Вот мимика у него несколько пугающая, потому что совершенно нечеловеческая. Притом довольно развитая. Не как в фантастических романах, где у разумных пресмыкающихся неподвижная физиономия. С чего бы это, если у тех же змей даже кости черепа скреплены подвижными связками, а нижняя челюсть состоит из правой и левой половины, также подвижных друг относительно друга? Впрочем, у Коатля, кажется, челюсть всё же одна. Он ведь не должен, как земные змеи, целиком заглатывать добычу, превышающую размерами его толщину. Он вообще вегетарианец, тогда как все земные змеи – хищники. Впрочем, как он ест, Светлана не видела: он питается водорослями в болоте, и для этого опускает голову в воду, а вода в этом болоте совершенно непрозрачная. Неизвестно, жуёт ли он водоросли, или, скажем, втягивает в рот, как макароны, для чего вообще челюсть не обязательна. А лезть к нему в рот Светлана не собирается, хотя он, вопреки тем психологам, вряд ли ядовитый. Пусть биолог лезет. Но только после того, как ей удастся наладить прочный контакт, Если удастся. Что очень сомнительно.

Светлана называет своего контактёра Коатлем, естественно, только про себя. На самом деле он не имеет никакого отношения к Кецалькоатлю и древним ацтекам. Что это всякий раз была одна и та же особь она считала потому, что они разговаривали с ним в одном и том же районе, где он, видимо, живёт. А встречались вообще всегда возле его дома. Предположительно его – внутрь он её никогда не приглашал. Но всё же. Да и оттенки его окраски, зафиксированные видеокамерой, не меняются. И они обычно продолжали разговор с того места, на котором остановились в прошлый раз. С другой стороны, доказательством всё это не является. Туземцы могут уметь перекрашивать оперение, могут передавать следующему контактёру содержание разговоров, следующий контактёр мог приходить в то же место. Непонятно, зачем могла бы понадобиться такая мистификация, но при той начальной степени взаимопонимания, какой они достигли, и такое возможно. Собственно, следует ли называть это мистификацией? Ведь Светлана ни разу не попыталась выяснить, говорит ли она с одним и тем же индивидуумом, считая это само собой разумеющимся, и только сейчас, запутавшись в отчёте, вдруг подумала о возможности, что у неё вовсе не было постоянного контактёра. Хотя, скорее, всё-таки был.

На самом деле его зовут, конечно, не Коатль. Он зовётся, как аристократы Средневековой Европы, именем той территории, которую он и прочие аборигены считают его территорией. По крайней мере, в том смысле, что в настоящее время он там живёт. Имя довольно длинное и совершенно непроизносимое речевым аппаратом человека. Перевести его удалось тоже весьма приблизительно. Во всяком случае, Светлана не поняла, чем перечисленные в названии территории особенности, условно – всякие там пригорки и ручейки, выделяют эту территорию из других. Но в утерянном отчёте она указывала именно это, не до конца понятное, имя.

Кстати, несмотря на длинное название, территория совсем небольшая. По местным меркам; в перенаселённой Солнечной системе мало кто может похвастаться таким обширным личным владением… собственно, даже те, кто имеет в собственности большой участок земли, предпочитают не хвастаться им, а скрывать этот факт. Но, как выяснила Светлана, в сообществе долины Спокойствия (контакты которого с аборигенами, живущими в других долинах, довольно редки – нужно перебраться через горы), насчитывающем примерно пятьсот особей, величина территории Коатля в ранжированном по площади списке где-то в середине нижней трети. Дело другое, что личные территории различаются по комфорту или чему-то аналогичному, и тут его участок где-то в середине. Но по оценке комфортности добиться взаимопонимания не удалось. Коатль не смог так объяснить критерии оценки, чтобы она поняла. Неважно; главное, его участок по цене, если бы у аборигенов было такое понятие – а его не было – оказался бы лучше одной шестой части прочих участков и хуже пяти шестых. С этой точки зрения непонятно, почему он считает среднюю комфортность каким-то преимуществом. Преимуществом перед чем? Перед величиной? Ну… бывают и похуже критерии.

