Как и предсказывал кормчий, поднялся ветер, причем в указанный им час, и опять-таки, в согласии с его пророчеством, ветер этот был встречный. Тем не менее, поскольку нам удалось выйти из пролива, наши дела обстояли не так уж плохо, и мы лавировали в надежде продвинуться немного вперед; но в результате этих маневров волны теперь били нам прямо в борт и судно иногда кренилось так сильно, что концы рей окунались в море. Среди всей этой суматохи наши матросы бегали с носа на корму по наклонной, как крыша, плоскости, причем с быстротой, какой нам, кто мог удержаться на месте, лишь ухватившись за что-нибудь изо всех сил, просто не дано было понять. Время от времени снова раздавался крик: «Burrasca! Burrasca!» Тотчас же на сперонаре убирали все паруса и, развернув ее бушпритом к ветру, ждали шквала. С шумом налетавший ветер с дождем принимался со свистом гулять между наших мачт и голых снастей, в то время как волны, подхватив снизу сперонару, под-брасывали ее словно ореховую скорлупку. В то же самое время при вспышке двух-трех молний, сопровождавших каждый порыв ветра, мы видели, в зависимости от того, куда приближали нас галсы, то берега Калабрии, то берега Сицилии, причем всегда на одном и том же расстоянии, а это означало, что мы не слишком-то продвигались вперед. Впрочем, наше суденышко вело себя превосходно и экипаж предпринимал невероятные усилия, чтобы справиться с дождем, морем и ветром.
Так мы упорствовали в течение трех или четырех часов, и надо сказать, что за эти три-четыре часа наши матросы не высказали ни единого упрека в адрес того, кто по своей воле толкнул их на противоборство с самой невозможностью. Наконец, по истечении этого времени, я спросил, какой путь мы проделали с тех пор, как начали лавировать, а прошло с тех пор уже пять или шесть часов. Рулевой спокойно ответил, что мы прошли пол-льё. Тогда я осведомился, сколько времени может продолжаться шквалистый ветер, и узнал, что, по всей вероятности, нам предстоит сражаться с ним еще часов тридцать шесть — сорок. Если предположить, что мы и дальше будем одерживать над морем и ветром столь же ничтожную победу, то за два дня нам удастся пройти около восьми льё: игра не стоила свеч, и я сказал капитану, что если он пожелает вернуться в пролив, то мы на время откажемся двигаться дальше.
Едва я успел выразить это мирное намерение, как оно, немедленно переданное Нунцио, в ту же минуту, как по волшебству, стало известно всей команде; латинский парус и кливер развернулись во тьме, и маленькое суденышко, все еще содрогаясь от борьбы, понеслось при попутном ветре с резвостью беговой лошади. Через десять минут юнга пришел сообщить нам, что если мы желаем вернуться в каюту, то там совершенно сухо и мы снова найдем в ней свои постели, ожидающие нас в наилучшем состоянии. Мы не заставили повторять это приглашение дважды и, окончательно успокоенные насчет бури, вестником которой наше судно мчалось впреди нее, спустя несколько минут заснули.
Проснулись мы, когда судно уже стояло на якоре, точно на том же месте, откуда оно вышло накануне: нам не оставалось ничего другого, как считать, что мы и не трогались с места, а лишь пережили немного беспокойный сон.
Так как предсказание Нунцио сбылось по всем статьям, мы подошли к старику с еще большим, чем обычно, почтением, чтобы спросить о новых пророчествах в отношении погоды. Его прогнозы были неутешительны: по мнению рулевого, погода совершенно испортилась дней на восемь — десять; мало того, в воздухе ощущалось что-то весьма странное, чего он не понимал. Таким образом, из атмосферных наблюдений Нунцио следовало, что к Сан Джованни мы прикованы по меньшей мере на неделю. Что же касается предпринятой нами попытки выйти из пролива, оказавшейся столь неудачной, то о повторении ее нечего было и думать.
Наше решение было принято в ту же минуту. Мы заявили капитану, что отводим ветру шесть дней на то, чтобы он решился дуть не с севера, а с юго-востока, а если по истечении этого времени он все-таки не отважится перемениться, то, прихватив с собой ружья, мы преспокойно отправимся в путь по суше, через равнины и горы, продвигаясь то пешком, то на мулах; тем временем ветер, возможно, изменит в конце концов направление, и наша сперонара, воспользовавшись первым его благоприятным дуновением, встретится с нами в Пиццо.
