— Никогда! Никогда! Пускай с моей душой станется, что Бог повелит, но я не могу единым словом разрушить дело трех поколений нашей семьи: Медичи будут герцогами Флоренции.
— Ладно, — сказал пророк, — я заранее знал, что ты мне ответишь; ладно, умри без отпущения, и пусть на небе и на земле все будет так, как в мудрости своей замыслил Господь.
Затем он вышел, не прибавив к этой угрозе ни слова, а Лоренцо не сделал никаких попыток удержать его.
Когда Полициано и Пико делла Мирандола вернулись в спальню умирающего, они увидели, что Лоренцо сорвал со стены богато украшенное распятие и, сжав его с неистовой силой, какая бывает при агонии, целует ноги Спасителя.
Два дня спустя Лоренцо скончался; на протяжении этих двух дней он непрерывно молился — с той минуты, когда ушел Савонарола, и до того мгновения, когда испустил последний вздох.
За его кончиной последовало необычайное убийство. Мы уже говорили, что врачом Лоренцо был некий Леони да Сполето. Как только стало известно о смерти Лоренцо, врач, опасаясь расправы над собой, попытался скрыться, но в отношении него уже возникли ужасные подозрения, и по приказу Пьеро деи Медичи, сына Лоренцо Великолепного, слуги схватили несчастного и бросили его в колодец.
Смерть Лоренцо погрузила в глубокую скорбь всю Италию. Макиавелли, которого трудно заподозрить в симпатии к сильным мира сего, рассматривает эту смерть как первое звено в цепи несчастий, обрушившихся затем не только на Флоренцию, но и на весь Апеннинский полуостров, и, как Вергилий во времена Цезаря, рассказывает о сопровождавших ее грозных знамениях.
Одним из таких знамений, бесспорно самым удивительным из всех, стало происшествие, о котором мы сейчас поведаем и которое подтверждается рассказами очевидцев.
Среди домочадцев Лоренцо был некто Кардьере, музыкант и импровизатор. Лоренцо обычно вызывал его по вечерам, когда уже лежал в постели, и Кардьере развлекал его пением и игрой на лютне. Этот человек имел доступ в его покои в любое время дня, но, когда болезнь Лоренцо обострилась, Кардьере удалили от больного, поскольку его рассматривали как шута. В ночь после смерти Лоренцо музыкант, лежа в постели, вдруг услышал, как открывается дверь, и увидел, что к нему приближается призрак, в котором он узнал умершего; призрак был в черной одежде, в рваном плаще, и лицо его было печально. Охваченный страхом, Кардьере открыл рот, чтобы закричать, но призрак знаком велел ему молчать и медленным, глухим голосом, в котором музыкант все же узнал голос хозяина, велел предупредить Пьеро, своего сына, что ему самому и его семье угрожают великие несчастья и среди них — изгнание, к которому следует приготовиться; сказав это, призрак исчез, причем Кардьере не мог объяснить, в какой стороне тот скрылся.
Бедный импровизатор оказался в затруднительном положении: он знал, что молодой Пьеро вспыльчив и скор на расправу. Если музыкант разгневает его своим рассказом, то вполне может последовать за врачом Леони да Сполето. Взвесив все обстоятельства и рассудив, что живой все же страшнее мертвого, он решил до новых распоряжений оставить услышанное им в тайне. К тому же через несколько дней Кардьере сумел убедить себя, что это был обман чувств и призрак существует лишь в его воображении.
Но Кардьере не суждено было так легко отделаться: однажды ночью дверь его спальни вновь открылась, тот же призрак бесшумно приблизился к нему и тем же медленным, мрачным голосом, но теперь уже с гневным блеском в глазах повторил прежний приказ. Причем на этот раз, дабы импровизатор не принял увиденное за игру своего воображения, призрак добавил к приказу звонкую пощечину, после чего, как и в прошлый раз, он стал бледнеть и постепенно растаял, словно дым.
Тут до Кардьере дошло, что с его прежним хозяином шутить не надо: он провел остаток ночи в молитвах, а когда рассвело, побежал к Микеланджело Буонарроти, в ту пору семнадцатилетнему юноше, и, зная, что Лоренцо был очень расположен к юному скульптору, а тот, со своей стороны, испытывал к Лоренцо глубокую благодарность, поведал ему о случившемся; Микеланджело посоветовал другу все рассказать Пьеро деи Медичи.
