Мюрат достиг моста, который находится примерно в сотне шагов за Пиццо, как вдруг услыхал позади крики всей этой своры, оравшей ему вслед; он обернулся и, не имея привычки убегать от опасности, стал ждать.
Трента Капелли шагал впереди. Увидев, что Мюрат остановился, он не пожелал упустить возможность собственноручно взять его в плен; поэтому он подал знак толпе оставаться на месте и, двинувшись в одиночку навстречу Мюрату, который, со своей стороны, направился к нему один, произнес, когда они сошлись:
— Вы видите, что путь к отступлению вам отрезан; вы видите, что нас тридцать против одного, и, следовательно, у вас нет возможности сопротивляться. Сдавайтесь, тем самым вы избегнете кровопролития.
— Я предлагаю вам кое-что получше, — в свою очередь произнес Мюрат. — Следуйте за мной, присоединяйтесь ко мне вместе с этой толпой, и тогда у вас будут генеральские эполеты, а каждый из этих людей получит по пятьдесят луидоров.
— То, что вы мне предлагаете, невозможно, — отвечал Трента Капелли, — мы все до гроба преданы королю Фердинанду. У вас не должно оставаться сомнений на этот счет, ведь ни один из них не подхватил ваш крик «Да здравствует Иоахим!» Не так ли? А теперь послушайте.
И, подняв свою шпагу вверх, Трента Капелли крикнул:
— Да здравствует Фердинанд!
— Да здравствует Фердинанд! — повторила в один голос толпа, к которой начали присоединяться подоспевшие женщины и дети, скапливаясь в арьергарде.
— Все будет по воле Божьей, — сказал Иоахим, — но я не сдамся.
— В таком случае, — заявил Трента Капелли, — пускай кровь падет на голову тех, кто прольет ее.
— Отойдите, капитан, — сказал Мюрат, — вы мешаете этому человеку целиться в меня.
И он показал пальцем на Джорджо Пеллегрино, который навел на него дуло ружья.
Трента Капелли отскочил в сторону, прозвучал выстрел, но Мюрат остался невредим.
И тогда Мюрат понял, что если хотя бы один выстрел прогремит с его стороны, начнется бойня, в которой он и его люди будут разорваны на куски; он осознал, что ошибся относительно настроений калабрийцев; у него оставался лишь один выход — добраться до своей флотилии. Мюрат подал знак Франческетти и Кампане и бросился с моста вниз на берег, то есть приблизительно с высоты в тридцать — тридцать пять футов; он упал в песок, не причинив себе никакого вреда; Кампана и Франческетти прыгнули вслед за ним — им повезло так же, как ему. Все трое побежали к морю, сопровождаемые дикими воплями черни, которая, не решаясь последовать тем же путем, с криками двинулась обратно в Пиццо, чтобы добраться до упоминавшейся нами широкой лестницы, ведущей к берегу.
Мюрат полагал себя спасенным, ибо он рассчитывал найти шлюпку у берега и флотилию на том месте, где она осталась, но, обратив взгляд на море, увидел, что флотилия, бросив его, уходит в открытое море вместе со шлюпкой, пришвартованной к носу флагманского судна, которым командовал Барбара. Этот мерзавец предал своего господина, чтобы завладеть тремя миллионами, находившимися, как ему было известно, в каюте короля.
