Тогда Мессауд, отбросив ружье, протягивает львице свою левую руку; та схватила ее и стала грызть. Тем временем Мессауд выхватывает из-за пояса пистолет и разряжает его в грудь львицы. В пистолете было две пули.

Отпустив добычу, львица оставляет Мессауда и бросается, разинув пасть, на Али бен Брагима, а тот чуть ли не в упор стреляет ей туда из ружья.

А^ли бен Брагим пытается бежать и пускает свою лошадь галопом, но львица кидается на него, хватает за плечи, перемалывает зубами правую руку, когтями обнажает четыре ребра и сама испускает на нем последний вздох.

Мессауд умер через сутки после этой битвы. Али бен Брагим все еще жив, но остался калекой.

Двадцать четвертого февраля 1846 года все тот же шейх Сиди бен Амбарак, явившись в Гельму, приходит к Жерару и говорит ему: "На Джебель-Мезиуре появилась львица с детенышами; она расхищает наши стада. Каид Зидем отправился туда вместе со своим гумом, но никто из всадников каида не осмелился приблизиться к лесу. Я пришел за тобой".

Жерар тотчас поехал с ним и на другой день отправился к Мезиуру; его сопровождали Омбак бен Аттман, брат шейха, и один спаги.

Добравшись до вершины горы, Жерар увидел львицу, охотившуюся примерно в двухстах шагах от них.

Жерар хотел сразу же отправиться по ее следам, но Ом-бак сказал ему: "Лес, где находятся детеныши, перед нами, лучше пойти туда. Заполучив детенышей, ты, с Божьей помощью, легко убьешь мать".

Жерар согласился со своим спутником; он направился в лес и, обшарив его вдоль и поперек, нашел на большой прогалине у подножия пробкового дуба хорошенькую ма-лышку-львицу, которой было около месяца.

Жерар отнес малышку к шейху, затем пошел в дуар Мо-хаммед-бен-Ахмед, находившийся в четверти льё от леса, чтобы немного перекусить и дождаться захода солнца.

Когда солнце зашло, он вернулся к подножию дуба. Обмак, пожелавший сопровождать его, держался рядом. Около восьми часов вечера охотники услышали крики львенка. Жерар пошел за ним и принес к дубу, надеясь, что крики детеныша привлекут мать, но охотник напрасно прождал всю ночь.

На следующий день обыскали гору, но львицу так и не встретили. Она исчезла.

Позже стало известно, что она направилась к Джебель-Ледору. Малышка-львица немного поболела, но в конце концов поправилась. Что же касается львенка, то здоровье у него отличное, и назвали его Губерт, вероятно в честь покровителя охотников.

Восьмой лев

Двадцать пятого августа 1846 года Жерару передали через араба по имени Лакдар бен Хаджи из области Булер-бег, что лев, примерно год тому назад появившийся в тех краях, уже истребил там тридцать быков, сорок пять баранов и двух кобыл. Жерар тотчас отправился в Махуну.

Три ночи он безуспешно искал льва. Утром четвертого дня Лакдар сообщил ему, что ночью из стада пропал черный бык и что он наверняка стал добычей льва. Жерар отправился на поиски быка.

Через час мертвого быка нашли: он был еще почти нетронут. В шести шагах от быка стояло дерево; Жерар прислонился к нему и стал ждать льва.

Около восьми часов вечера лев появился и двинулся прямо на Жерара. В десяти шагах от охотника он остановился на мгновение.

Жерар воспользовался этим мгновением и выстрелил. Пуля пробила правый глаз льва и вошла в мозг.

Получив такую страшную рану, лев поднялся на задние лапы и стал размахивать в воздухе передними, рыча от гнева и боли. Воспользовавшись мишенью, предложенной ему противником, Жерар пустил ему пулю в грудь. Лев падает, катится по земле, снова встает и устремляется к Жерару, который идет ему навстречу и вонзает в него свой кинжал.

Но на пути к сердцу лезвие кинжала наталкивается на кость предплечья и ломается о нее. Жерар отскакивает назад, увеличивая разделяющее их расстояние, и, перезарядив ружье, приканчивает умирающего льва, послав в него еще две пули.

