Вот что значит моряк; однако я про себя прочитал «Аве Мария», частью для него, частью ради себя, и стал понемногу лежать на спине, чтобы отдохнуть. Так продолжалось еще с час; время от времени я поглядывал на брата, а он становился все бледнее и бледнее.
«Ты устал, Баттиста?»
«Пока нет, но нас теперь всего восьмеро».
«Лодка!» — крикнул капитан.
И действительно, мы увидели, что у оконечности мыса появился парус, направлявшийся в нашу сторону; это придало нам сил, и мы решительно поплыли дальше. Лодка шла к нам, но ей нужен был еще час, чтобы оказаться рядом с нами.
«Мне ни за что не доплыть до нее», — сказал Баттиста.
«Обопрись на меня».
«Пока подожду».
«Тогда не спеши и вдыхай при каждом взмахе рук».
«Мне мешает эта чертова куртка».
«Держись».
Так все и шло еще три четверти часа. Лодка приближалась на глазах; должно быть, она находилась не более, чем в одном льё от нас. Я услыхал, как Баттиста кашляет, и живо обернулся.
«Это ничего, — сказал он, — ничего».
«Да нет, это что-то значит, — отвечал я ему. — Ладно, ладно, не надо бравады, и положи руку на мое плечо, тебе будет легче».
«Тогда подплыви ко мне: я чувствую, что коченею».
За два маха я подплыл к нему и положил его руку себе на шею; это принесло ему облегчение».
«Лодка увидела нас!» — крикнул капитан.
«Слышишь, Баттиста? Лодка увидела нас, мы спасены».
«Не все, вон и Гаэтано тонет».
«Ладно, ладно, не беспокойся о других: каждый за себя, брат».
«Тогда почему ты не бросаешь меня?»
«Потому что ты — это я».
«Да замолчите же, — произнес кормчий, — вы изнуряете себя».
Кормчий сказал правду. Бедный Баттиста! У него не было больше сил плыть; он повис на мне как свинец, так что и я тоже не мог уже плыть. А лодка тем временем все приближалась; мы видели людей, которые в ней находились, слышали их крики, но отвечал им один лишь Нун-цио. Можно было подумать, что он имел плавники! Этот старый морской волк не уставал. А вот с Баттистой дело обстояло иначе; глаза у него были закрыты, и я чувствовал, как рука его деревенеет на моей шее, да я и сам начал сипло втягивать воздух.
«Кормчий, — говорю я, — если я не доплыву до лодки, закажите для меня мессу, ладно?» Не успел я договорить, как почувствовал, что мой брат кончается. «На помощь, кормчий, на…» Куда там! Голова моя ушла под воду. Знаете, прежде чем совсем пойти ко дну, захлебываются три раза. Ладно, думаю, мне осталось наглотаться еще два раза. И правда, я вынырнул на поверхность. Солнце ударило мне в глаза и показалось мне ярко-красным; я видел лодку как в тумане и уже не понимал, близко она или далеко; я хотел заговорить, позвать: да, это было как в кошмарном сне. Если бы не Баттиста, я мог бы еще, наверное, перевернуться на спину, но с ним — никакой возможности: я чувствовал, что он тянет меня вниз, что я погружаюсь. Ладно, думаю, вот уже во второй раз я ухожу под воду, остался только один заход. Наконец я собираю все свои силы, возвращаюсь на поверхность и вижу, что солнце стало черным. А вы-то никогда не тонули?
— Нет. Продолжайте, Пьетро.
— А что, по-вашему, продолжать-то? Я больше ничего не помню. Я уже не осознавал, что это мой брат держит меня за шею, а лишь чувствовал, что опускаюсь вниз с каким-то грузом, который тянет меня на дно, топит меня, и хотел избавиться от него. Не знаю, как я это сделал, но, да простит меня Господь, мне это удалось. И на какое-то мгновение мне стало хорошо; мне показалось, что я дышу, что на меня давят, потом переворачивают. Когда я открыл глаза, мы уже находились на косе мыса Бьянко, который вы видите вон там; я был подвешен за ноги, и изо рта у меня хлестала морская вода. Рядом со мной находился Нунцио, он растирал мне грудь и поясницу.
— А остальные?
— Спасенных было четверо, ну и я с Нунцио, значит, всего шестеро.