Их разговор происходил во Флоренции; Кардьере без промедления вышел из города и направился к вилле Каре-джи. На полпути ему встретилась кавалькада прекрасных дам и молодых синьоров, среди которых он узнал Пьеро деи Медичи. Тогда он приблизился к юноше и сказал, что, если тот соблаговолит на минуту отъехать в сторону, он сообщит ему нечто очень важное. Но Пьеро деи Медичи решил, что музыкант попросит оставить его в той должности, которую он занимал при Лоренцо, и на тех же условиях, и потому приказал Кардьере говорить при всех, ибо у него нет секретов от присутствующей здесь благородной компании. Кардьере со всем возможным почтением стал настаивать на своем, но, когда лицо Пьеро налилось кровью и он строго приказал музыканту говорить при всех, тот больше не колебался и рассказал о дважды явившемся ему призраке и об услышанных им пророчествах. Однако эти пророчества не вызвали у Пьеро и его спутников ничего, кроме смеха, а Бернардо Довици, будущий кардинал Биббиена, решив, что Кардьере выдумал всю эту историю, чтобы набить себе цену, спросил, почему это Лоренцо не явился прямо к своему сыну, а выбрал в посредники какого-то ничтожного лютниста. Кардьере ответил, что подобное происшествие заведомо необъяснимо, поэтому нечего было и пытаться найти ему объяснение, и что он сказал правду, всю правду, и ничего, кроме правды, а Пьеро, верит он в это или не верит, волен поступать теперь так, как ему заблагорассудится.
Пьеро деи Медичи поехал дальше, сказав Кардьере, что благодарит его за труды и непременно примет к сведению совет, полученный через столь надежного посланника.
Но вечером того же дня, когда разыгралась очередная оргия, Пьеро деи Медичи, разумеется, забыл и о предупреждении, и о том, через кого оно было получено.
Четыре года спустя пророчество Лоренцо Великолепного сбылось: Карл VIII перешел через Альпы и Пьеро деи Медичи вместе с семьей был изгнан из Флоренции. Обратно Медичи вернулись туда лишь в лице герцога Алессандро.
Но это еще не все: раз уж мы завели разговор о привидениях, продолжим историю Микеле Меркати и Марси-лио Фичино с того места, где мы остановились.
Как мы помним, два друга-философа после долгой и углубленной дискуссии о бессмертии души обещали друг другу, что тот из них, кто умрет первым, явится к оставшемуся в живых и расскажет, что такое смерть. Первым извечную дань рода человеческого заплатил Марсилио Фичино: он скончался в 1499 году на вилле Кареджи, где по привычке продолжал жить и после смерти Лоренцо.
В это время Микеле Меркати находился в Сан Миньято аль Монте и заканчивал научный труд, которым он занимался последние три года.
Вечером того самого дня, когда умер его друг, Микеле Мерканти, склонившийся при тусклом свете лампы над рукописью, вдруг услышал быстро приближающийся топот копыт. Возле дома, в котором жил Меркати, топот затих, а затем послышались три мерных удара дверного молотка; при этих звуках, раздавшихся в столь неурочное время, ученый невольно вздрогнул.
Охваченный безотчетным и беспричинным страхом, он встал, подошел к окну и у двери увидел всадника на белом коне: окутанный саваном, словно плащом, и подняв голову, всадник ждал, когда Микеле Меркати откроет окно.
Едва окно открылось, всадник трижды выкрикнул громким голосом: «Она есть! Она есть! Она есть!», а потом пустил коня в галоп и спустя мгновение исчез в конце улицы, противоположном тому, откуда он приехал.
Это был дух Марсилио Фичино, явившегося выполнить обещание и сказать Микеле Меркати, что душа бессмертна.
Сейчас эта вилла, построенная Козимо Старым, любимая резиденция Лоренцо Великолепного, Платоновская академия пятнадцатого века, уже не составляет собственность короны, а принадлежит частному лицу, синьору Орси, однако прежняя планировка в ней благоговейно сохраняется. Когда вы войдете во внутренний двор, обведенный крытыми галереями (Козимо, поклонник античности, не мог обойтись без имплювия), то слева увидите колодец, куда бросился или, вернее, был брошен несчастный Леони да Сполето. На втором этаже, справа от большой гостиной, находится комната, в которой после описанной нами встречи с Савонаролой скончался Лоренцо Великолепный; в соседней комнате умер его дед Козимо Старый; наконец, окруженная колоннами терраса с потолком, расписанным фресками в духе ватиканских лоджий, — это та самая, где происходили собрания Платоновской академии и где блистательный хозяин дома в обществе Полициано, Пико делла Мирандола, Эрмолао Барбаро, Микеле Меркати и Марсилио Фичино праздновал день рождения философа, ставшего их богом.
