– Благодарю, святой отец. Благословите.
– Благословляю.
Люцифер знает, что Патриция соберёт свои вещички и уберётся из города в самое ближайшее время, оставив своему супругу их общих детей. Грег не особо расстроится. Он давно мечтает о продавщице местного продуктового магазина Мэри Билл. Иногда нужно вырвать сорняк, чтобы дать возможность прорасти новым росткам. Демон остаётся доволен своими делами.
Далее на исповедь приходят ещё несколько жителей, среди которых, конечно же, Перси. Люцифер ощущает раздражение, когда тот только открывает свой рот. В этот раз демон пресекает его привычно длинные разговоры, и, наградив Перси парочкой вразумительных напутствий, отправляет прочь.
Демон вертит головой из стороны в сторону, разминая усталые мышцы шеи. Примерно через час должно состояться короткое мужское собрание, а затем он отправится в дом, где его наверняка очень ждут.
Люцифер не сдерживает улыбки от этой мысли. Он уже представляет Уорнер в её коротких джинсовых шортиках, тонкой майке и раскрасневшимися от смущения щëчками. Демон глубоко вздыхает и поднимается с места, но очередной скрип дверцы из соседней кабинки вынуждает напрячься.
Люцифер чертыхается и опускается обратно на сидение, раздражённо теребя чëтки. Он вовсе не планировал задерживаться в этой тюрьме дольше обычного, поэтому еле сдерживается, чтобы не вышвырнуть нежданного нытика за шиворот.
– В общем… я не знаю, как следует правильно начать, потому что делаю подобное впервые.
Этот сладкий голос обладательницы, занимающей всю центральную часть его повседневных мыслей, принуждает Люцифера застыть от неожиданности. Своим внезапным появлением она удивила его, чёрт возьми. Сама малышка Уорнер собственной персоной. Демон считает это даже забавным.
– Обычно стоит начать со слов «Святой отец, я согрешила», – Люцифер старается придать голосу как можно больше официальности, чтобы Тори ощущала себя чуть менее неловко.
– Ох, – вздох безысходности. Уорнер нервничает, демон ощущает её дрожь и учащённое дыхание сквозь тонкую перегородку.
– Ладно… Тогда… Святой отец, я согрешила.
Люцифер не знает почему, но эти слова мощно отдают в его ширинке. Привычная для него фраза из такого невинного чистого ротика звучит невероятно пошло. Тело машинально реагирует, а брюки натягиваются в том месте, где под плотной тканью рвётся на свободу его горячая восставшая плоть. Кажется, исповедь рискует принять нестандартный оборот.
– В чём заключается грех твой, дитя моё? – ровный официальный тон прекрасно скрывает возбуждение, бушующее в теле демона. Он умело владеет собой, но больше всего желает владеть Уорнер.
– Я… – прерывается Виттория. Её нерешительность так явно чувствуется через эту деревянную грань, что разделяет их, – … сделала то, чего не должна была делать. Это грех.
– Конкретизируй суть проблемы, дитя моё. Так я смогу помочь тебе разобраться.
Девушка ерзает на месте.
– Желать чего-то так сильно это очень большой грех, святой отец?
В чёрных глазах клубится азартный блеск. Внезапный вопрос Виттории рушит представление об этой девушке как о прилежной скромнице. Кажется, Люцифер недооценивал её, и понимает, к чему она клонит. Сейчас главное не спугнуть, а ещё больше заставить углубиться в саму суть.
– Здесь нужно исходить из самого зачатка проблемы. Например, желание кому-либо смерти. В Писании существует непреложная заповедь «Не убей». А даже помыслы о том, чтобы желать смерти ближнему – грех.
– Значит ли это, что любые помыслы, что противоречат Писанию – есть уже совершённый грех?
– Мысли зачастую становятся поступками. Но главное, эти поступки не должны навредить ближнему твоему.
Тори молчит. Её частые вдохи-выдохи становятся единственным эпицентром внимания Люцифера. Он воображает эту упругую грудь, которая вздымается от волнения, а на щеках расползается румянец. Её губы наверняка приоткрыты, а руки теребят цепочку на шее.
– Тогда мне нужно покаяться, святой отец, ибо нет моей душе прощения, – её голос дрожит, крик отчаяния читается меж сказанных слов.