Ничто не приносит телу и душу большего облегчения, чем принятое решение, пусть даже оно прямо противоположно тому, какое предполагалось избрать. Едва наше решение было принято, мы тут же занялись нашим жилищным обустройством: ни за что на свете мне не хотелось бы вновь оказаться в Мессине. Поэтому мы условились, что останемся жить на нашей сперонаре, и, соответственно, озаботились немедленно вытащить ее на сушу, чтобы нам не пришлось сносить надоедливый плеск волн, которые в плохую погоду ощущаются даже в проливе. Все принялись за дело, и через час сперонару, подобно античному кораблю, вытащили на прибрежный песок, закрепив ее с обеих сторон двумя огромными стойками; левый борт украсили трапом, по которому с палубы можно было сходить на твердую землю. Кроме того, позади грот-мачты был натянут навес, чтобы укрывать нас от солнца и дождя, когда мы прогуливаемся, читаем или работаем. Благодаря этим несложным приготовлениям, наше жилище получилось несравнимо более удобным, чем самый лучший постоялый двор в Сан Джованни.
Время, которое нам предстояло провести таким образом, не должно было пропасть напрасно: Жадену нужно было доработать его наброски, а я во время долгих ночных мечтаний под небом Сицилии составил примерный план моей пьесы «Поль Джонс», и мне оставалось лишь более четко обрисовать несколько характеров и доделать несколько сцен. Так что я решил воспользоваться этим своеобразным карантином, чтобы закончить подготовительную работу, которая в Неаполе должна была получить свое завершение, и тем же вечером принялся за нее.
На следующий день капитан попросил у нас разрешения для себя и своих людей уйти в деревню Паче на все то время, пока будет дуть северный ветер; двое матросов останутся на борту, чтобы обслуживать нас, сменяясь раз в два дня. На таких условиях разрешение было дано.
Как и предсказывал Нунцио, ветер все время дул встречный, однако после шквала, бушевавшего две ночи и весь день, погода несколько улучшилась. По вечерам из-за гор Калабрии вставала полная луна и превращала пролив в серебряное озеро, а Мессину — в один из тех фантастических городов, о каких грезит поэтический резец Мартина. Именно такое время я предпочтитал выбирать для работы, и, по всей вероятности, покою этих прекрасных сицилийских вечеров характер главного героя моей пьесы обязан лежащим на нем отпечатком религиозности и мечтательности, который, возможно, в большей степени, чем драматические сцены, определил успех этого произведения.
Но и через шесть дней ветер ничуть не переменился, продолжая по-прежнему противостоять нам. Не желая менять принятого нами решения, мы надумали отправиться в путь утром седьмого дня и попросили передать капитану, чтобы он вернулся и вместе с нами наметил маршрут. Капитан не только вернулся, но еще и привез с собой весь экипаж: славные люди не хотели отпускать нас не простившись. Так что около трех часов мы увидели, как они подплывают в шлюпке. Я тотчас отдал Джованни распоряжение достать все, что можно найти из съестного, а дежурившему с ним Филиппо велел накрыть на палубе стол; что касается десерта, то я подозревал, что нам не придется об этом беспокоиться, так как всякий раз, возвращаясь из деревни, матросы обязательно приносили из своих садов превосходнейшие фрукты.
Хотя и застигнутый врасплох, Джованни с обычной для него ловкостью вышел из положения: через полтора часа у нас был готов вполне приличный ужин. Правда, мы имели дело с весьма снисходительными сотрапезниками.
Когда ужин, на котором присутствовала часть населения Сан Джованни, закончился и столы были убраны, речь зашла о том, чтобы станцевать тарантеллу. И тогда мне пришла мысль послать Пьетро в деревню, чтобы найти там двух музыкантов — флейтиста и гитариста; вскоре я услыхал приближающихся оркестрантов: один дул в свой флажолет, другой пиликал на виоле; за ними следовала вся остальная деревня. Тем временем Джованни приготовил целую иллюминацию, и через несколько минут сперонара засияла огнями.
