Призвали лучших врачей Флоренции, но ни один из них не смог распознать причину его недуга. Какие бы вопросы ни задавали Ипполито, в ответ он лишь качал головой и грустно улыбался. Врачи могли с уверенностью сказать лишь одно: у юноши жестокая горячка и, если не удастся остановить развитие болезни, через несколько дней она его погубит.
Мать Ипполито не отходила от сына: не отрывая от него взора и без конца обращаясь к нему с расспросами, она молила его, чтобы он назвал ей причину своих страданий. Безошибочное чутье, присущее женщинам, подсказало ей, что это не простая болезнь и что телесный недуг вызван какой-то душевной раной. Ипполито хранил молчание; но вскоре у него начался горячечный бред, и в бреду он заговорил. И мать Ипполито узнала все: узнала, что ее сын любит Дианору той любовью, которая завершается либо счастьем, либо смертью. В полном смятении она отошла от постели больного. Бедная женщина понимала, что нельзя ждать милости от отца Дианоры; она знала, какая смертельная ненависть разделяла два семейства; знала, как непоколебимы и безжалостны в своем упорстве политические партии. Ей даже не пришло в голову поговорить с мужем; вместо этого она поспешила к своей подруге, которая была вхожа в оба дома. Эта подруга, по имени Контесса деи Барди, жила в полумиле от Флоренции, в поместье, которое носило название вилла Монти-челли.
Контесса поняла все; в ненависти к собственным врагам женщины нередко бывают беспощадны, но в их сердцах всегда найдется место для жалости, если речь идет о муках чужой любви. Она пообещала несчастной, безутешной матери устроить так, чтобы Ипполито и Дианора увиделись снова.
Мать Ипполито возвратилась во дворец Буондельмонти. Сын ее все еще лежал на одре болезни, глаза его были бессильно закрыты, а рот открыт: он бредил. Склонившийся над ним врач удрученно качал головой, видимо считая, что надежды больше нет. Мать улыбнулась. Затем, когда врач вышел, она села на его место, в свою очередь склонилась над постелью сына, поцеловала его в лоб, покрытый холодным потом, и тихо произнесла:
— Ипполито, скоро ты увидишь Дианору.
Молодой человек открыл глаза, взгляд его лихорадочно блуждал; затем с тревогой осужденного, который, уже стоя на эшафоте, вдруг слышит о помиловании, он посмотрел на мать и, обвив руками шею бедной женщины, воскликнул:
— Матушка, матушка! Воздержитесь говорить такое!
— Я говорю тебе правду, сын мой. Ты ведь любишь Дианору, не правда ли?
— Ах, матушка, вы еще спрашиваете!
— Ты думал, что потерял ее навсегда?
— Увы! Так и есть.
— И поэтому ты хочешь умереть?
Ипполито, подавив рыдание, прижал мать к сердцу.
— Так вот, ты не умрешь, — сказала мать, — ты снова увидишь Дианору, и, если она любит тебя, вы еще будете счастливы.
У Ипполито не было сил ответить: он залился слезами. Казалось, сердце его, надорванное долгими страданиями, от радости вот-вот разорвется. Потом он заставил мать снова и снова повторять ему радостную весть, а сам без устали внимал ей; он упивался надеждой, которую она заронила в нем, как поникший от зноя цветок упивается вечерней прохладой, как иссохшая земля упивается утренней росой.
Наконец он приподнялся на локте, взглянул на мать и, словно не веря своему счастью, спросил:
— А когда я ее увижу?
— Когда достаточно окрепнешь для того, чтобы поехать на виллу Монтичелли, — ответила мать.
— О матушка! — воскликнул Ипполито. — Поедем сейчас же!
Он попытался встать, но не смог и, обессиленный, снова опустился на постель. Бедная мать, стоя на коленях, умоляла его поберечь себя, набраться терпения, и, наконец, вняв ее мольбам, он как будто успокоился.
На следующий день врач, который шел к Ипполито, опасаясь застать его в агонии, обнаружил, что жар у больного спал. Почтенный лекарь был в полном недоумении, он сказал, что Бог сотворил чудо и одного лишь Бога следует за это благодарить. Мать Ипполито возблагодарила Бога, ибо в своей искренней вере полагала, что все исходит от него; но она знала, в чем причина этого чуда и каким образом оно совершилось.