Мюрат не мог поверить в такую измену; он прикрепил свое знамя к концу шпаги и стал подавать сигналы, но эти сигналы оставались без ответа. Тем временем пули тех, кто стоял на мосту, градом сыпались вокруг него, и уже было видно, как на площади появилась голова колонны, пустившейся вдогонку за беглецами. Нельзя было терять время: оставался лишь один шанс на спасение — столкнуть на воду лодку, находившуюся в двадцати шагах, и грести изо всех сил к флотилии, которая, безусловно, вернется тогда на помощь королю. Мюрат и его спутники с отчаянной энергией принялись толкать лодку. Скользнув по песку, лодка сошла на воду: в этот миг раздался выстрел, и Кампана упал замертво. Трента Ка-пелли, Пеллегрино и все следовавшие за ними были уже всего в пятидесяти шагах от лодки. Франческетти прыгнул в лодку, и от толчка она оказалась в двух-трех шагах от берега. Мюрат хотел прыгнуть в свою очередь, но по одной из тех роковых мелких случайностей, какие рушат высокие судьбы, шпоры его сапог с ботфортами зацепились за сеть, раскинутую на берегу. Остановленный в своем порыве, Мюрат не смог попасть в лодку и упал лицом в воду. В ту же минуту, еще до того, как он успел подняться, вся толпа набросилась на него: в одно мгновение его эполеты были сорваны, мундир разорван в клочья и лицо залито кровью. Королю тут же пришел бы конец, и каждый с восторгом унес бы кусок своей добычи, если бы Трента Капелли и Джорджо Пеллегрино не сумели закрыть его своими телами. В шумной давке все поднялись по лестнице, ведущей в город. Когда толпа подошла к подножию статуи Фердинанда, вопли усилились. Трента Капелли и Пеллегрино поняли, что Мюрата растерзают, если они не поспешат вырвать его из рук черни, и потащили его к крепости; войдя туда вместе с ним, они велели открыть двери первой попавшейся тюремной камеры, втолкнули его внутрь и заперли за ним дверь. Оглушенный Мюрат упал на пол, а затем, поднявшись, огляделся по сторонам: его окружали человек двадцать задержанных, как и он, но только они были задержаны за кражи и убийства. Бывший великий герцог Бергский, бывший король Неаполитанский, зять Наполеона оказался в камере осужденных уголовников.
Через минуту появился комендант крепости; его звали Маттеи, а так как на нем был мундир, то Мюрат понял, кто перед ним стоит.
— Комендант! — воскликнул Мюрат, поднявшись со скамьи, на которой он сидел, и шагнув навстречу коменданту. — Скажите-ка, разве это подобающая для короля тюрьма?
При этих словах комендант пробормотал какие-то извинения, а осужденные, встав, в свою очередь, не могли прийти в себя от удивления. Они приняли Мюрата за товарища по воровству и разбою, а теперь узнали в нем своего бывшего короля.
— Государь, — произнес Маттеи, от смущения обращаясь к Мюрату так, как его запрещено было титуловать, — государь, соблаговолите следовать за мной, я препровожу вас в отдельную комнату.
— II re Joachimo! II re Joachimo![21] — зашептали осужденные.
— Да, — отозвался Мюрат, распрямляясь во весь свой высокий рост, — да, король Иоахим, ставший узником и утративший корону, но он не выйдет отсюда, не оставив своим товарищам по неволе, кем бы они ни были, память о своем пребывании здесь.
С этими словами он опустил руку в жилетный карман и, вытащив оттуда горсть золотых монет, бросил их на пол; затем, не дожидаясь благодарности несчастных, товарищем которых он ненадолго стал, Мюрат подал коменданту Маттеи знак, что готов следовать за ним.
Комендант пошел впереди, пересек вместе с ним небольшой двор и привел его в комнату, из двух окон которой одно выходило на открытое море, другое — на берег, где был арестован Мюрат. Придя туда, комендант спросил бывшего короля, не желает ли он чего-нибудь.
— Мне нужны ванна с благовониями, а также портные, чтобы они сшили мне новую одежду.
— И то и другое будет довольно трудно найти для вас, генерал, — ответил Маттеи, возвращая на этот раз Мюра-ту официальное звание, с каким теперь надлежало обращаться к нему.
— Вот как! Это почему же? — спросил Мюрат.
— Потому что я не знаю, где можно раздобыть здесь благовонные масла, и потому что среди портных Пиццо не отыщется ни одного, кто был бы способен сшить вашему превосходительству что-то иное, кроме местного платья.
— Купите весь одеколон, какой найдется, и привезите портных из Монтелеоне: мне нужна благовонная ванна, и я заплачу за нее пятьдесят дукатов; пусть найдут способ сделать это для меня, вот и все. А что касается одежды, приведите портных, и я объясню им, что мне нужно.
Комендант ушел, сообщив, что попробует выполнить полученные указания.
Минуту спустя пришли слуги в ливреях: они принесли шторы из дамаста, чтобы занавесить окна, стулья и кресла, обитые такой же тканью, и, наконец, матрасы, простыни и одеяла на кровать. Комната, в которой оказался Мюрат, была привратницкой, так что подобных предметов там не было вовсе или они находились в таком скверном состоянии, что пользоваться ими могли лишь люди самого низкого сословия. Мюрат спросил, с чьей стороны проявлено к нему такое внимание, и ему ответили, что эту заботу проявил кавалер Алькала.
