Надежды принцессы Маргариты не сбылись: после этого письма Козимо III прожил еще сорок два года, а вот его супруга отправилась в мир иной двумя годами раньше.

Мы уже рассказали выше, как Господь простер свою десницу над родом Медичи в знак того, что время их владычества близится к концу: раздор, беспутство и бесплодие поразили эту злосчастную семью. Фердинандо, сын Козимо III, взял в жены Виоланту Баварскую, но когда через несколько лет выяснилось, что принцесса не сможет стать матерью, супруг проникся к ней отвращением и, чтобы отдалиться от нее, переехал жить в Поджо а Кайяно. Там он окружил себя фаворитами и любовницами; среди этих фаворитов и любовниц были один сопранист и одна примадонна, которых он удостаивал особого расположения: сопраниста звали Франческо де Кастрис, а примадонну, молодую и красивую венецианку, — Виттория Бам-баджа.

Таким образом, вилла Поджо а Кайяно, видевшая катастрофы, которыми завершилось царствование Франческо I, а затем супружеские неурядицы, которыми было омрачено правление Козимо III, снова стала тем, чем она была во времена Лоренцо Великолепного и Козимо I, — местом празднеств и увеселений. Каждый день там давали балы, концерты, спектакли, и, к несчастью, все эти развлечения все больше отдаляли молодого герцога Фердинандо от его супруги. И вот великий герцог Фердинандо твердо решил положить этому конец, ибо Виоланта Баварская беспрестанно выводила его из терпения своими ревнивыми упреками.

Некий приближенный, имя которого неизвестно, подал герцогу мысль: стравить между собой его любимцев и сделать так, чтобы они по возможности устранили друг друга.

Это было не таким уж трудным делом. Существует яблоко раздора, которое, если его подбросить в круг артистов, всегда производит желаемое действие: это уязвленное тщеславие. Великий герцог устроил так, что во время трех или четырех концертов и двух или трех театральных представлений Бамбаджа сорвала неимоверные аплодисменты, а Франческо де Кастрис был освистан. Как и следовало ожидать, сопранист обвинил примадонну в интриганстве, и однажды, когда эти две знаменитости ужинали за одним столом, они принялись спорить, чей талант выше; Бамбаджа отпустила язвительное словцо, и в ответ Кастрис запустил ей в лицо караваем хлеба весом в три или четыре фунта, который лежал перед ним на столе. Понятно, певица не могла снести такое оскорбление: с залитым слезами и кровью лицом она выбежала из зала и бросилась к ногам Фердинандо, а тот, увидев ее в таком состоянии, пообещал в самом скором времени восстановить справедливость. Он попросил артистку удалиться в ее покои, а затем, сделав вид, будто ему ничего не известно, через час после описанной нами сцены вызвал к себе виновного и, не выказывая гнева, велел ему немедленно ехать во Флоренцию, в Палаццо Питти, и вручить письмо великому камергеру Торриджани. Сопранист, не знавший о содержании письма, ничего не заподозрил и не мешкая отправился в путь. Прибыв во Флоренцию и желая в точности исполнить приказ государя, он поспешил вручить письмо великому камергеру. Торриджани распечатал его и, к своему глубочайшему удивлению, прочел, что герцог приказывает связать синьора Франческо де Кастриса, бросить его в телегу и тотчас вывезти за пределы Тосканы, запретив ему под страхом смерти когда-либо возвращаться обратно. Великий камергер не привык обсуждать приказы герцога: он вызвал двух солдат и передал им певца; надежно связав ему руки и ноги, его доставили к границам Папского государства и уведомили, что он волен двигаться вперед так далеко, как только пожелает, но ни в коем случае никогда не должен возвращаться назад. Наставление звучало недвусмысленно; на бедного сопраниста, у которого храбрость не была главным достоинством, оно произвело такое впечатление, что он бежал, не останавливаясь, до самого Рима, а через несколько дней умер от страха.

На этом заканчивается политическая, яркая и скандальная хроника Поджо а Кайяно; когда род Медичи пресекся, поместье, как и вся собственность короны, отошло к Лотарингскому дому.

