии самых прекрасных смертей античности.

БЕГСТВО

Полковник Комб ошибался: город еще не был взят, его как раз брали.

По мере того как на глазах у тех, кто стоял у брешь-батареи, первая колонна продвигалась в город и исчезала из виду, туда посылали новые подкрепления, но незначительными частями, чтобы избежать давки.

В итоге третья колонна целиком уже скрылась, а круг операций внутри так и не расширился. Впрочем, некоторая нерешительность наступающих была естественным следствием того, что оказался выведенным из строя полковник Ламорисьер и погиб полковник Комб.

Тем не менее оставались еще один полковник и три майора: полковник Корбен из 17-го полка легкой пехоты и майоры Бело, Леклерк и Пате.

Добравшись до определенного места, каждый из офицеров, равно как и солдат, инстинктивно понял, что казарма янычар, чей огонь мог прервать коммуникации между брешью и батареей, была точкой, которую в первую очередь следует захватить.

Поэтому, в то время как часть войск продолжала вести бой на Торговой улице, большинство солдат второй колонны и одно подразделение третьей, только что вступившей в город, бросились в первую улицу справа, ведущую к этой казарме.

При появлении наших солдат, которые показались на прилегающей улице, все окна одновременно вспыхнули огнем; но, после того как смолк этот первый залп, солдаты 3-го Африканского батальона, солдаты 47-го полка, 17-го полка легкой пехоты и Иностранного легиона бросаются вперед наперегонки. Солдаты 3-го Африканского батальона выбили двери; солдаты 47-го полка, 17-го полка легкой пехоты и вольного легиона, подставляя друг другу спины, вскарабкались на крыши соседних домов. Оказавшись на крышах, они сумели перебраться на верхние этажи казармы. Через десять минут она была взята.