Араб спрашивает совета. Начальник бюро советует арабу обратиться в суд первой инстанции. Араб обращается в суд первой инстанции и там узнает, что ему прежде всего следует обзавестись адвокатом. Араб отправляется на поиски этого неведомого существа, находит его и спрашивает, как ему должно действовать, чтобы получить обратно свое поле. Адвокат отвечает, что нет ничего проще, что дело беспроигрышное, но сначала надо заплатить двадцать пять франков.

Истец отвечает, что зайдет попозже, и направляется в арабское бюро, чтобы узнать, действительно ли он должен платить требуемые двадцать пять франков. Начальник бюро отвечает, что, действительно, таков обычай. Истец спрашивает, как же так получается, что ему следует отдать двадцать пять франков человеку, которого он не знает и которому ничего не должен, из-за того, что другой человек, которого он тоже совсем не знает, отобрал у него поле. Начальник арабского бюро ищет разумный ответ и, не найдя, отвечает: "Таков обычай".

Ну, раз уж тот, кому он полностью доверяет, говорит, что таков обычай, араб отодвигает камень, под которым он прячет свои деньги, достает пять дуро и несет их адвокату, отсчитывая по одному и каждый сопровождая вздохом. После этого адвокат подает на европейца жалобу в первую инстанцию. Мы предполагаем, что переводчик хороший, что судья знает, о каком участке ему говорят, и что в первой инстанции он выносит решение, обязывающее ответчика освободить землю.

Араб выиграл свой процесс. Решение суда стоило ему пять дуро, это верно, но зато ага признал его правоту, и кади признал его правоту, и меджлис признал его правоту, так что он трижды оказался прав. Первый раз — перед начальником арабского бюро; второй раз — перед мировым судьей; третий раз перед судьей первой инстанции. Таким образом физически невозможно, чтобы он не получил обратно свое поле. Он рассказывает об этом на вечерней сходке, говоря, что для французского султана все люди в Алжире и вправду равны: и мусульмане, и французы.

В течение пятнадцати дней он ждет, что европеец уйдет — но европеец остается; он ждет, что строительство дома остановится — но дом продолжает расти. На шестнадцатый день он получает повестку в суд. Он приносит в арабское бюро бумагу, написанную не справа налево, как полагалось бы, а слева направо, причем маленькими буквами, а не большими, и спрашивает, что это значит. Начальник арабского бюро отвечает, что сосед-европеец находит, будто его плохо судили и снова вызывает араба в суд.

Араб интересуется, что теперь надо делать. Надо ехать в Алжир, а для облегчения предстоящего ходатайства начальник арабского бюро дает ему письмо к адвокату по апелляционным жалобам. Тот находится в столице и просит 80 франков, то есть шестнадцать дуро вместо пяти.

Араб поражен этим новым требованием и тем не менее решается, достает из кармана шестнадцать дуро, отдает их адвокату и поручает ему вести тяжбу.

Тяжба беспроигрышная, поэтому адвокат выигрывает ее. По приговору суда захватчик обязан возвратить поле и уплатить судебные издержки; араб готовится получить обратно свою землю и вернуть деньги, затраченные на тяжбу.

Он возвращается и ждет. А дом все строится, дело дошло уже до кровли; что же касается издержек, то, вместо того чтобы получить их назад, он получает новую гербовую бумагу. Это вызов в кассационный суд.

Тяжба длится уже год, занятый своей тяжбой, араб не засеял поле и, следовательно, потерял урожай. Ему надо отдать адвокату по кассационным жалобам 150 франков вместо 80, которые он отдал адвокату по апелляционным жалобам. Кроме того, ему надо ехать в Париж, если он хочет продолжать свой процесс. Тогда он бросает поле и дом и бежит, заявив, что христиане, как правительство, так и частное лицо, объединились, чтобы разорить его.

Через три года европеец узаконивает свои владения и становится правомочным хозяином и дома и земли.

