– А каким ты был с ним?

– Мы все играем предписанные, навязанные или выбранные роли. В большей или меньшей степени. Я был собой, но с оглядкой. Умник никогда не позволил бы общаться в том тоне и с той степенью сарказма, которые я использовал в разговорах с тобой.

– Ты его любил? – осторожно спросил Макс. – Я помню, как светились от радости твои глаза, когда ты его увидел. Точнее, меня…

– Радость – категория преходящая, но с тобой мы еще тоже посмеемся, – Грин растянул губы в подобие улыбки. – Мы с Умником не были любовниками, если ты об этом.У меня только на девушек встает. Я относился к нему как к старшему брату. Строгому, сильному, опытному, жесткому, а иногда и жестокому. Плоть от плоти Стикса. С ним я чувствовал себя как за каменной стеной.

– Вы были друзьями?

– В дружбе, как и в любви, кто-то дружит, а кто-то позволяет дружить, – Грин поднялся с дивана, прошел к видавшему виды столу и налил себе вина. – А он не позволял даже, а скорее держал меня рядом на эмоциональной привязи как веселого жизнерадостного щенка. Возможно, видел во мне младшего брата, которого у него никогда не было.

– А ты, значит, дружил?

– Сейчас подбираю слова, чтобы сформулировать ответ, и понимаю, что нет, – Грин задумчиво покачивал стакан, рассматривая жидкость в тусклом свете фонаря. – Уважал, боялся, боготворил, испытывал благодарность, но не дружил.

– Ты очень бурно переживаешь его потерю…

– Я что, должен выбросить его из головы через пять минут после известия о смерти!? – глаза Грина блестели от слез. – Умник был частью моей жизни на протяжении трех лет! Он защищал меня, помогал, учил сражаться и выживать, а я в итоге стал причиной его гибели!

– Но он сам попросил тебя приманить зараженных, – медленно произнес Максим. – Кстати, объясни, как ты их чувствуешь, как призываешь?

– Это – дар Улья, каждый иммунный в Стиксе получает какую-то уникальную способность…

– Умник останавливал время, а ты можешь чувствовать и призывать монстров?

– Именно! – Грин подошел к закрытому глухой железной ставней окну и начал внимательно рассматривать крепления. – Он показал мне твой дом и приказал появиться в четко оговоренное время, ни в коем случае не раньше. А за час до этого приманить нескольких зараженных. Если бы я нарушил приказ, он был бы жив…

– Не вини себя, это либо чудовищная случайность, либо часть его плана, хотя второй вариант маловероятен.

– Зачем ты выдавал себя за него? – Грин повернулся к Максу и окинул его тяжелым взглядом.

– Решил, что, если назову вещи своими именами сразу, меня просто убьют, – Макс пожал плечами и выгнул левую бровь. – Ты только что чуть меня не пристрелил.

– Прости, это нервы, – Грин подошел к столу и снова налил себе вина. – А ты поднимаешь бровь точно так же, как он. Я не планировал тебя убивать, если бы хотел, то не промахнулся.

– А как бы ты поступил, признайся я сразу?

– Даже не знаю, – Грин сделал паузу, завороженно глядя в бокал. – Возможно, завалил бы в состоянии аффекта. А может, нет. Я не кровожадный, меня уже мутит от насилия. Когда понял, что ты не тот, за кого себя выдаешь, решил не подавать вида и отвезти тебя к Профу и Филу. И уже всем вместе с тобой разобраться.

– Разобраться – это допрос и бита в заднице?

– Подсознательные желания управляют нашими осознанными фантазиями, – Грин усмехнулся. – Теперь я понял, в надежде на что ты таскаешь её с собой!

– Вы очень проницательны, Евгений Ваганыч, – желчно парировал Макс.

– Иногда банан – это просто банан, без намеков, – Грин сделал глоток вина и поморщился. – Разобраться – значит пообщаться с тобой, получить необходимую информацию и решить, что делать дальше.

– И какие у тебя планы теперь? – Максим подошел к Грину, взял стакан из его рук и допил вино. – Ты слишком много бухаешь!

– Продолжать знакомиться, бади! – Грин пристально посмотрел на Макса и положил руки ему на плечи. – Я практически не пью, если не считать живец. А сейчас у меня шизофрения развивается. Глаза подают сигнал мозгу, что передо мной Умник, но разум противится визуальному восприятию. Меня рвет на части. Я должен сложить твой образ заново.

