Удивительно, но факт. В предвоенной армии Польши пехотное отделение состояло из девятнадцати бойцов, однако наличие большого количества младшего командного состава в звании сержантов, позволяли весьма эффективно управлять отделением в бою.
Действовать такая рота должна в качестве резерва командира дивизии, либо укреплять танкоопасные направления, усиливая пехотные полки или кавалерийские бригады. Мной предполагалось, что рота должна вступать в бой в полном составе. На уровне армии таких рот должно было быть несколько – от трёх до семи, и сформировать они должны были отдельный батальон противотанковых ружей.
Ох, и не зря я делал упор на описание действий немецких танковых дивизий. Ох не зря… Генерал Кутшеба внимательно изучил предложенный мной штат и приказал его переработать – увеличить количество противотанковых ружей вдвое. Такой вариант мной был проработан заранее, поэтому я просто достал из своей полевой сумки ещё одну тоненькую папку. Генерал в тот момент удивлённо повёл бровью, после чего внимательно изучив поданные мной документы, поставил свою размашистую визу и коротко сообщил:
-Я доложу напрямую маршалу Рыдз-Смиглы. Ограниченно, в нашей армии постараемся реализовать твои задумки. Времени у нас, сам понимаешь, осталось немного…
И вот теперь, как гость из будущего (о чем пан Кутшеба мне не сообщил, но по его внимательному взгляду, направленному в мою сторону, догадаться об этом было не очень то и сложно) и самый образцово-показательный (об этом генерал заметил во время инструктажа, напомнив об отметках, поставленных самим паном Маршалом во время последних манёвров), поменяв роскошный лимузин на обычный штабной «Лазик», в сопровождении нескольких офицеров штаба армии я следую к расположению танкового батальона подполковника Кани.
Зачем следую?
А как проверяющий следую. Председатель проверяющей комиссии, конечно же, не я, а худощавый офицер, в звании полковника генерального штаба, прибывший инспектировать армию «Познань» аж из Варшавы.
Вот зачем мне так «удружил генерал»?
Ещё и полковник этот – по-польски не бум-бум.
Да-да! Оказался этот полковник каким-то военным советником из далёкой Франции. Были ли в моей истории французские «их там неты» в Войске Польском или нет – мне неведомо, но вот тут он есть. Сидит в соседней машине. Вместе с переводчиком. Вернее, с переводчицей. С хорошенькой такой молодой блондинкой, лет двадцати пяти француженкой, отчего-то хорошо говорящей по-польски.
Ещё в день приезда эта блондинка стала предметом разговора большого количества солдат и офицеров гарнизона Познани. Оно и понятно – свежая мамзель, ещё и из-за границы приехавшая. Впрочем, девушка сразу же обозначила дистанцию и держалась со всеми одинаково холодно. Впрочем, почти со всеми. Мне она почему-то улыбалась. Наверное, потому что, в нашу первую встречу я её даже и не заметил? Не знаю.
Вот и сейчас, мы как раз прибыли к пункту постоянной дислокации батальона подполковника Кани, дружно покинули автомобиль. Находившийся со мной майор-артиллерист, приставленный в комиссию из штаба армии и поручик-контрразведчик (непонятно что забывший в нашей комиссии) наперегонки бросились подавать ручку переводчице с непривычным для моего уха двойным именем Мари-Жан.
Успел, как более молодой и физически развитый, конечно, контрразведчик. Впрочем, руку девушка подала всё-таки майору-артиллеристу. Ну тут и понятно – звездочки у майора побольше на погонах. Впрочем, как мне кажется, эту француженку интересуют не звезды на погонах. Поэтому и майору она ручку подала. Всё-таки у поручика весьма колючий взгляд. Это, похоже, профессиональное.
Встречал нас незнакомый майор-танкист.
-Майор Владислав Стижевский! – Представился он, сделав акцент на ударении в своём имени на последнюю гласную букву. – Начальник штаба 31-го отдельного танкового батальона!
