Я был единственным, кого никто не ждал, и потому, предоставив всем членам команды наслаждаться радостью возвращения к родным и назначив им встречу через день в восемь часов утра в гостинице «Приморская», я направился к Мессине и добрался туда в полдень.

Было слишком поздно, чтобы в тот же день отправляться на экскурсию, ибо тогда пришлось бы ночевать на каком-нибудь мерзком деревенском постоялом дворе, а я не хотел предвосхищать удовольствие, которое в этом отношении обещала мне Калабрия; поэтому я решил пройтись по улицам Мессины, дабы убедиться, что во время первого своего приезда туда я не забыл посетить какой-либо шедевр. Но нет, я решительно ничего не забыл.

Возвращаясь в гостиницу, я встретил высокого молодого человека; мне показалось, что я его знаю, и я подошел к нему. В самом деле, это был брат мадемуазель Шульц, с которым я познакомился два месяца назад. Я не думал снова увидеть его в Мессине, но его сестра имела успех в театре, и они задержались во второй столице Сицилии на больший срок, чем рассчитывали вначале.

Я изложил г-ну Шульцу причины моего возвращения в Мессину. Питая любопытство ко всему красочному и необычному, что есть на свете, он предложил стать моим спутником. Предложение, само собой разумеется, тут же было принято, и мы сразу отправились к affitatore^[14], чтобы забронировать у него какой-нибудь экипаж на шесть часов утра следующего дня; за два пиастра дело было улажено.

На следующий день, спускаясь из своей комнаты, я обнаружил возле лестницы Пьетро; славный парень подумал, что во время этого небольшого путешествия мне, возможно, понадобятся его услуги, и, опасаясь упустить меня, покинул Паче в пять часов утра.

Порой меня охватывает глубокая печаль, когда я думаю 0 том, что, вероятно, не увижу больше никого из этих славных людей. Существуют предупредительность и услуги, которые нельзя оплатить деньгами; и так как, судя по всему, сочинение, которое я сейчас пишу, никогда не попадет к ним в руки, то каждый раз, вспомнив обо мне, они станут думать, что я забыл о них.

И тут между нами сразу возник горячий спор: Пьетро хотел сесть рядом с кучером, а я требовал, чтобы он сел вместе с нами; наконец он смирился, но ноги вытянуть решился лишь после того, как мы отъехали от Мессины на льё, а то и на два.

Дорога из Мессины в Баузо не предлагает ничего особенно интересного, и время прошло в расспросах Пьетро; однако Пьетро уже рассказал нам все, что он знал по поводу Паскуале Бруно, и нам удалось извлечь из этих расспросов лишь то, что в Кальварузо, деревне, расположенной в миле от той, куда мы направлялись, жил знакомый Пьетро нотариус, которому прекрасно были известны все интересующие нас сведения об этом разбойнике.

Около одиннадцати часов мы прибыли в Баузо; Пьетро остановил экипаж у дверей какого-то постоялого двора, единственного в округе. Хозяин вышел нам навстречу с любезнейшим видом, со шляпой в руке и подобранным фартуком: добродушная внешность трактирщика поразила меня, и я выразил свое удовлетворение Пьетро, сказав, что maestro di casa^[15], судя по всему, славный человек.

— О, да! — ответил Пьетро. — Он славный человек и не заслуживает тех горестей, какие ему причинили.

— А кто причинил ему горести? — спросил я.

— Гм! — хмыкнул Пьетро.

— Но все-таки?

— Полиция, — прошептал он мне на ухо.

— Полиция? Каким образом?

— Да понятно же: ты сицилиец, человек горячий, а тут ссора. Ну и, конечно, пускаешь в ход нож или ружье.

— Ясно, и наш хозяин, похоже, пустил их в ход?

— Его вызвали на это, а так он славный человек, кроткий, как девушка.

— И что же произошло?

— Так вот! — продолжал Пьетро, с большим трудом излагая состав преступления. — Так вот! Он убил двух человек, одного ударом ножа, а другого из ружья: я говорю убил, но одного он всего лишь ранил; правда, через неделю тот умер.

— Вот как!

— Видите ли, тут чистая злоба: другой бы выздоровел, но он уже давно был во вражде с беднягой и позволил себе умереть, чтобы сделать Гуидже пакость.

— Так этого славного человека зовут Гуиджа?

— Это просто прозвище, которое ему дали, а настоящее его имя Санто Кораффе.