– Как будем складывать, – Макс съежился под тяжестью рук Грина, ему хотелось освободиться от крепких объятий. – Вином заливать, в тетрис играть или в пятнашки?

– Задавать друг другу вопросы, отвечать, и рассказывать о себе, нести все, что взбредет в голову, – Грин, не отрываясь, пристально смотрел в глаза Максиму. – Правило только одно: не врать. Если не хочешь о чем-то говорить – просто не отвечай. У нас в распоряжении как минимум сутки.

– Запретные темы есть? – без энтузиазма поинтересовался Макс.

– У меня нет, можешь спрашивать о чем угодно, – Грин отстранился от Макса и сделал шаг назад.

– Почему ты в бандане?

– В бандане? – удивленно переспросил Грин. – Тебя это реально интересует? Какие есть версии?

– Лысина, шрам, третий глаз, хрен во лбу....

Грин молча снял темно-зеленую повязку, под которой скрывались длинные волосы, собранные в пучок на затылке. Все также улыбаясь и не отрывая взгляда от Макса, он молча развязал кожаный ремешок, и по плечам рассыпались густые каштановые локоны.

– Я стараюсь оставаться человеком даже в Стиксе, – Грин отбросил волосы назад, – пытаюсь сохранить частичку себя прежнего, и прическа из моего прошлого – один из якорей. А в бою длинные волосы мешают.

– И являются причиной двусмысленных шуток в рядах обитателей Улья, – с уверенностью предположил Макс. – Как тебя зовут на самом деле?

– В Стиксе нет имен, есть только клички. Традиции зоны. Но для себя я решил, что все дело в сакральности истинного имени. Я открываю его лишь по-настоящему близким людям.

– Значит, для меня ты – Грин?

– Да. Пока так. Но я уникальный персонаж в Улье, потому что у меня две клички. За глаза меня называют щенком.

– Ты похож, да, – Максим засмеялся и немного расслабился, – и мне это нравится.

– Что ты говорил по поводу биты? – уточнил Грин с кислой улыбкой. – Дело не в похожести, я – щенок Умника.

– Тебя это обижало?

– Нисколько, мне было по барабану, даже когда меня называли его девкой.

– А ему?

– Он парился, несколько сломанных челюстей и пара стволов в задницах шутников решили проблему.

– «Стволы в заднице» – это фигура речи?

– Смысл такой же прямой, как ствол автомата в заднице, – глаза Грина снова смеялись. – Поверь, это детские игры в песочнице по сравнению с тем, что здесь творят другие.

– Выживают самые приспособленные, естественный отбор?

– Да, но мне кажется, что нормальных людей здесь больше, чем откровенного дерьма.

– Философский вопрос, – Макс потер виски. – Возможно, кто-то считает отбросами нас.

– В Улье все проще, – Грин задумался и на мгновение замолчал. – С точки зрения людей, привыкших к сытой и спокойной жизни, таких, каким еще вчера был ты сам, все выжившие здесь – жестокие и беспринципные ублюдки.

– А на самом деле?

– В целом это правильное утверждение.

– То есть, Деда Мороза не существует?

– И розовых единорогов – тоже!

– И как же ты здесь живешь?

– Я не живу, а выживаю, – Грин положил руку на плечо собеседника. – И тебе советую поменьше жалеть об оставшейся в прошлом жизни.

– Я еще не вкусил настоящего, чтобы страдать по прошлому…

– У тебя девчонка была на Земле? Или жена? Родители? Родственники?

– Никого, – Макс с досадой поджал губы. – Дед с бабкой умерли несколько лет назад и дом в наследство оставили. Тот самый, который загрузился в Улей.

– У меня папаша остался. Я, конечно, скотина неблагодарная, потому что по поводу его исчезновения из моей жизни страдаю меньше всего.

– Он тебя обижал?

– Нет, наверное, даже любил по-своему, заваливал деньгами и дорогими игрушками, – Грин убрал непослушную прядь волос со лба и замолчал.

– Тогда почему?

– Я был лишь красивой говорящей игрушкой, живым напоминанием о матери, которая умерла при родах. Ее он продолжал любить даже через много лет после смерти.