— Non siete spagnuolo, — сказал он, — non siete tedesco, siete italiano[17].

Пленный вздрогнул и закусил губу.

— Ага, это и я понимаю отлично, — сказал принц Конде, — и раз он итальянец, то я буду продолжать допрос сам. Благодарю вас, виконт, — продолжал он, смеясь, — отныне я назначаю вас своим переводчиком.

Но пленник был так же мало расположен отвечать на итальянском языке, как и на других. Он хотел одного — увернуться от вопросов и потому делал вид, что не знает ничего: ни численности неприятеля, ни имени командующего, ни направления, в котором движется армия.

— Хорошо, — сказал принц, который понял причину этого поведения. — Этот человек был схвачен во время грабежа и убийства. Он мог бы спасти свою жизнь, если бы отвечал на вопросы, но он не хочет говорить. Увести его и расстрелять.

Пленник побледнел. Два солдата, сопровождавшие его, взяли его под руки и повели к двери, между тем как принц обратился к маршалу де Граммону и, казалось, уже забыл о данном им приказании.

Дойдя до порога, пленник остановился. Солдаты, знавшие только данный им приказ, хотели силой вести его дальше.

— Одну минуту, — сказал вдруг пленный по-французски, — я готов отвечать, монсеньер.

— Ага! — воскликнул принц, рассмеявшись. — Я знал, что этим кончится. Мне известен отличный способ развязывать языки. Молодые люди, воспользуйтесь им, когда сами будете командовать.

— Но при условии, — продолжал пленный, — чтобы ваше высочество обещали даровать мне жизнь.

— Честное слово дворянина, — сказал принц.

— В таком случае спрашивайте меня, монсеньер.

— Где армия перешла Лис?

— Между Сен-Венаном и Эром.

— Кто командует армией?

— Граф Фуонсальданья, генерал Бек и сам эрцгерцог.

— Какова ее численность?

— Восемнадцать тысяч человек при тридцати шести орудиях.

— Куда она идет?

— На Ланс.

— Вы видите, господа? — воскликнул принц с торжествующим видом, обращаясь к маршалу де Граммону и другим офицерам.

— Да, монсеньер, — сказал маршал, — вы угадали все, что только может угадать человеческий ум.

— Призовите Ле Плеси, Бельевра, Вилькье и д’Эрлака, — сказал принц. — Соберите войска, находящиеся по эту сторону Лиса, и пусть они будут готовы выступить сегодня ночью: завтра, по всей вероятности, мы нападем на неприятеля.

— Но, монсеньер, — заметил маршал де Граммон, — подумайте о том, что если мы даже соберем все наши наличные силы, то у нас будет едва тринадцать тысяч человек.

— Господин маршал, — возразил принц, бросая на де Граммона особенный, ему одному свойственный взгляд, — малыми армиями выигрываются большие сражения.

Затем он обернулся к пленному.

— Увести этого человека и не спускать с него глаз. Его жизнь зависит от тех сведений, которые он нам сообщил; если они верны, он получит свободу; если же пет, он будет расстрелян.

Пленного увели.

— Граф де Гиш, — продолжал принц, — вы давно не виделись с вашим отцом. Останьтесь при нем. А вы, — обратился он к Раулю, — если не очень устали, то следуйте за мной.

— Хоть на край света, монсеньер! — пылко воскликнул Рауль, успевший уже проникнуться восхищением к этому молодому полководцу, казавшемуся ему столь достойным своей славы.

Принц улыбнулся. Он презирал льстецов, но очень ценил поклонников.

— Пойдемте, сударь, — сказал он, — вы хороший советчик, в этом мы только что убедились. Завтра мы увидим, каковы вы в деле.

— А что вы мне прикажете сейчас, монсеньер? — спросил маршал.

— Останьтесь, чтобы принять войска, я сам явлюсь за ними или дам вам знать через курьера, чтобы вы их привели. Двадцать гвардейцев на лучших лошадях — вот все, что мне сейчас нужно для конвоя.

— Этого очень мало, — заметил маршал.

— Достаточно, — возразил принц. — У вас хорошая лошадь, господин де Бражелон?

— Моя лошадь была убита сегодня утром, монсеньер, и я пока взял лошадь моего слуги.