— И полиция досаждала ему из-за такого пустяка?

— Досаждала? Да его посадили в тюрьму как вора. К счастью, у него были деньги, ведь у этого парня, понимаете ли, и сейчас доход больше пятисот унций.

— Хорошо! Но при чем тут эти пятьсот унций? Был он виновен или не был?

— Не был! Не был! — воскликнул Пьетро. — Его вызвали на это! Бедный Гуиджа, да это сама доброта! Так вот, когда они увидели, что у него есть деньги, то договорились с ним, пошли на уступку: он регулярно платит небольшую сумму, и его не трогают.

— А кому он платит эту сумму? Семьям тех, кого убил?

— Нет, нет, нет, что вы! Зачем?.. Нет, нет — полиции.

— Это другое дело, теперь я понимаю.

Я подошел к нашему хозяину со всем уважением, которого заслуживали только что полученные мною сведения на его счет, и как можно вежливее спросил, нельзя ли заказать обед на четыре персоны; затем, получив утвердительный ответ, я попросил Пьетро сесть в экипаж и съездить в Кальварузо за нотариусом.

Пока жарились отбивные, а Пьетро катил в экипаже, мы спустились на берег моря. Со взморья Баузо открывается восхитительный вид. От этих берегов мыс Бьянко, плоский и вытянутый, уходит далеко в море; с другой стороны отвесно обрываются над волнами, словно утесы, горы Пелоро. Вдали вырисовываются очертания Вулка-но, Липари и Лиска Бьянки, над которой возвышается дымящийся Стромболи.

Вдалеке на дороге мы увидели возвращавшийся экипаж и в нем — двух людей; стало быть, Пьетро отыскал своего нотариуса: было бы нечестно заставлять ждать достойного человека, давшего себе труд приехать ради нас, поэтому мы двинулись в обратный путь к постоялому двору и прибыли туда в ту минуту, когда экипаж остановился.

Пьетро представил мне синьора Чезаре Аллетто, нотариуса из Кальварузо. Славный человек привез не только все устные предания, выразителем которых он являлся, но еще и часть документов, касающихся судебного процесса, который привел на виселицу знаменитого бандита, чьим биографом я рассчитывал стать.

Обед был готов: метр Гуиджа превзошел самого себя, и я вслед за Пьетро стал думать, что он не так уж виновен, как его представляли, и что это peccatto^[16] — досаждать такому славному человеку.

После обеда дон Чезаре Аллетто спросил, желаем ли мы сначала услышать историю подвигов Паскуале Бруно или посетить прежде арену этих подвигов. Мы ответили, что, как нам кажется, хронологически лучше начать с истории, ибо после того, как она будет рассказана, каждая последующая подробность приобретет больший интерес и большую ценность.

Итак, мы начали с истории.

Паскуале Бруно был сыном Джузеппе Бруно; Джузеппе Бруно имел шестерых братьев.

Паскуале Бруно было три года, когда его отец, родившийся во владениях князя Монкада Патерно, обосновался в Баузо — деревне, в окрестностях которой жили шестеро его братьев и которая принадлежала графу ди Кастельнуово.

К несчастью, у Джузеппе Бруно была красивая жена, а граф ди Кастельнуово был большим ценителем красивых женщин; он влюбился в мать Паскуале и сделал ей предложения, от которых она отказалась. Граф ди Кастельнуово не привык получать подобные отказы в своих владениях, где каждый, будь то мужчина или женщина, шел навстречу его желаниям. Он возобновил свои предложения, удвоил, утроил их, но так ничего и не добился. Наконец терпение его истощилось, и, не думая о том, что у него нет никакого права на жену Джузеппе, так как она даже родом была не из его владений, однажды, когда муж отсутствовал, он велел четверым мужчинам похитить ее, доставить в его охотничий домик, а затем изнасиловал ее. Безусловно, он оказывал большую честь такому бедняге, как Джузеппе Бруно, снизойдя до его жены; однако у Джузеппе мозги были устроены иначе, чем у других: он ни в чем не упрекнул несчастную женщину, но пошел и сел в засаду на пути графа ди Кастельнуово и, когда тот проходил мимо него, нанес ему под шестое ребро слева удар кинжалом, от которого граф через два часа умер, так что у него было мало времени, чтобы примириться с Богом, но вполне достаточно, чтобы назвать убийцу.