– Так в чём именно грех твой? – повторяет Люцифер.
– Я… у меня… Эти чувства новы для меня, и за последние несколько дней… В общем, я думаю о том, о ком не должна думать и желаю того, кого не должна желать! – голос девушки срывается на последнем слове, а Люцифер медленно прикрывает веки. Пальцы сжимаются в кулак, желание острой вспышкой пробегает по венам, а в мыслях пульсирует:
– Бл*ть, наконец-то.
***
Она не должна была говорить всего этого, она вообще не должна быть здесь. Не должна. Но почему один только этот низкий бархатистый голос сводит её с ума? Ей нужно было сказать ему всё то, что сказала. Пусть через перегородку исповедальни, но теперь Виттории ужасно стыдно.
Испытывать влечение к священнику – грех. Но ещё больший грех – втягивать его в это. Она до сих пор не понимает толком, как оказалась у подножия церкви, как её губы произнесли всё то, чего ей говорить не следовало, но время не повернуть вспять.
Тори вытирает вспотевшие ладони о ткань джинсов. Ей нужно уйти отсюда срочно. Сбежать, чтобы не встретить пытливый взгляд чёрных глаз, иначе их темнота поглотит её шаткий нестабильный разум.
Девушка мечется по крохотной комнатке, в то время как за стенкой стоит непоколебимая тишина. Тори заключает, что Люциан теперь презирает её. Невыносимое чувство ничтожности захлёстывает девушку. Она толкает дверцу, но выйти ей не удаётся. Ничего не видя перед собой в порыве охвативших её тело эмоций, она врезается во что-то твердое. Это что-то оттесняет её назад в кабинку, раздаётся щелчок закрываемого замка, будто её поймали в ловушку.
Тори вскидывает голову, дыхание набирает обороты, а сердце готово покинуть грудную клетку, яростно сотрясая хрупкие ребра.
Глаза священника отражают решительность вперемешку с чем-то диким, необузданным. Знакомый запах заполняет комнатку. В этот раз на мужчине нет привычного одеяния, в каком девушка привыкла его видеть, и это волнует.
Две пары рук властно ложатся на плечи Тори и оттесняют к противоположной стене. Его тело так близко, а лицо излучает абсолютную уверенность.
– Виттория, – хрипло шепчет он и ощутимее придавливает к лакированной поверхности. Его жар обволакивает тело девушки, отчего по венам плывёт горячая волна, а затем сосредотачивается внизу живота.
Девушка не может оторвать глаз от притягательных губ. Расстояние между их лицами стремительно сокращается, а ещё через мгновение мужской рот обрушивается на мягкие губы девушки. Их дыхание сливается воедино, а языки яростно борются друг с другом.
Люциан пахнет бурей, огнем и страстью. Обеими руками он обхватывает лицо Тори, всё глубже проникая в её рот. Это неправильно, порочно, скандально. Но в то же время так необходимо. Виттория цепляется за сильные мужские плечи, чтобы не упасть, потому что этот поцелуй отнимает все силы, но взамен дарит невероятное наслаждение. Это её первый настоящий поцелуй. Все те робкие касания губ с Харви никогда не сравнятся с тем, что происходит сейчас в эту самую минуту, или минуты, потому что девушка попросту теряется во временных диапазонах, отдаваясь на милость священнику.
Она не сдерживает стона, когда его губы исследуют тонкую шею, ласкают нежную кожу языком. Одна рука его теряется в волосах девушки, вторая же – усердно продолжает прижимать её к деревянной стене из тёмного дерева. От слишком тесного контакта Тори опознаёт мужское возбуждение, а её белье насквозь пропитано собственной влагой. Боже, что же они творят?! Ещё и в церкви.
Виттория мягко отстраняется, прерывая это внезапное безумие. Люциан нехотя завершает поцелуй, зарывается лицом в шёлковые пряди волос, и они замирают в таком положении на некоторое время. В его объятиях уютно, и терять тепло его тела вовсе не хочется, но так нужно.
Люциан отстраняется, опускается на сидение, увлекая девушку за собой. Он подхватывает её на руки и вполне благопристойно усаживает к себе на колени.