Девятый лев

Жерар как раз охотился на этого льва, когда мы прибыли в Бон.

У льва или, вернее, львицы было два годовалых львенка, что делало ее еще опаснее в глазах обитателей Аршиуи, ибо она охотилась, добывая пропитание для трех вечно голодных ртов.

Жерар поджидал львицу возле лошади, которую она убила накануне и утащила в глубь оврага. В девять часов он увидел ее в сопровождении двух львят, размером уже с огромного ньюфаундленда.

Один из них собирался вонзить зубы в лошадь, как вдруг львица заметила Жерара и, бросившись к львенку, прогнала его.

После того как львенок оказался в безопасности, она заскользила обратно, от куста к кусту, точно змея. От Жерара ее отделял один лишь куст; она проползла под ним, и через минуту Жерар увидел сквозь ветки появившуюся в восьми шагах от него голову зверя. Пуля, пущенная в лоб, убила ее наповал.

Вот какие подвиги успел совершить Жерар, когда мы прибыли в Бон. Позднее я вновь встретился с ним в Париже и из его собственных уст узнал все подробности, которые предлагаю теперь моим читателям.

Будущее Жерара предопределено. За ним приходят со всех концов Алжира. Он не может да и не хочет отступать.

На побережье Африки он оставит за собой славу Геракла Немейского, и когда-нибудь в своих песнях араб скажет о нем, как о Хасане: "Лев зарычал; Жерар шагнул ему навстречу: послышался выстрел, потом рычание, потом крик, потом — ничего. Жерар погиб!"

"Охотничья газета" сделала Жерару подарок — великолепный охотничий нож работы Девима, прославленного мастера-оружейника.

МУЗЫКАЛЬНЫЙ ВЕЧЕР

Когда мы вернулись из Гиппона, нас ожидал превосходный ужин, а после ужина — настоящий французский вечер.

Пианино, музыка, открытые альбомы — все это предназначалось для нас. Дочь нашего хозяина спела нам новейшие романсы и сыграла самые сложные вещицы Мон-пу, Тальберга, Дрейшока и Листа.

Что же касается нас, то в обмен на пение и музыку мы предложили стихи и рисунки. Жиро сделал шарж, Буланже — портрет, Александр, Маке и я написали стихи, Деба-роль отважился на четверостишие. Можно было вообразить, что мы находимся в гостиной на Шоссе-д'Антен.

Вообразить себе это было тем более легко, что шел проливной дождь. Этот дождь и подгонявший его ветер не могли не внушить нам некоторое беспокойство по поводу ночи. Я знал понаслышке о бонском рейде, и, надо сказать, он пользовался довольно дурной репутацией.

Наш хозяин, со своей стороны, изо всех сил старался удержать нас; он приводил превосходные доводы, которые приводят обычно в таких случаях и к которым те, кому они предназначены, никогда не прислушиваются: погода стоит ужасная; уехать сегодня вечером или завтра — не все ли равно, разница составит всего лишь несколько часов, не более того; ночь для нас постараются сделать как можно приятнее, в чем мы нисколько не сомневались; наконец, нам будут бесконечно признательны, если мы примем услуги, которые нам хотят оказать.

К несчастью, при всех наших улыбках в ответ на любезные предложения, которые мы с радостью готовы были принять, выражение лица капитана оставалось серьезным. Разумеется, он бы не воспротивился, если бы мы остались; стоило мне сказать лишь слово, которое свидетельствовало бы о моем желании провести ночь на суше, он бы поддержал это желание; тем не менее он стоял с фуражкой в руке, ожидая нашего решения. И потому мы заявили, что пообещали быть в Алжире 18-го или, самое позднее, 20-го, а нам еще нужно посетить Филипвиль и Константину, и, стало быть, дорог каждый час, так что мы непременно должны отплыть ночью, тем более что нет ничего приятнее ночного путешествия, ибо, проснувшись утром, мы уже окажемся на месте, а нам не раз представлялась возможность оценить такое удовольствие.

Мы приступили к прощанию, которое, начавшись в комнате, закончилось лишь в порту, так как наш хозяин и все мужское общество выразили желание проводить нас под усиленной охраной зонтиков, чему мы ни в малой степени и не подумали противиться.