Сделаем несколько замечаний, касающихся льва, а следовательно, и его грозного и удачливого противника. Среди сказочных зверей легендарной древности ни один не представлялся нам более страшным, чем эта страшная реальность, именуемая львом.

В Риме не бывало настоящей охоты без льва. Одна из главных обид Кассия на Цезаря заключалась в том, что Цезарь забрал у него пятьдесят львов, которых он держал в Мегарах, чтобы отпраздновать свое избрание эдилом. Популярность Помпея в Риме была обусловлена впечатляющим воспоминанием о том, как во время празднования своего триумфа он выпустил в амфитеатр три сотни гривастых львов. Ни змей Регула, ни слоны Ганнибала не произвели столь сильного впечатления, как Антоний, который вместе с Киферидой разъезжал по улицам Рима на колеснице, запряженной двумя львами.

Лев — главная тема разговоров в арабских шатрах. Мы уже упоминали, что арабы называют льва "Сид", "Господин". Арабы уверяют, что за год лев меняет пищу четыре раза. Первые три месяца он кормится демонами. Вторые — ест человеческое мясо. Третьи — глину. А четвертые — животных.

Арабы заметили, что лев, который, похищая лошадь или верблюда, отважно перебрасывает их через плечо и перепрыгивает с такой ношей через изгороди высотой в три-четыре фута, барана способен лишь тащить волоком, причем самым жалким образом. Подобная странность должна была иметь свою причину и арабы с их поэтическим воображением отыскали ее.

Однажды на сборище зверей лев, хвастаясь своей силой, заявил: "Я могу унести на своем плече быка, если Господу будет угодно; верблюда, если Господу будет угодно; лошадь, если Господу будет угодно, и так далее". Дойдя до барана, он счел эту ношу до того легкой, что забыл упомянуть Бога. И Господь наказал его: могучий властелин вынужден тащить волоком барана, которого он не в силах перекинуть через плечо.

Из животных только слон, тигр, пантера и кабан да еще человек осмеливаются сражаться со львом; в Марокко нашли лежащими в десяти шагах друг от друга мертвого кабана и льва с распоротым брюхом.

Арабы едят мясо льва; по их словам, некоторые части этого зверя даже излечивают определенные недуги, хотя позже приходится расплачиваться за такое лакомство: дети человека, отведавшего мяса льва, почти всегда умирают, когда у них режутся первые зубы, так как зубы растут чересчур большие. Львов нередко воспитывали или приручали марабуты, уважение к которым почти всегда от этого возрастало.

Арабы, по сути своей, охотники: они охотятся на льва, пантеру, кабана, гиену, дикую корову, лисицу, шакала и газель; что же касается мелкой дичи, которую у нас убивают дробью, то она их вообще не интересует. Само собой разумеется, лев — это первейший, самый опасный и самый благородный из их противников.

Мы уже говорили, что, когда арабы упоминают в разговоре льва, они называют его "Господин". Когда же они обращаются к нему, то называют его "Светлейший Юхан-на-бен-аль-Юханна". То есть "Ваша светлость Иоанн, сын Иоанна".

Почему они дали ему звание и имя человека? Дело в том, что, по их мнению, лев обладает самыми благородными качествами самого благородного человека, ибо он отважен, великодушен, понимает человеческую речь, на каком бы языке к нему ни обращались. Дело в том, что он уважает храбрецов, почитает женщин и безжалостен к трусам.

Если араб встречает льва, он останавливает лошадь, дрожащую под ним, и обращает к своему грозному противнику такую речь:

"О, это ты, светлейший Юханна-бен-аль-Юханна! Неужели ты думаешь напугать меня — меня, такого-то, сына такого-то. Ты благороден, и я благороден, ты отважен, и я отважен, дай же мне проехать, как брату, ибо я человек пороха, человек черных дней".

Затем он берет саблю в руку и, скрипнув стременами, направляется прямо на льва, который, посторонившись, уступает ему дорогу. Если же человек испугается, если повернет назад — он пропал: лев набросится на него и растерзает.

