Стойка капельницы последовала за мной, оторвавшись от пола и ударяясь о плитку рядом со мной.

Падение отозвалось тупой болью в спине, плечах и в затылке. Когда я попыталась подняться, другая рука появилась из-под кровати и вцепилась во вторую лодыжку.

Я начала отбиваться, открыла рот, чтобы закричать.

Мгновенно из-под кровати выскочила фигура, освобождая мои лодыжки из хватки, и я повернулась, чтобы броситься бежать. Но она схватил меня. Мои руки вцепились в темную, плотную ткань толстовки, скрывающей его тело и лицо.

Рука в перчатке закрыла мой рот, надавливая так сильно, что заныл затылок, когда голова коснулась пола.

Я попробовала закричать, но звук был заглушен. Нападавший превосходил меня в силе и в размерах. Когда я изо всех сил попыталась освободиться, капельница в моей руке дернулась, отзываясь острой болью в руке.

Я не могла видеть лица — оно было полностью покрыто тканью, но ненависть исходила от него. Чем больше я сражалась, тем спокойнее становился человек, он сдвинулся, присел и опустил вторую руку, чтобы зажать мне нос.

Мои глаза распахнулись. Он душил меня!

Это был убийца!

Открыв рот, я сделала единственную вещь, которую могла: укусила его руку так сильно, как только возможно.

Человек издал приглушенный низкий рык и вырвался. Я вывернулась из-под его тела, ударяя ногой в грудь. Человек упал обратно на кровать, а я поспешила вперед, буквально волоча стойку капельницы за собой, рывком распахнула дверь и вывалилась в коридор.

— Помогите мне! — закричала я.

Коридор больше не освещался. Медсестры, которых я видела ранее, отсутствовали. Стояла странная тишина.

Я была одна. С убийцей.

— Помогите! — закричала я снова. Мольба эхом разнеслась по длинному, одинокому коридору, но она не внушала мне никакого оптимизма.

Я развернулась, услышав нападавшего позади меня. Он стоял, ссутулившись в дверном проеме. Не сказав ни слова, он поднял палец и указал на меня… просто указал и ничего не произнес.

— Нет! — закричала я, отползая дальше по коридору.

Звук скрипучих кроссовок за углом заставил меня разрыдаться.

— Помогите, — слабо позвала я, приготовившись снова защищаться.

Нападавший тоже услышал и внезапно ринулся вперед. Я упала, но он закончил со мной. Темная фигура исчезла также быстро, как появилась, оставляя меня израненной, дрожащей массой на полу коридора.

— Амнезия! — воскликнула одна из медсестер.

Я начала плакать сильнее.

Медсестра присела рядом со мной, крича о помощи. Пока она отдавала распоряжения тем, кто суетился вокруг нее, меня утешал тот факт, что коридор больше не был таким пустым. Даже свет вернулся.

Я и двух слов не произнесла за все то время, что они провозились со мной. Сон повторялся в моей голове снова и снова… как и ощущение того, что меня почти задушили. Я едва обратила внимание на красное пятно на тыльной стороне моей руки и на то, как кто-то кричал о том, что капельница вырвалась из моей кожи.

Я отключилась от всего этого и просто сидела там: ступор накрыл меня как тяжелое одеяло. Как тяжесть озера ночью.

Но больше всего меня преследовала параллель между сном и внезапно обрушившейся реальностью. Я не могла не задаться вопросом, действительно ли это был всего лишь сон.

Темная, окутанная темнотой фигура в моем сне была идентична той, что вылезла из-под кровати. Казалось, леденящее совпадение зависло надо мной с явным злым намерением.

Замкнувшись в себе, я думала об Эдди. Именно его голубые глаза и черные волосы я представляла, пытаясь отогнать свои худшие страхи. Я хотела, чтобы его позвали.

Но не попросила об этом.

Мои мысли продолжали возвращаться к нему, пока худшая ночь затягивали меня в свои тиски. Всего несколько часов назад я прошептала ему свой самый большой страх… Что, если я никогда не вспомню?

Я преодолела этот ужас, он настолько устарел, что был почти недействительным.

Теперь моим самым большим страхом являлось не то, что я ничего не вспомню.

А то, что вспомню.