— Выберите себе лошадь из моей конюшни. Только не стесняйтесь! Возьмите ту, какая покажется вам лучшей. Сегодня вечером она, может быть, вам понадобится, а завтра уже наверное.

Рауль не заставил просить себя дважды; он знал, что истинная учтивость по отношению к начальнику, в особенности если этот начальник — принц, — повиноваться немедленно и беспрекословно. Он прошел в конюшню, выбрал себе андалузского, буланой масти коня, сам оседлал и взнуздал его, — так как Атос советовал ему в серьезных случаях не доверять никому этого важного дела, — и явился к принцу.

Принц уже садился на коня.

— Теперь, сударь, — сказал он Раулю, — дайте письмо, которое вы привезли.

Рауль подал письмо.

— Держитесь близ меня, — сказал тот.

Затем принц пришпорил коня, зацепил поводья за луку седла (как он делал всегда, когда желал иметь руки свободными), распечатал письмо г-жи де Лонгвиль и помчался галопом по дороге в Ланс. Рауль и небольшой конвой следовали за ним. Между тем нарочные с приказом собрать войска неслись карьером по всем направлениям.

Письмо принц читал на скаку.

— Сударь, — сказал он через несколько минут, — мне пишут о вас много лестного; я, со своей стороны, могу сказать вам только, что за это короткое время успел составить о вас самое лучшее мнение.

Рауль поклонился.

Между тем по мере их приближения к Лансу пушечные выстрелы раздавались все ближе и ближе. Принц глядел в сторону этих выстрелов пристальным взглядом хищной птицы. Казалось, его взор проникал сквозь чащу деревьев, закрывавших от него горизонт.

Время от времени ноздри принца раздувались, словно он торопился вдохнуть запах пороха, и он дышал так же тяжело, как его лошадь.

Наконец пушечный выстрел раздался совсем близко: очевидно, до поля сражения оставалось не больше мили, тут, за поворотом дороги, показалась деревушка Оне.

Жители ее были в большом смятении. Слухи о жестокости испанцев распространились повсюду и нагнали на всех страху. Женщины бежали из деревни в Витри, и на месте осталось только несколько мужчин. Завидев принца, они поспешили к нему. Один из них узнал его.

— Ах, монсеньер, — сказал он, — вы прогоните этих испанских бездельников и лотарингских грабителей?

— Да, — отвечал принц, — если ты согласишься служить мне проводником.

— Охотно, монсеньер. Куда прикажете, ваше высочество, проводить вас?

— На какое-нибудь возвышенное место, откуда я мог бы видеть Ланс и его окрестности.

— О, в таком случае я знаю, что вам нужно.

— Я могу довериться тебе, ты хороший француз?

— Я старый солдат, был при Рокруа, монсеньер.

— Ах, — сказал принц, подавая крестьянину свой кошелек, — вот тебе за Рокруа. Что же, нужна тебе лошадь или ты предпочитаешь идти пешком?

— Пешком, монсеньер, пешком; я все время служил в пехоте. Кроме того, я намерен вести ваше высочество по таким дорогам, где вам самим придется спешиться.

— Хорошо, едем, — сказал принц, — не будем терять времени.

Крестьянин побежал вперед и в ста шагах от деревни свернул на узенькую дорожку, терявшуюся в глубине красивой долины. Около полумили продвигались они под прикрытием деревьев. Выстрелы раздавались так близко, что казалось, каждую секунду мимо может просвистать ядро. Наконец им попалась тропинка, уводившая в сторону от дороги и извивавшаяся по склону горы. Проводник направился по этой тропинке, пригласив принца следовать за ним. Тот сошел с коня, приказал спешиться одному из адъютантов и Раулю, а остальным — ждать его, держась настороже, и начал взбираться по тропинке.

Минут через десять они достигли развалин старого замка на вершине холма, откуда открывался широкий вид на окрестности. Всего в четверти мили от них виден был Ланс, защищающийся из последних сил, а перед ним — вся неприятельская армия.

Принц одним взглядом окинул всю местность от Ланса до Вими. В одно мгновение в голове его созрел весь план сражения, которое должно было на следующий день вторично спасти Францию от нашествия. Он вынул карандаш, вырвал из записной книжки листок и написал на нем: