Девушка бросилась на меня, размахивая ножом. Я отскочил. Она вновь сделала выпад.

— Ах ты, маленькая….

В следующий раз я схватил её за запястье, развернул, тесно прижимая к себе другой рукой, и приставил нож к её собственному горлу.

— Ты что, серьёзно? — прошипел ей на ухо.

— Ненавижу! — выплюнула она. — Всех вас ненавижу!

Эта бесконечная ненависть погасила во мне едва тлеющий огонек, который я лелеял до последнего — надежду вернуться и исправить, прожить иначе последние несколько месяцев. Для Натии я стал одним из «них» и навсегда им останусь. Одним из тех, кто связал Лию и заставил ее покинуть лагерь бродяг; одним из тех, кто поджег карвачи и разрушил спокойную жизнь племени.

— Отпусти её, — услышал я голос Рины.

Она медленно опустила вёдра с водой. В её больших глазах была тревога, словно я и вправду собирался перерезать Натии горло. Взгляд Рины метнулся к кочерге у костра.

Я покачал головой.

— Рина, да я бы никогда…

— Что тебе надо? — спросила она.

— Ухожу с гарнизоном, хочу повидаться с Дихарой.

— Пока она еще жива, — обличающим тоном вставила Натия.

Отобрав нож, я оттолкнул её. Смотрел на Рину и пытался найти слова, которые смогли бы её убедить в моей непричастности к их беде. Но факт оставался фактом: я жил по правилам Комизара, хоть и отказался от них теперь. Никакие слова не могли меня оправдать.

— Прошу тебя, — прошептал я.

Всё ещё настороже, Рина сосредоточенно поджала губы, взвешивая решение.

— Дихара по-разному себя чувствует — не угадаешь, — наконец сказала она, кивая в сторону карвачи. — Может, и не узнает тебя.

Натия сплюнула.

— Милостью богов, не узнает.

Задёрнув за собой полог, я не сразу её заметил. Дихара напоминала истрёпанное одеяло среди мятых простыней. Все годы, что я её знал, она или прялку на спину громоздила, или оленя разделывала, или, в конце тёплой поры, снимала палаточные шесты и сворачивала коврики для перехода на юг. Такой увидеть не ожидал: казалось, Дихара переживет всех нас. Она стала хрупкой, как те пёрышки, что когда-то вплетала в свои украшения.

Прости меня, Дихара.

Старейшая в племени, она выкормила не одно поколение таких, как я, Рахтанов. Я понимал ярость Натии: если бы не нападение, Дихара жила бы вечно.

Её веки задрожали, словно она ощутила моё присутствие. Серые глаза уставились на холмик ног под простынями, затем с удивительной ясностью взглянули на меня.

— Ты… — Голос был едва слышен, но брови нахмурились. — Я всё думала, когда же ты придешь. А тот, большой?

— Гриз ранен, иначе бы пришёл. — Я придвинул к кровати табуретку и сел. — Натия с Риной мне не рады, пускать не хотели.

Грудь больной приподнялась с тяжким хрипом.

— Они просто боятся. Думали, у них нет врагов. В конечном счёте враги есть у всех. — Она прищурилась. — Зубы у тебя еще целы?

Что это, уже бред?

Я не сразу вспомнил напутствие Натии. Когда мы покидали лагерь кочевников, она сказала Лии: «Пусть камни из-под копыт твоей лошади летят прямиком в зубы врагам». Тело Дихары, может, и сдалось, но не память.

— Пока целы, — ответил я.

— Тогда ты не враг принцессе… и нам тоже. — Её глаза закрылись, слова уже еле различались. — Но теперь ты сам должен решить, кто ты.

Она вновь уснула — уже не здесь, но ещё не там — между двумя разными мирами. А может, и путешествуя между ними… почти как я сам.

— Постараюсь, — шепнул я, целуя ей руку на прощанье.

Если и свидимся ещё, то уж точно не в этом мире.

Глава тридцать шестая

Мне велели ждать.

Король сам проводит меня к каравану. Охрану с моего шатра сняли. Как-то это подозрительно. Не подвох ли?

Рейф опаздывал, долгие минуты казались часами, и в голову лезли непрошеные мысли. После нашего танца Рейф как в воду канул. Широкими шагами устремился под арку ворот на верхний двор и растворился в тенях. Так и не вернулся, и я невольно заволновалась. Куда он делся, если этот дурацкий праздник так для него важен?

