– Зачем вы говорите мне это? – с трудом выдавила я, ощущая, как утробный голос собеседницы проникает в голову и от него по плечам расползается колкий холодок.

– Предназначения рождены проклятьем, безумие королей рождено проклятьем – все беды, свалившиеся на тебя, принцесса, есть результат проклятья, а его, в свою очередь, еще можно остановить.

– Откуда вы знаете? Пока что вы лишь пересказали мне легенды, пусть в более красочной форме и с некоторыми дополнениями.

Женщина, которая при близком рассмотрении оказалась гораздо старше, чем мне привиделось изначально, словно ждала, что я начну сомневаться. Ждала и готовилась к этому – она торопливо отстранилась, предоставляя мне долгожданное свободное пространство, и резко поскакала по лестнице, раскачивая намечающимся меж лопатками горбом. Когда ее грузные шаги растаяли наверху, зазвучал голос Ангел – лепечущий и расстроенный, чем-то очень и очень недовольный. Не вслушиваясь в него, я оглянулась на входную дверь.

Уйти сейчас? Религиозная старуха не вызывала ни капли доверия, да и Лись, чье рассерженное лицо, рисованное воображением, на мгновение появилось у меня перед глазами, наверняка будет недоволен моим долгим отсутствием. Стоило ли рисковать и дальше, если цена тому – пустые байки про мироздание?

– Ба… я не хочу…

– Пойдем.

Я достала кинжал и завела руку с ним за спину. По крайне мере, Лисю не удастся упрекнуть меня в отсутствии бдительности.

Ангел – девочка с родинкой, единственная из толпы, кто не побоялся задать вопрос принцессе, – спускалась по лестнице, подталкиваемая своей немилосердной бабушкой. Ей было страшно, и это выдавали ее вылупленные глаза и дрожащие вишневые губы.

– Ба… пожалуйста…

– Я не сделаю тебе ничего плохого, – пообещала я, когда ее взгляд, полный непритворного ужаса, пересекся с моим.

– Она боится не тебя, – фыркнула старуха, располагая внучку на расстоянии вытянутой руки от меня. – Постарайся, Гелечка, давай. Как на тренировках…

Ангел стиснула зубы, зажмурилась и даже, кажется, покраснела ушами; ее длинные черные ресницы бешено задрожали на сжавшихся веках, затряслись округлые икры и острые коленки. Я сделала шаг в сторону выхода, испытывая смутные сомнения по поводу того, хочу ли вообще знать, чем именно девочка занималась на упомянутых тренировках. Старуха с минуту неодобрительно наблюдала ее потуги, после чего вразвалочку отправилась в кухню. Оттуда она вернулась с кочергой в руке, до красноты раскаленной на конце.

– Что вы…

Ангел громко взвизгнула, но тут же смолкла и обмякла на месте. Не упала, не присела – просто сгорбилась и расслабила руки, безвольно свесившиеся книзу. Я достала из-за спины кинжал и оттолкнула старуху с кочергой, которой она прижгла собственной внучке плечо.

– Какого черта вы делаете?!

– Посмотри, принцесса…

Руки моей неожиданно коснулись. Коснулись очень легко, едва ощутимо – будто бы не чрезвычайно робкие пальцы, а полуденный ветер. Помимо Ангел в доме больше никого не было, и в первую очередь мне подумалось, что именно она решила вступиться за свою полоумную бабку. Это было бы логично, понятно и просто, но, еще не успев обернуться, я уже знала, что ошиблась.

– Не заставляй ребенка страдать без повода, Гульнур.

Голос Ангел избавился от слезливых ноток, однако он по-прежнему принадлежал ей, хотя и сделался вдруг размеренным и шелестящим, похожим на…

Я остро вздрогнула, обнаружив за спиной ярко-белые глаза вместо светло-карих и успев позабыть, какой трепет внушают эти нечеловеческие глаза, когда оказываются совсем близко. Такие же глаза, как у чародеек с озера.

Старуха упала на колени.

– Великая Энас Айгениоф, прости, что осмелилась призвать тебя…

– Что случилось, друг мой?

– Я хотела, чтобы ты лично встретилась с отщепенкой, перемещенной призраками детей твоих, чародеев, в последний Листопад, и открыла ей правду о проклятье, которую когда-то открыла мне. Она станет следующей королевой клана ассасинов и, возможно, ей будет под силу…

Старуха бормотала и бормотала, однако я не слушала ее, неотрывно наблюдая за изменившимся лицом Ангел. Девочка растеряла алый румянец на щеках, коим прежде была не обделена, и избавилась от всех неровностей кожи, сделавшись похожей на покойницу. Только родинка над ее губой не исчезла. Сейчас передо мной без сомнений стояла колдунья – первая или нет, но колдунья однозначно, – и она тоже разглядывала меня, хотя и не так пристально и заинтересованно.

– Ты ошиблась, Гульнур. Второй раз за вечер, – прошелестели бескровные губы. – Она не способна остановить проклятье.

– Как же так! – всполошилась старуха, бросив кланяться и вскочив на ноги. – Бог отметил ее, защитив от яда полевой ящерицы!

– Друг мой, ты излишне полагаешься на высшие силы. Она сама защитила себя, наученная горьким опытом.

Мне захотелось поймать руку Ангел – плавную, медлительную, неспособную даже на малейший рывок. Поймать, чтобы убедиться, что она еще твердая, что существо, завладевшее ее телом, не превратило девочку в бесплотную тень.

– Вы – Колдунья Первого Листопада?

– У меня много имен, Кира, – по-человечески четко, но совершенно бесстрастно ответила она.

Вернее, Она. Бессмертная колдунья, вынужденная кочевать из тела в тело, умирать и рождаться заново; в ее глазах, пусть они и были неестественно белоснежными, все же читалась жизнь, и этим Она крупно отличалась от чародеек с озера. Нечеловеческая, неясная, каменная – но жизнь.

– Наверное, вы знаете все на свете? Тогда объясните мне, что же страшнее: предназначение, сулящее гибель всему вашему миру, или проклятье, заставляющее ассасинов и рыцарей убивать друг друга? Или, быть может, это одно и то же?

– Вовсе нет. Проклятье – причина, – незамедлительно отозвалась колдунья, напоминая зазубрившего инструкции консультанта. – Предназначение – следствие…

– Я говорила ей, – вклинилась Гульнур, стремясь обелить свое доброе имя. – Объясняла!

– …страшно проклятье, как источник множества страшных предназначений, но его можно остановить или обхитрить; а вот от предназначения, уже образовавшегося, закрепившегося за человеческой судьбой, освободиться никак не получится. Решай сама, что из них опаснее.

– Ясно, – вяло кивнула я. – И как можно остановить ваше дурацкое проклятье?

Было бы здорово, если бы моим предназначением было избавить Трехлистный мир от взаимной ненависти королей. В каком-то смысле, спасти его. Конечно, я не верила в такую удачу, но успела допустить эту абсурдную мысль прежде, чем Энас бесповоротно ее опровергла.

– Ты не подходишь под условия, которые были наложены мной на проклятье, чтобы обеспечить людям лазейку, позволяющую его уничтожить.

– Что за условия?

– Справиться с ним способен лишь воин, сострадающий магам, – я запоздало вспомнила стихотворение, которое из раза в раз повторяли последователи чародеев в темнице Танатра, когда Алекс и Сафей вели их на казнь. Видимо, именно в нем и заключались упомянутые Энас «условия». – Пусть ты достаточно сильна, чтобы считаться воином, ты не испытывала сожаление при умерщвлении третьего Листа.

– Не хочу вас расстраивать, но вряд ли в этом мире остался хоть один человек, кто сострадал ему.

– Необязательно симпатизировать целому клану. Человеку достаточно счесть несправедливым казнь одного-единственного чародея, чтобы выполнить условие, – белоснежные глаза многозначительно блеснули, и мне почудилось, что Ангел улыбнулась. Самыми уголками губ, еле заметно. – Или чародейки, или даже ребенка, в котором находилась в момент гибели чародейка. Не переживайте, друзья мои. Проклятье будет снято.

По телу девочки прошла сильная судорога, и она начала падать. Гульнур с удивительной проворностью поймала ее обмякшее тело у самого пола, подложила под ее голову толстую подушку, неизвестно откуда взявшуюся, а на лицо ее, постепенно розовеющее, принялась разбрызгивать воду из медного кувшина.

– Видишь, принцесса, как оно… потерпи, деточка, потерпи, милая…