Сейчас оно принадлежит его высочеству великому герцогу Леопольду; герцог проводит в нем месяц или два в году, а в остальное время, по неизменной доброте своей, предоставляет его в распоряжение любопытствующих иностранцев, которые ищут там следы различных событий, описанных нами.

XIV

КВАРТО

Кварто — это не дворец и не замок, а просто поместье. С Кварто не связаны древние предания, у него нет своей мрачной легенды. Кварто прославился уже в нашем веке и хранит воспоминания, относящиеся к современной эпохе. Кварто — это резиденция брата Наполеона, принца Жерома де Монфора, бывшего короля Вестфалии.

Однажды Наполеон пожелал покарать Гессен, наказать Брауншвейг и навсегда отделить Ганновер от Англии. Он объединил эти три владения, составил из них королевство и позвал к себе младшего брата, которому тогда едва исполнилось двадцать шесть лет.

— Жером, — сказал он, — Жозеф — испанский король, Луи — голландский король, Мюрат — неаполитанский король, Евгений — вице-король Италии; пора и тебе взойти на трон: я делаю тебя королем Вестфалии.

И новый король отправился в свою столицу, город Кассель.

Королевство Вестфалия, придаток империи нового Карла Великого, прекратило свое существование вместе с этой империей, в 1814 году. Наполеон стал государем острова Эльба, а король Вестфалии превратился в принца де Монфора.

В бытность свою королем принц де Монфор женился на благородной, святой женщине: она делила с ним могущество, а потом разделила изгнание. Эта принцесса, дочь старого вюртембергского короля, известна по загадочной истории с кражей бриллиантов, жертвой которой она стала и всю вину за которую возложили на Мобрёя, хотя он был только одним из участников преступления.

Принц де Монфор и его супруга находились в Триесте, под бдительной охраной австрийской полиции, когда

Европу повергла в изумление весть о высадке императора в заливе Жуан. Понятно, что после этого за супругами стали следить еще тщательнее.

Однажды, когда принц меньше всего этого ожидал, к нему явился его бывший адъютант, барон фон Гайл. Барон прибыл из Парижа и привез письмо от Наполеона, а также паспорт от Фуше. За двадцать шесть дней император проделал путь от Порто Феррайо до Тюильри.

В этом письме принцу Жерому предлагалось как можно скорее приехать к брату; вдобавок там было сказано, что в Неаполь направлен фрегат, чтобы отвезти его во Францию.

Такое же письмо в то же самое время было послано Евгению.

Евгений ответил, что у него есть обязательства перед союзными державами и он не может принять приглашение отчима, но как только Наполеон перейдет Рейн, сразу же присоединится к нему.

Принц Жером ответил только, что приглашение брата для него приказ и он в тот же вечер отправится в путь.

Однако это легче было сказать, чем сделать: новости, поступавшие из Франции, заставляли полицию все строже и строже следить за изгнанниками, а потому все приготовления к отъезду надо было держать в полнейшей тайне. Принц решил дождаться визита неаполитанского консула, имевшего привычку навещать его каждый день в два часа, и попросить о помощи.

Консул явился в обычное время: это был г-н Аббатуччи, чья преданность семье Наполеона была известна принцу Жерому; поэтому принц рассказал ему о своем намерении покинуть Триест и откровенно признался, что больше ему не на кого рассчитывать; в ответ г-н Аббатуччи предоставил в распоряжение принца канонерскую лодку «Везувий», входившую в состав военно-морских сил Мюрата и в данный момент стоявшую в порту Триеста. Принц согласился.

И тут же командиру канонерской лодки был отправлен приказ поднять паруса и выйти из порта, а в полночь выслать шлюпку в условленное место на берегу.

В этот план были посвящены только двое, королева и г-н Аббатуччи; даже командир лодки не знал, кого он должен взять на борт.

В полночь принц, сопровождаемый королевой, вышел из дома через черный ход. На краю города их ждал г-н Аббатуччи; он присоединился к ним и проводил их к условленному месту на берегу. Там их уже ждала шлюпка. Нельзя было терять ни минуты: прощание было недолгим, принц обнял королеву и сел в шлюпку. Королева и консул оставались на берегу до тех пор, пока во тьме роскошной итальянской ночи можно было разглядеть шлюпку, но вот суденышко растворилось во мраке: теперь принц был во власти судьбы, столь благосклонной к его брату.