Силы возвращались к Ипполито не так быстро, как ему хотелось; и все же на следующее утро он встал, а уже через три дня окреп настолько, что смог выйти из дома.
Тем временем в городе разнеслась весть, что на вилле Монтичелли будет пышное празднество; семья Барди, состоявшая в родстве с хозяйкой поместья, была приглашена полностью; однако, во избежание раздоров между гостями, не был приглашен никто из гвельфов, а уж тем более — никто из Буондельмонти, ибо Буондельмонти были вождями гвельфской партии.
Вначале Дианора деи Барди не хотела ехать на праздник, поскольку она тоже чувствовала себя слабой и разбитой. Но кузина Контесса проявила настойчивость и стала уверять Дианору, что приготовила ей чудесный подарок, который ее очень обрадует, и Дианора, с сомнением покачав головой, в конце концов дала согласие. На всякий случай она нарядилась, ибо, даже если сердце женщины исполнено печали, облик ее всегда должен быть прекрасен, и отправилась на виллу Монтичелли. Праздник был великолепен. На вилле Монтичелли собрались все наиболее влиятельные гибеллинские семьи. Дианора долго осматривалась в поисках обещанного ей подарка. Наконец, так и не обнаружив его, она прямо спросила кузину, что это за подарок, который должен так обрадовать ее.
Контесса знаком велела Дианоре следовать за нею, провела ее по длинному коридору и вошла с ней в комнату, прилегающую к домовой капелле. Затем она попросила Дианору минуту подождать и вышла, закрыв за собой дверь. В комнате было две двери: одна вела в небольшой кабинет, другая — в капеллу. Через мгновение Дианора услышала какой-то шум; она повернула голову в ту сторону, откуда донесся этот шум: дверь кабинета открылась, и на пороге появился Ипполито.
В первую минуту Дианору охватил страх, она вскрикнула и хотела убежать. Но дверь была заперта; девушка обернулась и увидела, что Ипполито стоит на коленях, смертельно бледный и с таким умоляющим видом, что она невольно протянула ему руку. Схватив эту обожаемую руку, Ипполито прижал ее к сердцу и стал осыпать поцелуями. Затем влюбленные пролепетали друг другу слова любви, бессвязные и бессмысленные слова, которыми, однако, можно сказать так много, и упали в объятия друг друга. В эту минуту отворилась дверь капеллы и в комнату вошел капеллан: он собирался запереть там ключи от дарохранительницы. Когда священник так неожиданно появился перед влюбленными, они увидели в нем посланца небес и, не сговариваясь, упали к его ногам.
За стеной находилась капелла; капеллан застал молодых людей в объятиях друг друга; зная о смертельной вражде между их семьями, служитель Господа подумал, что Провидение руками детей открывает отцам путь к примирению, и, когда они попросили соединить их браком, у него не хватило сил отказать им. Но он взял с них обещание не называть его имени, кроме как в самом крайнем случае: вражда между Буондельмонти и Барди пока еще была столь ожесточенной, что за свою доброту бедный капеллан мог получить удар кинжалом. А потому никто не должен был узнать об их браке, даже мать Ипполито, даже кузина Дианоры. Влюбленные поклялись в этом на Евангелии. Священник совершил брачный обряд, а затем удалился.
Новобрачные решили, что они будут встречаться каждую ночь. Дом, где жила Дианора, находился на одной из самых отдаленных и малолюдных улиц Флоренции; окно ее спальни выходило как раз на эту улицу; из окна будет свисать шелковая нить, к которой Ипполито привяжет веревочную лестницу, Дианора прикрепит эту лестницу к оконной раме, и таким образом муж сможет проникнуть к своей жене.
Едва они успели договориться об этом, как вернулась Контесса: Ипполито услышал приближающиеся шаги и скрылся в кабинете. Так что Контесса застала Дианору одну; но ей не пришлось спрашивать, виделась ли девушка с Ипполито. Зардевшись, Дианора бросилась в ее объятия и прошептала ей на ухо: «Благодарю тебя, благодарю!» Затем она вернулась в праздничный зал, трепеща от страха и в то же время сияя от счастья.
