Еще немного. Последний завиток. Точка — и дело сделано.

Я отправил закрепляющее заклинание в золото и какое-то время сидел за столом, ничего не видя и не слыша. В ушах шумело, лаборатория плавала в тумане — так всегда бывает, когда заканчиваешь артефакт, и магия выскальзывает из души, оставляя только пустоту. Потом она, конечно, заполнится, но пока надо просто посидеть и опомниться. Проведя ладонями по лицу, я нашарил на столе стакан воды и торопливо сделал несколько глотков.

Мир прояснился. Готовый артефакт сверкал золотом и причудливыми узорами — новенький, яркий, он был похож на оригинальное украшение. Подождав, пока пальцы перестанет жечь, я снял его с подставки, аккуратно упаковал в плотную коричневую бумагу и, обвязав тонкой нитью, взялся за сургуч, чтобы поставить личную печать.

Пятнадцать тысяч крон, вот сколько он стоил. Сейчас артефакту предстояло отлежаться, а завтра утром я отнесу его на почту и отправлю заказчикам. Такое важное дело нельзя было поручить новой помощнице.

Сейчас, когда я подумал о Хельге, мне сделалось как-то странно. Я, эльф из достойной и благородной семьи, поступил, мягко говоря, оригинально: пригласил в свой дом гномку и дал ей работу. Но что-то подсказывало мне, что я поступил так, как нужно, когда не прошел мимо девушки, которая с трудом сдерживала слезы обиды.

Любой другой эльф на моем месте плюнул бы ей на голову — а пусть не лезет туда, куда ей, как до звезды небесной. Наверно, отец прав: я эльф с искаженной, изуродованной природой.

Но сейчас это казалось правильным.

Упаковав артефакт в пересылочный пакет, я словно бы очнулся и понял, что все это время кругом царил дразнящий запах.

Мясо.

Эльфы практически не едят мяса, считая его тяжелой пищей простонародья, зато орки, люди и гномы не мыслят без него нормальной трапезы. Запах был словно прикосновение ласковой руки к волосам. Охваченный им, я вдруг представил большой и теплый дом, накрытый стол и семью за этим столом — семью, где все друг другу рады и принимают близких такими, какие они есть.

Семью, которой у меня никогда не было, несмотря на дом, родителей и брата.

Поднявшись из-за стола, я расправил завернутые рукава рубашки, надел сюртук и подумал: кажется, мне повезло, что сегодня я встретил эту Хельгу Густавсдоттир. Глупая мысль, конечно. Очень глупая и не-эльфийская.

В столовой уже накрывали ужин, и сперва я подумал, что пригласил кого-то и забыл об этом. Нет, конечно, у меня нет таких друзей, с которыми можно разделить ужин, но такое количество еды для меня одного? Хельга успела переодеться в темно-зеленое клетчатое платье, уложила рыжие косы в корону вокруг головы и сейчас хлопотала над фарфоровым блюдом, нарезая что-то похожее на мясной рулет. Это именно он источал удивительный запах. Компанию рулету составляла большая ваза с салатом из помидоров, огурцов и зелени, и я невольно вздохнул с облегчением: хоть что-то эльфийское! На столе красовались аккуратные тосты с икрой на подушке из авокадо, какие-то мисочки с соусами и соленьями, рыжее облако чего-то морковного, громадное блюдо с жареными ломтиками картофеля, и я удивленно спросил:

— Вы кого-то пригласили, Хельга?

Гномка, которая выводила узор из соуса по ломтю мясного рулета, удивленно подняла на меня глаза.

— Нет. Как бы я смела кого-то приглашать в чужой дом?

— А кому тогда столько еды?

Она растерянно отставила соусницу в сторонку, окинула взглядом стол и ответила:

— Ну как же… ужин. Вам.

— Так много! — ободряюще улыбнулся я. Хельга нахмурилась.

— Разве это много? У меня отец бы сел, съел и сказал: ну ничего так закусил, а есть ли чего пожрать?

Я рассмеялся, сел за стол и уточнил:

— Это ведь жареная картошка, верно?

Картошка была вся золотая, в смуглых луковых завитках — Хельга проворно наполнила ею мою тарелку, уложила рядом мясо и сказала:

— Это вот был же стишок такой:

Пусть сегодня день печалил нас немножко.

Как сказал мне старый орк перед таверной,

Лучше мяса — только мясо и картошка.

— Взгляд, конечно, очень варварский, но верный, — улыбнулся я. — Давайте ужинать.