Глава 9

Эдвард

«Генерал Лох» открывался в восемь утра. Это было не столь рано, сколь невыносимо. Но все же достаточно рано, потому что нашему сонному озерному городку требовалось больше времени для пробуждения, чем, скажем, городу или даже мегаполису.

Часы посещения в больнице начинались не раньше десяти, но меня это не волновало. Я был слеп к правилам этого места, будто они предназначались для всех, кроме меня. Я приходил туда ради нее, — ради девушки, которая сказала мне, что ее зовут Амнезия. Будучи там для нее, я освободил себя от их ограничений и правил.

Находясь рядом с ней, мне казалось, что меня ничего не сдерживает. Как будто все было возможно.

Пекарня через несколько дверей от «Генерала Лох» открывалась в шесть, а владельцы — самая рано просыпающаяся пара на озере. Джолин и Джереми были женаты еще до моего рождения. Они всегда говорили, что пара, которая выпекает сообща, остается вместе.

У меня не было фактов, чтобы доказать их неправоту.

Примерно через полчаса после того, как табличку на двери поменяли на «Открыто», я протиснулся в переднюю бирюзовую дверь, вынуждая колокольчик прозвенеть неистово громко в этот ранний час. Несмотря на лето, на улице витал прохладный воздух. А туман, клубившейся на улицах, парил над кирпичными тротуарами и цеплялся за причудливые фонари, выстилающие дорогу.

Джолин выглянула из-за стены, отделяющей кухню, удивленно приподнимая брови, покрытые мукой.

— Эдди! — воскликнула она, звуча более бодро, чем ощущал себя я, затем исчезла буквально на секунду, прежде чем вышла из-за стены, вытирая запачканные мукой руки белым полотенцем. — Что привело тебя сюда в такую рань?

Нацепив улыбку, которую всегда держал наготове для окружающих, я облокотился на прилавок возле старомодного кассового аппарата, (да, он все еще работал, и Джолин до сих пор использовала его).

— Скажи мне, что ты уже достала те маффины с корицей из духовки.

Сладкий, насыщенный аромат, наполняющий воздух, давал мне надежду, пока живот урчал от жадности.

— Это первое, что мы выпекли! — подтвердила она. — У сегодняшней партии есть кое-что особенное: ранние яблоки из сада Северила и немного пухленьких, горячих изюминок.

— Я возьму четыре, — сказал я, и у меня начали течь слюни.

— Четыре! — Она засмеялась. — У тебя отменный аппетит этим утром.

— Я собираюсь поделиться, — быстро усмехнулся я.

Ее глаза загорелись любопытством, и я понял, что будет легче просто сказать ей, куда направляюсь, чем заставлять Джолин спрашивать буквально каждого второго человека, входящего в эти двери, знают ли они, что задумал Эдди Донован.

— Я возьму их в больницу. Подумал, что Амнезии понравится что-то, кроме зеленого «Джелло».

Как легко ее имя сорвалось с моих уст. Я боялся, что допущу ошибку и назову ее иначе.

— Они называют эту бедную девочку Амнезия? — спросила Джолин, прислонившись к другой стороне стойки. Она казалось доброй и заинтересованной.

Засунув руки в карманы толстовки на молнии, я сказал:

— Она настаивает, что сейчас это ее имя… до тех самых пор, ну, ты знаешь, пока не вспомнит свое настоящее.

— Так это правда? Она действительно ничего не помнит?

— Ничего.

— Какая трагедия. И нет никого, кто пришел бы за ней… Она, должно быть, в ужасе.

— У нее есть я, — ответил я, понизив голос.

Джолин улыбнулась, потянувшись ко мне своей пыльной рукой, и я достал свою из кармана. Ее рука оказалась теплой и сухой, пока она сжимала мою ладонь.

— Она счастливица, что о ней заботится кто-то вроде тебя.

Я улыбнулся.

— Я обязательно передам ей твои слова.

Она отмахнулась от меня, прежде чем отступить, и издала звук, похожий на цоканье.

— Ты хочешь кофе к этим булочкам, дорогой?

— Конечно, — сразу согласился я. — Мне как обычно, но, может быть, сделай для нее горячий шоколад. Не уверен, что ей нравится кофе.