Как территория любого члена местного сообщества, участок Коатля включает кусок каменистой пустыни и кусок заболоченного ущелья. Там и там он проводит одинаковое время. В болото Светлана предпочитает не заходить. После единственного раза, когда с трудом выбралась из него. Почему-то она думала, что Коатль выбирает участки с почвой, которая может его удержать. Хоть он и змей, но ведь пернатый же. А раз она легче Коатля раза в полтора-два, то и она не провалится. Вот был сюрприз, что Коатль, подчиняясь своему очень сложному и обязательному к исполнению режиму существования, как раз намерен почти полностью утонуть в своём болоте. И вот он как раз туда неожиданно занырнул, найдя подходящее окошко, и в тот же момент она провалилась. К счастью, не с головой, так что ориентации не потеряла. Даже сообразила немного поддуть скафандр, чтобы он всплыл, так что она была погружена чуть больше, чем по пояс, и уже тогда выбираться.

– Извини, – повторял тогда Коатль, моргая своими большими наивными глазами. Он расположился было удобно для беседы, по его понятиям, то есть только уши и нос торчали над поверхностью, и услышал подозрительные звуки (междометия, произносимые дрожащим голосом, и всхлипы – всё же она испугалась – на фоне чавканья болота).

Чем извиняться, лучше бы подтолкнул. Но он никогда к ней не прикасался. Наверное, опасался повредить ей. Или что она испугается. В том случае – испугается ещё больше. Во всяком случае, дело было не в том, что она извозилась, как поросёнок. Но сам был ещё почище. То есть, наоборот, не чище её. Завёл в болото, как Сусанин, а теперь извиняется. Но, разумеется, вслух она своего возмущения не выразила. Сама виновата. Нужно учитывать, что при неполном взаимопонимании местный житель в такую ловушку легко заведёт. Потому что для него само собой разумеется, что пришелец очевидные-то вещи понимает. Раз идёт за ним в болото, значит, хочет вместе нырнуть, ясное дело, а то зачем бы шёл? Но этот хотя бы понял, что за недоразумение произошло. И, видимо, посчитал себя виноватым. Это хорошо, конечно, но всё равно оставило неприятное воспоминание, связанное с болотом.

В принципе, общаться он может и так, с торчащими над водой кончиком морды и верхней половиной ушей. Но глаз не видно и потому общаться как-то некомфортно. Хотя выражения глаз она всё равно толком не определяет, ситуация, когда их не видно, как-то обескураживает. Вдобавок, после того раза Светлана предпочитает перестраховаться и останавливается сразу у входа, а Коатль ищет достаточно глубокое место. Они оказываются слишком далеко друг от друга для доверительной беседы. Но приходится использовать и такой неудобный способ коммуникации.

– Режим существования у него совершенно сумасшедший, – жаловалась Светлана другим членам экспедиции. – Спит непонятно по какому расписанию, то жарится на солнышке, то мокнет в болоте…

Граница между пустыней и болотом довольно резкая, несмотря на то, что геологическое строение местности меняется постепенно. Она плоская, плавно повышающаяся к северу, прорезанная глубокими расщелинами. И на юге, и на севере воду можно обнаружить только в них. Но в южной области нечего есть. Ничего нет, кроме воды там, внизу. Почти никаких растений. Те, что есть, растут не у воды, а наверху, и на вид сходны с пустынными колючками на Земле. Но гораздо опаснее. Первые исследователи особенно предостерегали от знакомства с растением, названным ими ежовником. Светлана обходит подальше их все. На всякий случай. И беря пример с Коатля. Видимо, выживают эти растения за счёт длинного корня, а от попыток их съесть защищены не только иглами, но, главное, исключительной ядовитостью. Ни много ни мало – синильной кислотой.

Коатль, кстати, вегетарианец. Это Светлана выяснила косвенно, не задавая вопросов. Шутите – спросить вегана, ест ли он мясо, когда он даже не подозревал о такой отвратительной возможности. Ещё бы спросили человека, скажем, беременную женщину, которую и так тошнит, предпочитает ли она, вырвав у кого-нибудь из своих детей сердце, пожирать его сырым, или сперва прокрутит на мясорубке и пожарит котлетки, чтобы поделиться с другими детьми? На Анбулии вообще нет хищников. И нет крупных животных. Разумные пернатые змеи с массой примерно в полтора раза больше человека – исключение, остальные животные меньше мыши. Некоторые, вероятно, симбионты Коатля, стайка их всё время копошится в его оперении. Время от времени отдельные особи выпрыгивают и совершают разведывательные пробежки в сторону, или заплывы, если в болоте, после чего возвращаются. Но их изучение не входит в задачу ксенолога. Светлана только выяснила у биолога, что это не паразиты, они не кусаются. Да и Коатль, она видела, относится к ним в целом безразлично.