"Хорошо, хорошо", — сказал он и продолжил свой путь; почти в то же мгновение ядро, выпущенное из крепости, оторвало ему полбока, он пошатнулся и упал замертво, даже не вскрикнув, а только вздохнув.
Генерал Перрего шел позади графа де Данремона; увидев, что тот пошатнулся, он бросился поддержать его. И тем самым подставил себя под пулю. Пуля ударила его чуть пониже лба, между глаз, и он упал вместе с графом де Данремоном: оба покатились к ногам монсеньера герцога Немурского.
Тот смотрел на эту ужасную картину со свойственным ему мужеством: упрекнуть его можно было лишь в том, что это мужество граничило с равнодушием.
Затем, удостоверившись в гибели графа, он обратился к окружающим, причем в голосе его трудно было уловить следы малейшего волнения.
"Господа, — сказал он, — случай был предусмотрен, генерал-губернатором Алжира становится генерал Вале".
Эти слова были бы вполне уместны, если бы их произнес старый солдат, но в устах молодого принца они прозвучали, пожалуй, холодновато. Будь на месте монсеньера герцога Немурского монсеньер герцог Орлеанский, он нашел бы несколько слов, идущих прямо от сердца, и они несомненно вызвали бы у нас слезы.
Нередко я сетовал господину герцогу Орлеанскому на эту холодность его брата, оттолкнувшую от него столько сердец, что предложение о его регентстве было встречено если и не с опаской, то, по крайней мере, с сомнением.
"Немур хороший брат, — с улыбкой отвечал принц, — он не хочет оспаривать мою популярность". И позже, возвращаясь к этой шутке, сказал: "Да, но Немур застенчив, как ребенок; попробуйте заговорить с ним, ну хотя бы для того, чтобы поприветствовать, и вы сразу увидите, как на его лице появится то, что у нас в семье называют солнечным лучом".
В связи с этой второй экспедицией в Константину между двумя братьями произошла серьезная размолвка. Господин герцог Орлеанский просил предоставить ему командную должность под началом Данремона, но король и господин герцог Немурский воспротивились этому.
Я был у него однажды, когда он вернулся в отчаянии после спора с королем по этому поводу. У него в глазах стояли слезы. "Ах, они не хотят видеть меня генералом, — говорил он. — Что ж, я поеду волонтером".
Я имел счастье дать понять ему, что, поступая таким образом, он изменял обычному своему великодушию; что прошлогоднее поражение требует блестящего реванша и что преимуществами победы надлежит воспользоваться тому, кто прежде потерпел неудачу. И что, наконец, его имя, под каким бы званием оно ни скрывалось, своим сиянием всегда затмит имя господина герцога Немурского.
"Что ж, — сказал принц, — должно быть, это верно, если все так говорят, и даже вы. Но если Немур пожелает заключить сделку Исава, я продам ему свое право первородства за Константину".
Вернемся к генералу де Данремону. Его положили на носилки, накрыли плащом и в молчании отнесли в тыл армии.
Как сказал монсеньер герцог Немурский, генерал Вале стал генерал-губернатором Алжира. И, следовательно, принял командование войсками.
ОСАДА
Это тоже был старый генерал Империи; родившись 17 декабря 1773 года в Бриенн-ле-Шато, он по окончании артиллерийского училища в Шалоне поступил 1 сентября
1792 года на службу в чине младшего лейтенанта; 1 июня
1793 года он стал лейтенантом, а 20 апреля 1795 года — капитаном.
За это время он участвовал в осадах Шарлеруа, Ландре-си, Ле-Кенуа, Валансьенна, Конде, Маастрихта и в переправе через Рейн у Нейвида. Став в 1804 году кавалером ордена Почетного легиона, он в качестве помощника начальника штаба артиллерии прошел кампанию 1806 года. Полковник в Йене, офицер ордена Почетного легиона в Эйлау — каждое сражение, в котором он участвовал, давало ему либо чин, либо знак отличия. В 1808 году он стал командующим артиллерией третьего армейского корпуса в Испании. Получив 22 августа 1810 года чин бригадного генерала, он видел осаду Лериды, которую Великий Конде хотел взять под звуки скрипок и которую регент взял под звуки иной музыки, а также Мекиненсы, Таррагоны, Тортосы и Валенсии. Произведенный в дивизионные генералы 6 августа 1811 года, он отличился во время кампании 1812-го, а в следующем году и в сражении у Кастальи.
После падения Наполеона генерал Вале вернулся во Франции? где он выполнял обязанности главного инспектора артиллерии. По возвращении Наполеона генерал Вале стоял на стороне агонизирующего гиганта, командуя пятым корпусом; назначенный главным инспектором, докладчиком, а затем председателем Артиллерийского комитета, он в конце концов, при Луи Филиппе, занял пост главнокомандующего в Алжире, освободившийся после смерти графа де Данремона.
Наши солдаты знали своего нового губернатора, они видели его в деле и доверяли ему.
Таким образом, гибель графа де Данремона опечалила армию, но отнюдь не привела ее в уныние. Впрочем, генерал Вале не дал ей времени унывать; 12 октября в девять часов утра все батареи вновь открыли огонь. Ночью осажденные попытались заделать брешь, но при первых пушечных залпах их мешки с шерстью и обломки лафетов покатились в ров; вскоре дело дошло до земли, взметавшейся из-под каждого ядра; мало-помалу отвалились последние камни, находившаяся сзади земляная насыпь начала обнажаться и, оставшись без защиты, обрушилась, образовав при этом покатый склон; с этой минуты брешь выглядела вполне проходимой, так что приступ можно было назначать уже на следующий день.
В то самое время, когда было принято это решение, появился парламентер; поразмыслив, Ахмед-Бей пожелал возобновить переговоры.
Настала наша очередь говорить свысока: генерал Вале ответил, что он не станет слушать иных предложений, кроме безоговорочной капитуляции крепости. Ахмед отказался сдаться на милость победителя, и орудийная пальба возобновилась.
В первой половине дня были сделаны необходимые приготовления по формированию колонн для штурма, назначенного, как мы уже сказали, на следующий день, то есть на 13-е.
Таких колонн было три. Первая, находившаяся в подчинении у подполковника Ламорисьера, состояла:
Г из четырехсот зуавов и отборных солдат 2-го полка легкой пехоты под началом майора де Сериньи;
2° из пятидесяти саперов инженерных войск.
Вторая, находившаяся в подчинении у полковника Комба, состояла:
Г из ста человек 2-го Африканского батальона;
из ста человек 3-го батальона;
из ста человек Иностранного легиона;
из восьмидесяти саперов инженерных войск — все под началом майора Бело;
2° из трехсот отборных солдат 47-го полка под началом майора Леклерка.
Наконец третья колонна, так называемая резервная, под командованием полковника Корбена из 17-го полка легкой пехоты, состояла из отборных рот этой части, а также батальона стрелков 11-го полка линейной пехоты, под командованием майора Фаля.
Любопытно было наблюдать то волнение, какое вызвало в армии это распределение ролей между самыми отважными — ролей, которые им предстояло сыграть в драме следующего дня.
Всю ночь батареи вели огонь, чтобы помешать осажденным усугубить трудности, связанные с преодолением бреши, как они это делали прошлой ночью.
Около трех часов утра два офицера отправились на рекогносцировку: то были капитан Буто из инженерных войск и капитан Гардаран из зуавов.
Когда они покидали батарею, все взгляды были прикованы к ним и следили за их продвижением до самого подножия откоса. Ночь была ясной, и потому видно было, как два отважных офицера размеренным шагом приближаются к крепостной стене. В пятидесяти метрах от укреплений их заметили осажденные и в то же мгновение салютовали им страшной пальбой. К счастью, ни одна пуля не задела их, и они вернулись целые и невредимые, сообщив, что брешь проходима; вот только склон крутой и труднодоступен.
В четыре часа утра две первые колонны собрались за брешь-батареей, где находились главнокомандующий, монсеньер герцог Немурский, генералы де Флёри, командующий инженерными войсками; де Караман, командующий артиллерией, и Перрего, начальник штаба, тот самый, кто накануне получил ранение, пытаясь поддержать генерала Данремона, и кто, несмотря на это ранение, приказал перенести себя ночью на командный пост. Первая колонна расположилась на плацдарме справа от брешь-батареи, вторая — в овраге, служившем крытым ходом сообщения, а третья — за большим разрушенным зданием, возвышавшимся на берегу реки.
