– Почему бы вам было не проявлять своей любезности… там, откуда вы приехали? – проговорила г-жа д’Арвиль с полуулыбкой.
– Иначе говоря, оставаться в отсутствии, не так ли? Какие мерзости, какие гадости вы говорите! – вскричал г-н де Люсене, ставя ноги на пол и ударяя по своей шляпе, словно по баскскому барабану.
– Ради всего святого, сударь, не кричите так громко и сидите смирно, иначе вы вынудите нас уйти отсюда, – с досадой молвила г-жа д’Арвиль.
– Превосходно, значит, вы хотите опереться на мою руку и пройти по галерее?
– С вами? Нет, конечно. Будьте осторожны, прошу вас, не трогайте этого букета, умоляю, оставьте в покое и мой веер, не то сломаете его, по своему обыкновению.
– Какие пустяки! Поверьте, я и так сломал их немало, особенно хорош был один китайский, который госпожа де Водемон подарила моей жене.
Произнося эти успокоительные слова, г-н де Люсене теребил густые стебли ползучего растения. Дело кончилось тем, что оно оторвалось от дерева, служившего ему опорой, и рухнуло на герцога.
Из-под этого зеленого покрова раздались взрывы смеха, да такие безумные, визгливые, оглушительные, что г-жа д’Арвиль сбежала бы от своего несносного соседа, если бы не заметила в эту минуту г-на Шарля Робера («офицера», как называла его г-жа Пипле), который направлялся к ним с противоположного конца аллеи. Могло показаться, будто она идет ему навстречу, и, испугавшись этого, молодая женщина осталась рядом с г-ном де Люсене.
– Скажите, госпожа Мак-Грегор, ведь я в точности походил на бога Пана, на наяду, лешего, дикаря под обрушившейся на меня листвой? – спросил г-н де Люсене, обращаясь к Саре, возле которой он неожиданно очутился. – Кстати, о дикаре, я должен рассказать вам чрезвычайно неприличную историю… Представьте себе, что на Таити…
– Герцог, – ледяным тоном прервала его Сара.
– Так вот же, я не расскажу вам этой истории; приберегу ее для госпожи де Фонбон, она как раз идет к нам.
Это была пятидесятилетняя коротышка, очень претенциозная и очень смешная, с тройным подбородком, которая вечно закатывала глаза, говоря о своей душе, о томлении своей души, о запросах своей души, о порывах своей души. В этот вечер на ее голове красовался безвкуснейший тюрбан из ткани медного цвета в мелкий зеленый горошек.
– Я оставляю свою историю для госпожи де Фонбон, – воскликнул герцог.
– В чем дело, герцог? – спросила г-жа де Фонбон, жеманясь, воркуя и подмаргивая, как говорят в народе.
– А дело в том, сударыня, что эта история в высшей степени неприличная, непристойная и ни с чем не сообразная.
– Ах, боже мой! Но кто же посмеет… рассказать ее? Кто же позволит себе?..
– Я, сударыня; моя история вогнала бы в краску даже старика Шамборана. Но я знаю ваши вкусы… Послушайте-ка…
– Сударь…
– Так нет же, вы не услышите моей истории, не услышите! И знаете из-за чего? Вы обычно так хорошо одеваетесь, с таким вкусом, с таким изяществом, а сегодня вечером на вас тюрбан, похожий, разрешите сказать, на старую форму для торта, изъеденную ярь-медянкой.
И герцог громко расхохотался.
– Если вы приехали с Востока для того, чтобы возобновить ваши дурацкие выходки, которые прощаются вам лишь потому, что голова у вас не в порядке, – раздраженно проговорила толстуха, – все пожалеют о вашем возвращении, сударь.
И она величественно удалилась.
– Как мне хочется сбросить тюрбан с этой противной жеманницы! – сказал г-н де Люсене. – Прямо руки чешутся, но я уважаю ее: она одинока на белом свете… Ха-ха-ха! А вот и господин Шарль Робер, – воскликнул г-н де Люсене, – я встречал его на пиренейских водах… Он поразительный малый, поет как лебедь. Увидите, маркиза, как я его разыграю. Хотите, я вам представлю его?
– Сидите смирно и оставьте нас в покое, – сказала Сара.
Пока Шарль Робер медленно шел по аллее, делая вид, что любуется оранжерейными цветами, г-н де Люсене ловко завладел флаконом Сары и в полном молчании, с чрезвычайным усердием старался отвинтить пробку этой прелестной вещицы.