Злилась на себя за беспокойство, и еще сильнее, когда уже в постели вспомнила, как он губами коснулся моей щеки. Спятила, да и только.

Рейф не мог дать того, чего мне так отчаянно хотелось — доверия. Не хотел положиться на меня, и это ранило до глубины души, а ешё больше — его безразличие к будущему Морриган.

Как бы он ни выкручивался, сейчас для него существует один Дальбрек… но разве трудно понять, что на карту поставлены оба королевства?

Когда вечеринка закончилась, Свен проводил меня в шатёр и на прощанье церемонно поклонился, сдержаннее обычного.

— Вы ведь понимаете, что он должен вернуться. Он необходим своему королевству.

— Доброй ночи, Свен, — только и сказала я.

Надоело слушать, как все защищают Рейфа. Хоть бы раз кто защитил меня и Морриган!

Не успела я скрыться за пологом, как Свен быстро добавил:

— Вы должны ещё кое о чём узнать.

Я нахмурилась и остановилась: снова какая-нибудь просьба за Рейфа? Свен как будто смутился и потупил взгляд.

— Жениться королю предложил я… и выставил порт приманкой.

— Ты?

— Был еще кто-то из ваших, — поспешил он уточнить на одном дыхании, словно держал в себе слишком долго. — Много лет назад, когда принцу было четырнадцать, доставили письмо… я тогда в поле тренировал кадетов. Даже он об этом не знает. Письмо с королевской печатью Морриган…

Само собой, я заинтересовался. — Он удивлённо вскинул брови, будто снова держал письмо в руках. — Я никогда не получал посланий из других королевств… видимо, кто-то узнал о моих отношениях с принцем. Письмо было от главного архивариуса.

— Королевского книжника?

— Вроде бы… во всяком случае, из его ведомства. В письме предлагалось обручить юного принца с принцессой Арабеллой и сразу же отправить её в Дальбрек, чтобы готовить к будущей жизни. Официальное предложение должно было исходить из Дальбрека. Письмо просили уничтожить, а мне предлагались большие деньги за содействие. Я бросил письмо в огонь и счёл его чьей-то нелепой шуткой, но печать выглядела подлинной, а в словах была настойчивость, которая будила смутную тревогу. Тем не менее я выкинул его из головы на целые недели, но когда вернулся с учений во дворец и остался с королем наедине, снова вспомнил. Чтобы избавиться от лишних мыслей, предложил ему заключить союз с Морриган через помолвку. Король идею отмёл, и тогда я упомянул порт, о котором он мечтал. В успех я не верил, да и король всё противился… и лишь годы спустя….

Кто же мог быть автором письма?

— Скажи, Свен, какой там был почерк? Помнишь?

— Как ни странно, помню. Аккуратный и четкий, как и ожидаешь от архивариуса, но уж больно витиеватый.

— С завитками? Затейливыми такими?

— Вот-вот, — Свен прищурился, будто и теперь держал перед собой письмо. — Помню, меня привлекла буква П в слове «Полковник» — её будто нарочно разукрасили, чтобы мне польстить. В общем, да, так и вышло. Кто-то очень старался меня заинтересовать, если играл даже на моём тщеславии.

Отправить мог и Королевский книжник, но писал не он. Почерк моей матери… характерный и пышный, особенно если она хотела что-то доказать.

И сколько же готовился заговор против меня? Если Рейфу было четырнадцать, то мне всего двенадцать — тот самый год, когда в руки Королевского книжника попала «Песнь Венды». «Она изобличит нечестивых».

Голова закружилась, я вцепилась в стойку шатра. Не может быть! Как поверить, что мать все это время была с ним заодно. Немыслимо!

— Простите, ваше высочество. Я знаю, вы намерены вернуться, но вынужден предупредить, что там уже долгое время от вас хотят избавиться. Быть может, зная теперь об этом, вы смените гнев на милость по поводу поездки в Дальбрек. Там вам будут рады.

Всё ещё думая о давнем письме, я опустила глаза, невольно стыдясь, что Свену пришлось выдать тайну. Сказать, что я была недовольна, значит ничего не сказать о буре моих чувств.