А вот как все произошло бы, если бы суд вершили турки: дождавшись базарного дня, араб пришел бы с жалобой к каиду. Каид отправил бы обе стороны к кади. Кади тут же вызвал бы местных старейшин, чтобы узнать от них, на чьей стороне правда. Местные старейшины дали бы свидетельские показания; вор получил бы пятьдесят палочных ударов по пяткам, и на этом все закончилось бы.

Это еще одно доказательство того, что торговец хлопчатыми шапочками в Тунисе ошибался, когда отдал предпочтение французскому правосудию, а не турецкому.

МАРАБУТ СИДИ-КАПШИ

Как Вы помните, маршал пригласил нас присутствовать на введении в должность шейха Эль-Мокрани, которое должно было состояться через день после нашего прибытия.

На следующий день после этого приглашения он передал нам, что церемония переносится на 1 января и что, следовательно, мы можем использовать оставшиеся два дня 1846 года для поездки в Блиду.

Мы не заставили повторять нам это дважды и, втиснувшись в своего рода омнибус, отправились в город апельсиновых садов.

Блида сама придумала себе прелестный девиз: "Меня называют маленьким городом, а я зову себя маленькой розой".

Чуть подальше за Буфариком, посреди большой дороги, стоит безымянная колонна, без всяких указаний на то, по какому случаю ее поставили. Это колонна сержанта Блан-дана.

Вы не знаете, кто такой сержант Бландан. Это имя одного из тех безвестных героев, которые каждый день делают то, что Леонид и Гораций Коклес совершили лишь один раз. 11 апреля 1842 года Бландан вышел из Буфарика с восемнадцатью солдатами, доктором, капралом, стрелком и одним горожанином, чтобы доставить корреспонденцию в Меред. Дорогу туда, идущую по равнине, пересекает овраг, через который перекинут мост.

Приблизившись к этому месту, Бландан заметил, что овраг полон арабов, и немедленно построил свой маленький отряд в боевом порядке.

Тогда из вражеских рядов вышел негр, свободно говоривший по-французски, и приблизился к Бландану на расстояние пистолетного выстрела. "Сдавайся, сержант, — сказал он, — и тогда ни тебе, ни твоим людям ничего не будет". — "Смотри, — отвечает Бландан, — вот как мы сдаемся". И, прицелившись, убивает его.

Сразу же заняв место позади своего отряда, он приказывает открыть огонь. Под градом посыпавшихся на них пуль арабы начинают отступать. Затем они возвращаются и, в свою очередь, открывают огонь. Восемь человек падают, Бландан получил две пули, что не мешает ему командовать, направляя нестихающий огонь.

При первом залпе арабов лошадь капрала была ранена и сбросила своего седока на землю. "Принимай командование взводом, — сказал ему Бландан, — ибо мои силы на исходе". Арабы атаковали отряд несколько раз, но каждая атака, несмотря на всю свою ожесточенность, терпела неудачу, встретившись со штыками. Раненые солдаты заряжали ружья, а те, кто остался на ногах, стреляли. Солдаты были новобранцами: они не прослужили еще и года и не видели боя.

В Бени-Мереде находился блокгауз с устройством, способным передавать два или три телеграфных сигнала; оно пришло в движение, указывая на присутствие арабов.

В тот же миг послышался крик: "По коням!" В Буфари-ке все бросились в ту сторону, откуда доносилась стрельба. Точно так же поступили в Бени-Мереде: человек тридцать, военных и рабочих-штатских, во главе с лейтенантом Джанетти опередили подкрепление из Буфарика.

Арабы отступили, но не обратились в бегство; стрелки из

Буфарика окончательно рассеяли их. Убитые и раненые окружали Бландана. Он сидел на двух убитых; его поддерживал парижанин по имени Малашар, раненный в бедро. На ногах оставались семь человек, не получивших ранения.

В то мгновение, когда его поднимали, Бландан, теряя сознание, произнес: "Самое время!" Когда он пришел в сознание, его доставили в Буфарик; перед смертью он был в бреду и все время кричал: "Огонь!"

Однако в последнюю минуту он успокоился; воспользовавшись этим, полковник Моррис вложил ему в руку свой крест. Бландан поцеловал его и умер.