Я никогда не ел за одним столом с гномом и теперь заинтересованно смотрел, как ест Хельга. Отец говорил, что гномы обжоры и объедалы: когда они берут в руки вилку и нож, то лучше держаться от них подальше, чтобы не сожрали за компанию. Хельга ела быстро, но очень аккуратно, ножом и вилкой орудовала так, как принято в порядочных домах, знала, как пользоваться салфеткой — было видно, что она прекрасно воспитана. Картофель получился выше всяких похвал: сверху золотая поджаристая корочка, внутри ароматная мякоть. Мясо было приготовлено с луком, грибами и приправами, оно таяло во рту, наполняя меня даже не сытостью — каким-то глубоким удовлетворением, которое так и зовет спеть что-нибудь. Неудивительно, что у гномов столько застольных песен, если такое пиршество — их обычный ужин.

— Очень вкусно, — одобрил я. Икра и авокадо придавали душе легкости, а рыжее облако, которое оказалось запеченной морковью, поставило в трапезе этакую невесомую точку. Я вдруг понял, что вряд ли смогу выйти из-за стола. Хельга смущенно улыбнулась.

— Рада, что вам понравилось. Мне хотелось приготовить получше, потому что… ну вы эльф. А отнеслись ко мне по-хорошему.

— Вы прекрасно готовите, — искренне произнес я. — Если ваши книги так же хороши, как этот ужин, то я уверен, вас ждет великое писательское будущее.

Хельга снова покраснела и опустила глаза к своей тарелке, крутя вилку в пальцах. Кажется, я был первым, кто ее похвалил. Странно: гномы любят своих детей, не нарадуются на них, пылко хвалят все их успехи, даже самые маленькие.

Впрочем, писательские старания Хельги хвалили бы, будь она мальчиком. А она девочка, и ей на роду написано совсем другое.

— Я хочу в это верить, — призналась она. — Потому что это то, для чего я живу, и…

Хельга осеклась, словно решила, что сказала лишнего. Встав из-за стола, она принялась убирать опустевшую посуду, и я удивленно обнаружил, что мы на пару съели все приготовленное. Удивительное дело!

— Все у вас получится, — твердо сказал я. Хельга выставила на стол чашки и чайник, от которого нежно веяло земляникой. На десерт полагался мармелад — разноцветные брусочки были выложены на поднос и присыпаны сахарной пудрой. Хельга взяла один из них, надкусила и, прожевав, сообщила с удивительной твердостью:

— Это здорово, что вы в меня верите. Вот немножко обустроюсь и пойду к издателю. У меня…

Я не сразу понял, почему она вдруг качнулась и стала заваливаться в сторону. Рванувшись к девушке, я успел подхватить ее за мгновение до того, как Хельга рухнула на ковер. Где-то в стороне загрохотал по мрамору пола отброшенный мной стул, запах чая с земляникой и мармелада скользнул прочь, и я увидел, как от губ гномки поднимаются зеленые завитки тумана.

Бервенунский змей, так назывался этот яд.

Он танцевал на губах девушки, и надо было не дать ему проникнуть глубже.

Хельга

Кругом все качалось и плыло. Волны шипели, то подбрасывая меня к низкому темному небу, то накатывая и таща за собой в глубину, а я была настолько слабой и беспомощной, что не могла им сопротивляться. Мысли были похожи на глину — вязкую, текучую.

А потом я вдруг поняла, что меня кто-то целует в губы.

Это было настолько неожиданным, что я буквально вылетела в реальность. Это было одновременно словно оплеуха и самое нежное, самое невесомое прикосновение. Меня еще никто и никогда не целовал, это было так жутко, неправильно и сладко, что все во мне сперва оцепенело, а потом окуталось огнем, вспыхнуло, расплескивая жар. Я очнулась, стряхнула с себя тьму и поняла, что лежу на полу, Анарен обнимает меня и…

У него были очень сильные руки. Крепкие и сильные. Руки наездника и фехтовальщика, а не кабинетного ученого — каждая мышца в них была наполнена мощью.

У него были мягкие губы. Мягкие, ласковые, очень осторожные. Мне вдруг показалось, что я лежу на берегу южного моря, и мир переполнен счастьем и негой. «Наглец…» — скользнуло в голове. Никогда я не думала, что буду целоваться с эльфом, что мой первый поцелуй будет вот таким — с запахом апельсинового мармелада и тонкой ноткой яда, потому что…