И лев, со своей стороны, проверяет противника, смотрит ему в лицо, видит по его лицу, что тот испытывает; если человек испугался, он приближается к нему, толкает его плечом, откидывает с дороги, издавая свирепый рык, возвещающий смерть, затем отходит, пуская слюну, делает круги вокруг жертвы, ломая ударами своего хвоста тонкие стволы растущих поблизости молоденьких деревьев; иногда он даже исчезает; человек приходит в себя, думает, что спасен, бросается бежать, но через сотню шагов снова встречается со львом, преграждающим ему путь; лев кладет ему на плечо лапу, потом другую, лижет его лицо своим кровавым языком, и так до тех пор, пока, оступившись, человек не упадет или от ужаса не потеряет сознание. Тогда лев опять оставляет его и идет пить, порой за четверть льё: с этого мгновения человек полностью в его власти, и зверь может вернуться, когда пожелает. Напившись, лев возвращается, снова облизывает человека, а потом начинает свою трапезу.

Если жертвой оказывается мужчина, то в первую очередь лев съедает его органы размножения, если же это женщина, то сначала он поедает ее груди. Остальное он уносит, и позже где-нибудь в чаще находят ноги и руки, которые он никогда не ест.

Кое-кто из арабов — причем заметьте, сударыня, что моими устами по-прежнему говорит рассказчик из пустыни, а вовсе не г-н де Бюффон, — так вот, кое-кто из арабов, оказавшихся в том крайне опасном положении, какое мы только что описали, то есть оставшись лежать без сознания, в то время как лев отправился пить, — итак, повторяю, кое-кто из таких арабов был спасен то ли караваном, то ли охотниками, то ли другим арабом, более храбрым и более сведущим, чем они, в нравах льва; в подобном случае храбрый араб, вместо того чтобы помочь трусливому арабу бежать, что погубило бы и того и другого, ибо лев догнал бы их обоих, храбрый араб ждет возвращения льва. Появившийся лев останавливается, увидев двух человек, а не одного.

Тогда храбрый араб идет навстречу льву и говорит ему: "Тот, кто лежит здесь, светлейший Юханна-бен-аль-Юханна, — трус, зато я — такой-то, сын такого-то, и я тебя не боюсь; однако прошу тебя: смилуйся над этим несчастным, он недостоин быть съеденным тобой, я свяжу ему руки и уведу его, чтобы сделать рабом".

Лев в ответ рычит. "О! Будь спокоен, — говорит храбрец, — он будет жестоко наказан". И с этими словами связывает руки труса верблюжьей веревкой. Тут лев, довольный, удаляется и исчезает, чтобы больше не вернуться.

Есть также арабы — и такие превосходят в храбрости даже того, кто первый отважился выйти в море и у кого сердце покрыто тройной сталью, упомянутой Горацием, — есть также арабы, которые делают вид, будто испугались, но в тот миг, когда лев кладет им обе лапы на плечи, вспарывают ему брюхо кинжалом.

Между тем, в зависимости от местности, беглецу открываются две возможности для отступления. Это либо дерево поблизости, на которое он может успеть взобраться, либо колючий кустарник, в чащу которого он проскальзывает, словно змея. Лев боится поцарапать себе физиономию, ту самую изменчивую физиономию, которая напоминает лик олимпийского Юпитера и игру мускулов которой так превосходно изобразили Делакруа и Бари. В таких случаях лев встает возле дерева или ложится рядом с кустарником и ждет. Тогда человека может спасти лишьтюявление какого-нибудь каравана.

По пути в Батну один араб повстречался со львом; он убежал и, увидев на дороге силосную яму, бросился туда; подойдя к отверстию, лев устремил свой пылающий взгляд внутрь и, решив, что если он спустится, то обратно ему уже не выбраться, лег у входа. К счастью для пленника, на следующий день мимо проходил французский отряд, обративший льва в бегство.

Впрочем, если лев убегает, у арабов есть безошибочный способ остановить его. Они оскорбляют льва. "Ах ты трус! Ах ты презренный! Убегаешь! — кричат они ему. — Ты считаешь себя самым отважным из всех зверей и при этом убегаешь, будто женщина! Мы не станем больше звать тебя господином, мы будем называть тебя рабом". При этих словах лев оборачивается и ждет охотников.