Господин Шарль Робер подходил все ближе; его высокая фигура была безукоризненно пропорциональна, черты лица отличались редкой правильностью, костюм исключительной элегантностью; однако его лицу и манерам не хватало изящества, обаяния, изысканности; походка была напряженная, чопорная, руки и ноги большие и неуклюжие. Как только он увидел г-жу д’Арвиль, незначительность его лица сразу исчезла, сменившись глубокой меланхолией, слишком внезапной, чтобы ее нельзя было заподозрить в наигранности; однако сделано это было безупречно. Вид у г-на Робера был такой несчастный, такой безутешный, когда он подходил к г-же д’Арвиль, что она невольно подумала о зловещих словах Сары насчет трагического шага, на который может толкнуть его любовь.
– Ба, да это вы, сударь, здравствуйте! – обратился к нему г-н де Люсене. – Я не имел удовольствия видеть вас со времени нашей встречи на пиренейских водах. Но что это с вами? Вид у вас совершенно больной!
Тут г-н Шарль Робер бросил долгий горестный взгляд на г-жу д’Арвиль и ответил герцогу с подчеркнутой печалью в голосе:
– Я и в самом деле болен, сударь.
– Боже мой, боже мой, вы так и не смогли отделаться от своих утренних рвот? – спросил г-н де Люсене с видом искреннего участия.
Вопрос этот был столь неожидан, столь нелеп, что на мгновение г-н Шарль Робер растерялся; затем лоб его покраснел от гнева, и он ответил г-ну де Люсене твердым, отрывистым голосом:
– Если вас так интересует мое здоровье, сударь, я надеюсь, что вы завтра же зайдете справиться о нем?
– Ну конечно, мой милый… конечно, завтра же пришлю к вам… – высокомерно ответил герцог.
Сделав полупоклон, г-н Шарль Робер удалился.
– Забавнее всего, что он так же здоров, как турецкий султан, – сказал г-н де Люсене, снова развалясь на диване рядом с Сарой, – если только я не попал в точку, сам того не подозревая. Скажите-ка, госпожа Мак-Грегор, разве у этого молодца не такой вид, словно его рвет по утрам?
Сара резко повернулась спиной к г-ну де Люсене, ничего ему не ответив.
Вся эта сцена разыгралась с молниеносной быстротой.
Сара с трудом подавила взрыв смеха.
Госпожа д’Арвиль жестоко страдала, думая о тягостном положении человека, которому был задан столь нелепый вопрос в присутствии любимой женщины; она пришла в ужас при мысли о возможной дуэли и под влиянием необоримого чувства жалости неожиданно встала, взяла под руку Сару и догнала г-на Шарля Робера, который был вне себя от гнева.
– Завтра в час дня… я приду… – сказала она тихо, проходя мимо него.
Затем она вернулась с графиней на галерею и покинула бал.
Глава XVIII. Ангел мой, как ты поздно приехала!
Отправляясь на это празднество, чтобы выполнить долг вежливости, Родольф намеревался выяснить, насколько обоснованны его опасения относительно г-жи д’Арвиль, и узнать, была ли она героиней рассказа г-жи Пипле.
Покинув вместе с графиней *** зимний сад, Родольф напрасно обошел несколько салонов в надежде встретить г-жу д’Арвиль. Он возвращался в оранжерею, когда, задержавшись на первой ступеньке лестницы, оказался свидетелем мимолетной сцены, которая произошла между г-жой д’Арвиль и г-ном Шарлем Робером после отвратительной шутки герцога де Люсене. Родольф заметил многозначительные взгляды, которыми они обменялись. Предчувствие подсказало ему, что этот высокий красивый молодой человек и есть тот самый офицер, о котором ему говорила г-жа Пипле. Желая убедиться в этом, он вернулся на галерею.
Оркестр заиграл вальс; вскоре он увидел г-на Шарля Робера, стоявшего в проеме одной из дверей. Казалось, он был вдвойне доволен – и своим ответом г-ну де Люсене (Шарль Робер был человеком весьма храбрым, несмотря на свои причуды), и свиданием, которое назначила ему на следующий день г-жа д’Арвиль: он был уверен, что на этот раз она не обманет его.
Родольф разыскал Мэрфа.
– Видишь высокого блондина вон там, среди кучки людей?