— Ты в своем уме? У меня самолет, Клим, Господи! Что происходит? Почему ты весь в крови? — Я пытаюсь на ходу перебраться на переднее сиденье, но машина резко дергается и меня откидывает назад.

— Если не хочешь нас вдвоем угробить, сиди там, где сидишь.

— Ты, придурок, машину останови!

Меня прошибает пот, злость завладевает рассудком.

— Успокойся, я просто отвезу тебя в место, откуда ты не сможешь убежать и не будешь орать, а наконец- то меня выслушаешь.

— Я не собираюсь слушать тебя, разворачивай машину. Клим, я выпрыгну на ходу, я не шучу, — для правдоподобности хватаюсь за ручку и пытаюсь открыть дверь. Не поддается…

— Я же сказал, что тебе придется выслушать меня.

Понимаю, что спорить с ним бесполезно и, сцепив руки, я отворачиваюсь к окну. Мы едем в сторону Тупика, так как этот поворот ведет только к одному выезду. Он что-то задумал.

— Что у тебя с лицом? — Стараюсь говорить, не выдавая своих чувств. На самом деле я переживаю, что с ним что-то случилось серьезное. Вдруг он ранен, и ему срочно нужна помощь врача, а от Тупика до больницы слишком большое расстояние.

— Ничего сверхъестественного, упал с мотоцикла, так, царапины.

— Клим, нужно обработать раны, в аптечке есть йод, давай я посмотрю.

— Нет, я же сказал, что пустяки. Долбанные птицы снова мерещатся.

— Птицы? Я думала, ты давно избавился от этих видений.

— Я тоже так думал, но врач говорит травма куда серьезнее, и в стрессовых ситуациях они появляются всегда…

От его слов я замираю, и кислород застревает в груди.

— Клим, прости, я не знала. Если бы ты мне сказал, я никогда бы так не поступила.

— Ты здесь не при чем, я сам виноват.

Я наблюдаю, как он паркует машину и выходит из-за руля. Открывает дверь с моей стороны, и его взгляд проходится по моим голым коленкам, поднимаясь выше и задерживаясь на груди. Его глаза моментально загораются каким-то животным развратом. Чтобы унять пульсацию внизу живота, я как ужаленная выскакиваю из машины, боясь ненароком его задеть. Забираюсь на переднее сидение, и он с силой перехватывает мою руку.

— Я же сказал, что тебе не убежать, — в его голосе сталь.

— Успокойся, я всего лишь за аптечкой, ключи от машины у тебя.

Видимо не одна я сегодня туго мыслю…Клим, как-то странно на меня посмотрев, отходит в сторону а я, выдохнув, достаю ватные диски, йод и влажные салфетки.

— Садись, я обработаю твои раны.

Я выбираюсь наружу, а Клим без лишних разговоров садится за руль. Его глаза изучают мое лицо, и я, неосознанно, покрываюсь румянцем. Злюсь на свою реакцию на него и боюсь, что он заметит, как у меня трясутся руки. Мне нужно отвлечься.

— Твоя жена знает, что ты упал с мотоцикла?

Клим ухмыляется, а я достаю салфетку и стираю кровь с его подбородка.

— Я не женат, свадьба не состоялась.

Моя рука застывает на его лице, и сердце ускорят свой ритм. Я даже теряюсь, не зная, как повести себя с ним дальше.

— Дана, — его хриплый голос стряхивает с меня оцепенение.

— На лице мелкие царапины, сними рубашку. Мне нужно посмотреть, нет ли ссадин на теле.

Клим расстёгивает пуговицы, а я молча наблюдаю за его движениями. Он поднимает голову, и я, перехватив его взгляд, чувствую, как спирает дыхание. Интимность момента посылает по телу дрожь. На груди замечаю лишь пару ссадин. Дрожащей рукой я стираю кровь, стараясь думать о чем угодно, лишь бы не о том, что сейчас он выглядит слишком сексуально. Проклятые мысли предательски лезут в голову. Чувствую, как по венам рассекает истома.

— Сука, Дана, ты своими нежными руками в могилу загонишь, — затуманенным взглядом он проходится по лицу, перебравшись на шею, и горячая рука скользит по моему бедру, притягивая ближе.