В реальной истории в составе автобронетанковых частей Войска Польского было три батальона лёгких танков: 1-й и 2-й батальоны были вооружены польскими танками 7ТР, а 21-й – французскими Рено Р-35, в боях участия так и не принял. Благодаря действиям нашего героя, в составе Войска Польского появилось ещё два танковых батальона: отдельный танковый батальон армии «Познань» на всё тех же 7ТР, под командованием поручика Домбровского (нашего ГГ) и 31-й отдельный батальон легких танков на старых Рено ФТ-17, под командованием подполковника Кани. Фактически, стараниями нашего героя и генерала Кутшебы, армия «Познань» на данный момент обладает самыми сильными автобронетанковыми силами в почти полторы сотни единиц бронетехники (49 танков 7ТР, 45 французских Рено ФТ-17, а также несколько десятков танкеток ТК-3, TKS и бронеавтомобили различных моделей).
Мы поочерёдно представились, после чего полковник через переводчицу начал задавать вопросы:
-Сколько у вас танков в батальоне?
-Сорок пять машин, пан полковник! – Чётко отрапортовал майор. – Из них двадцать, вооружены орудиями, а двадцать пять пулемётами, пан полковник!
Я мысленно взгрустнул – если вооруженные пушками танки ФТ-17 в моём понимании приносили хоть какую-то пользу в современных боевых условиях, то пулемётные версии этих машин были практически бесполезны: медленные, неповоротливые, со слабой проходимостью и недостаточной броневой защитой, в моих глазах эти танки представляли из себя легкую мишень. Вооруженные же пушками танки, могли хотя бы при необходимости какой-нибудь ДЗОТ расковырять, пусть и оставаясь такими же неповоротливыми и медленными. Или, на худой конец, могут стать пусть и паршивым, но всё-таки противотанковым средством! Миллиметров десять брони они пробивать должны своими бронебойными болванками!
Главный герой немного ошибается. Бронебойный остроголовый снаряд для орудия SA18 пробивает 12-мм брони при угле наклона в тридцать градусов на дистанции в полкилометра.
На летней жаре нас долго держать не стали – майор, как истинный «хозяин» батальона, в отсутствие своего непосредственного начальника решил принять весь удар на себя. За что ему честь и хвала. При одном взгляде на этого майора я сразу понял – на таких весь мир держится…
Мои мысли подтвердились практически сразу же, как только вся делегация оказался в кабинете майора. Вопросов француз-полковник задавал великое множество, и так часто, что переводчица Мари-Жан даже не успевала их переводить. Впрочем, отвечал майор на вопросы весьма бодро и четко, что не могло не радовать. А как оно на самом деле будет - в бою станет известно.
-Наличие боезапаса в батальоне? – Последовал очередной вопрос через переводчицу.
-По два с половиной боекомплекта на артиллерийские танки, и по три, на пулемётные. – Без запинки отвечал майор.
-Сколько радиостанций в батальоне?
-В батальоне лишь две радиостанции. – Также коротко ответил он. – На танках радиостанций нет.
-Сколько часов вождения у механиков-водителей?
-В среднем, по восемь.
-Сколько танков находится в плачевном техническом состоянии? Сколько из них готовы к самостоятельному передвижению? – Вставил свой вопрос я. Француз что-то вопросительно залопотал, после чего девушка короткой фразой что-то перевела ему в ответ.
-Все танки в плачевном состоянии. – С искренней грустью в голосе, заявил майор. – Самостоятельно покинуть расположение смогут три с половиной десятка танков. Остальные не могут самостоятельно передвигаться. Сколько километров и какое количество танков пройдёт своим ходом, сказать затрудняюсь. Вся техника в батальоне предельно изношена и требует либо замены, либо капитального ремонта. Часто – заводского.
Услышав ответ, я негромко (чтобы не слышала француженка) выругался. Меня поддержал и поручик-контрразведчик, только никто кроме меня этого так и не услышал.
Ситуация складывалась паршивая – есть полсотни пусть не новых, но всё-таки ещё боевых машин, с минимальной боевой ценностью. И что характерно, эту ценность батальон терял с каждой секундой.