— А капитан?
— Капитан не утонул, но от усилий, которые ему пришлось делать, когда он влезал на лодку, открылась его рана. Она так и не закрылась. За три дня он потерял всю свою кровь и на третий день умер: вот вам и доказательство, что Джулия была колдуньей.
— А Винченцо, которого вы оставили со сломанной ногой на судне?
— Да вон он, тот самый, что разговаривает с вашим приятелем и поваром; ну да все равно, теперь вы понимаете, почему мы не стремимся больше попасть на мыс Бьянко.
В эту минуту к нам подошел капитан и, по нашему молчанию поняв, что мы закончили разговор, сказал:
— Ваше превосходительство, я полагаю, вашим намерением было лишь ненадолго задержаться в Мессине и потом сразу же через Калабрию вернуться в Неаполь.
— Да. А есть какая-то помеха?
— Напротив, я пришел предложить вашему превосходительству сойти на берег прямо в Сан Джованни, чтобы не оплачивать дважды карантинный патент для сперона-ры. А пролив мы пересечем в шлюпке.
— Чудесно.
— В Сан Джованни, старина, — повернувшись к кормчему, сказал капитан.
Нунцио кивнул в знак согласия, сделал легкий поворот рулем, и маленькое судно, послушное, словно лошадь на манеже, повернуло свой нос в сторону Калабрии.
В десять часов вечера мы бросили якорь в двадцати шагах от берега.
ЖЕЛЕЗНАЯ КЛЕТКА
Если, высаживаясь на берег в столице Липарийского архипелага, мы испытали некоторые трудности, то при высадке на берега Калабрии все обстояло еще серьезнее. Хотя наш капитан предусмотрительно отправился в полицию к открытию конторы, то есть к шести часам утра, в восемь он все еще не возвращался на сперонару; наконец мы увидели его в конце маленькой улочки, сопровождаемого командой таможенников, которые встали полукругом на берегу моря, образуя санитарный кордон между нами и населением; после того, как они приняли такую стратегическую диспозицию, нам велели спуститься с документами, которые были взяты из наших рук длинными щипцами и отданы на рассмотрение комиссии из трех членов, несомненно отобранных среди самых авторитетных и знающих. Изученные документы, судя по всему, произвели благоприятное впечатление, ибо нам вернули их и приступили к допросу, чтобы узнать, откуда мы прибыли, куда направляемся и с какой целью путешествуем. Мы без колебаний ответили, что прибыли со Стромболи и направляемся в Баузо, а путешествуем для собственного удовольствия. Эти доводы подверглись изучению, подобному тому, какое претерпели наши документы, и несомненно, как и те, вышли из него победителями, ибо начальник отряда, успокоенный по поводу нашего санитарного состояния, приблизился к нам, чтобы сказать, что нам выдадут карантинный патент и что мы можем продолжать наш путь; пиастр, который я ему предложил и который он взял, не посчитав необходимым прибегать к помощи щипцов, как это было с паспортами, ускорил выполнение последних формальностей, и через четверть часа, то есть где-то около десяти часов, мы получили разрешение направиться в Мессину.
Я один воспользовался этим разрешением: Жаден заметил рыбачью лодку, а в4 этой лодке трех или четырех рыб таких привлекательных форм и цветов, что желание сделать натюрморт пересилило у него охоту посетить арену подвигов Паскуале Бруно; кроме того, в следующие два дня он рассчитывал сделать набросок Сциллы.
Мы сели в маленькую лодку вместе со всем экипажем: каждому из наших матросов не терпелось вновь увидеться с женой. Сторожить сперонару остались только Жаден, юнга и Милорд. Не желая откладывать счастье матросов ни на минуту, я позволил им взять курс прямо на деревню Паче; это позволение было встречено радостными криками; каждый схватил весло, и мы буквально полетели по морской глади.
На другой стороне пролива еще с самого утра разглядели наше маленькое судно, стоявшее на якоре у берегов Калабрии, и поскольку было очевидно, что этот день не обойдется без побывки дома экипажа сперонары, то на берегу с нее не спускали глаз; поэтому, проделав всего одну милю, мы увидели, как там начинает собираться все население деревни. Эта картина удвоила рвение наших моряков: не прошло и сорока минут, как мы оказались на суше.