Сердце сорвалось, и кровь закипела, я неосознанно прижалась к нему. Клим вклинивается между моих ног, сжимая своими бедрами и упираясь восставшей плотью, заставляя низ живота запылать с еще большей силой. Второй рукой он вцепился в мой затылок и прижался к губам, дразня языком и принося небывалое удовольствие. Моя кожа, как вата, плавится от прикосновения его рук, и я тянусь к его широким плечам, впиваюсь ногтями в кожу. Так упоительно меня затапливает эта горячая лавина. Мой гортанный стон вырывает меня из эйфории.

Господи, что я творю! Это же Клим, человек, разоривший моего отца и чуть не пустивший нас по миру. Предательское тело опять подвело.

Слабачка! Хочется надавать себе по щекам со всей силы. Дергаюсь назад, упираясь ладошками в его грудь, и стараюсь отдышаться.

— Ты хотел о чем-то поговорить? — Вырывается из меня, и он отпускает меня, хрипло выдохнув.

В секунду выражение его лица меняется, приобретая прежнюю жесткость. Иногда, мне кажется, что в его теле живет два разных человека. Один нежный, добрый и понимающий, в которого я безумно влюблена, и второй, полная ему противоположность. Тот, другой, заносчив, зол, и его душа абсолютно темная. Того, другого, я до дрожи боюсь.

— Ты сказала, что любила меня тогда, я хочу знать это прошло, или ты до сих пор что-то ко мне испытываешь?

Его вопрос выбивает почву из-под моих ног, и я шумно сглатываю. Смотрю на то, как он внимательно вглядывается в мое лицо и останавливаю взгляд на его переносице. Я не буду смотреть ему в глаза, иначе не выдержу.

«Давай все исправим? Забудем все, что было раньше и начнем друг другу доверять.»- Звучат в моей голове его слова снова. Не могу… не могу … я не смогу тебе довериться снова…

— Скажи, ты все еще любишь меня, Дана?

ГЛАВА 27

«Помоги мне. Я слишком запуталась»- крутится в моей голове.

Так и не произнеся эту фразу вслух, я отчетливо читаю боль в его взгляде.

— Нет, все прошло. Я не люблю тебя больше, Клим. Своими поступками ты убил все чувства, — безбожно вру, пряча свои глаза, и он, одним резким движением, поднимает мою голову за подбородок.

Это всего лишь момент, который нужно пережить и навсегда оставить в прошлом.

— Врешь, ты наглая лгунья, Дана — его голос натянутый, севший.

Тысяча мелких игл вонзается мне в кожу, заставляя все нервы натянуться, как струна. Смотрю, как жилка бьется на его шее.

— Прости ….мне нужно ехать, иначе я опоздаю на самолет.

Правильно кто-то сказал, что мы сами творцы своей судьбы. Я не могу по-другому, скажи ему всю правду, я как будто сниму всю кожу с себя. Останусь беззащитной игрушкой, которую он запросто может сломать. Отец с детства говорил, что я борец и смогу за себя постоять, вот только прогадал, я не скала, я трусиха. Я ужасная трусиха, не умещая доверять. Боюсь, что он причинит мне боль снова. Я не смогу сказать ему правду…

Тяжесть внутри становится нестерпимой.

— Пойдем, — Клим берет мою руку и тянет за собой.

— Клим, мне нужно ехать…

— Пойдем со мной, хоть раз в жизни доверься.

Я делаю несмелый шаг и наблюдаю, как он поворачивает к дому.

— Клим, нет, только не туда, мы можем провалиться, дом слишком стар.

— Дом еще не одно поколение выдержит, доверься мне, прошу, — его голос настолько мягкий, что я теряюсь и молча следую за ним.

Мы поднимаемся по лестнице вверх, и я обнимаю себя руками. Мне страшно и холодно, но я продолжаю двигаться за ним. Я не доверяю Климу. Зачем же тогда я здесь? Мне нельзя повторять прошлых ошибок.

— В тот день, когда ты разукрасила мою тачку, я был в бешенстве, — его голос посылает по телу дрожь, — думал лишь о том, что ты богатая выскочка, не знающая, сколько мне пота пришлось пролить, чтобы заработать на свою первую машину. Бесился, как ненормальный, таща тебя в этот дом. Знал, что ты хоть и пытаешься отрицать, но веришь в эту легенду. Считал все это бредом собачьим, пока не понял одну важную суть.

Грех — это всегда такой поступок, который противоречит самой природе человека и поэтому причиняет страдание. Я в тот день противоречил сам себе. Его голос резко смолкает, и Клим заходит в комнату, а я борюсь с тем, чтобы не развернуться назад и не сбежать трусливо. Я боюсь, а чего боюсь, сама не знаю.