Он казался даже выше, чем недавно в лодке, и действительно был прекрасен. Мраморно-гладкая кожа, аристократический нос, высокие скулы под черной тенью бровей, однако суровый пристальный взгляд зеленых глаз неожиданно противоречил слишком чувственному рту.

Эти черты были ей уже знакомы с той ночи, когда он на полминуты снял маску, но теперь Сара увидела темные круги под глазами, а также крошечные морщинки, разбегавшиеся от их уголков. Они были не от смеха, эти явные признаки напряжения, усталости, беспутного образа жизни, частого прищуривания или гнева. Сара до сих пор была уверена, что у него есть некий план – относительно ее, леди Анны или даже леди Меррил, – вовсе не отличающийся благородством, хотя страсть в его взгляде, когда он смотрел на нее, тоже не подлежала сомнению.

«Какой же я должна выглядеть в моем перешитом черном бомбазине и маске, инкрустированной стразами? Но лучше, чем с открытым лицом», – безжалостно сказала она себе, игнорируя знакомую боль.

Он пока не видел ее липа, это ясно, иначе бы в его глазах не было желания. Что бы Мавр ни задумал, он хотел ее, по крайней мере сейчас, и она не собирается ничего делать, чтобы этому препятствовать. Безрассудная мысль, но Сара была разумным человеком и знала, что вряд ли еще когда-нибудь прельстит мужчину, который захочет от нее чего-то большего, кроме десятишиллинговой плотской близости.

– Я Сара. – Голос показался ей чужим: низкий, уверенный, а не подавленный полушепот.

– Вы можете называть меня… Грим.

– Значит, я должна была проявить большую изобретательность со своим именем. Сара не может соперничать с Гримом.

Он прищурился.

– Это мое имя. По крайней мере часть его.

Он взял с подноса, оставленного слугами, клубнику, оторвал хвостик и предложил ягоду ей легким движением руки, словно принц в детской волшебной сказке, охваченный нетерпением.

Сара молча съела клубнику, не снимая вуали.

– Благодарю вас, лорд Грим.

Он вздрогнул от выражения почтительности и одарил ее суровым взглядом из-под тяжелых бровей.

– Почему вы сюда пришли?

Сара направилась через комнату к древней софе из конского волоса, стоявшей возле столика с подносом, села на нее и взяла сочный абрикос.

– Почему вы пригласили меня? – спросила она, держа абрикос у губ.

Он перевел взгляд на ее рот, и она почувствовала, что краснеет от его явного внимания.

– По-моему, вы уже сами ответили на этот вопрос. Чтобы соблазнить вас.

Саре вдруг захотелось раздразнить его, искусить, посмотреть, как далеко она может зайти в своей игре.

– Прекрасная работа, пока вы ею занимаетесь.

Она даже не успела сделать вдох, потому что он вдруг оказался на ней, всем весом прижав ее к пыльной софе. Она чувствовала жар его тела, его рот был в дюйме от ее губ, взгляд словно проникал ей в душу. Абрикос выпал из ее ослабевших пальцев на пол.

– И вы ничего не чувствовали, когда я вас целовал у колонны на маскараде в палаццо Беллини? – Слова едва доходили до нее сквозь громкий стук сердца в ушах. – Не чувствовали ничего в лодке?

Он провел длинным изящным пальцем по ее губам, медленно склонился к ее лицу, так что вуаль, еще влажная от их поцелуя, с каждым его вздохом щекотала ей кожу.

– Если бы не чувствовала, вы думаете, я была бы сейчас здесь? – хрипло прошептала она.

Какие-то мгновения он просто, не мигая, смотрел на нее. Он собирался поцеловать ее, и невольно она стала тянуться к его губам. Внезапно, без всякого предупреждения, он встал и тихо засмеялся.

– Нет, милая Сара, я знаю, когда моя работа хорошо сделана.

Она продолжала ошеломленно лежать, затем приняла сидячее положение, готовясь к яростной отповеди.

– Ешьте абрикосы. – Он указал на фрукты на подносе. – И больше не испытывайте меня.

Сара машинально взяла абрикос. Зачем она пришла сюда? Нужно уйти, пока еще не слишком поздно. Вместо того чтобы подняться и уйти, она поднесла фрукт ко рту.

Пока она ела, он ходил по комнате, словно лев, посаженный в клетку. Нет, это избитое сравнение не подходило такому человеку. Львы благородные и смелые, у них золотистая шкура. А он опасный и гибкий, скорее пантера, вдруг попавшая в полосу света и стремящаяся вернуться в ночь.

Ночь. Слово пришло как ответ на вопрос, который Сара не могла облечь в слова: почему вместо чувственного, безрассудного любовного свидания их встреча оказалась чем-то слишком реальным, слишком запутанным и неловким. Она требует мрака, тайны, иллюзии анонимности.

Сара решительно встала, положила фруктовую косточку на поднос, затем приподняла вуаль настолько, чтобы задуть тонкие свечи ближайшего канделябра. Мавр, или Грим, не важно, резко повернулся к ней, однако лишь молча смотрел, как она гасит две лампы и еще полдюжины свечей.

– Вы собираетесь ввергнуть нас в полную темноту?

Она не могла понять, что скрывается за его словами, но ответила с непривычным хладнокровием:

– Если полная темнота возможна.

Найдя возле следующей коллекции подсвечников щипцы для снятия нагара, она с быстрой последовательностью загасила каждое пламя, чувствуя на себе взгляд Мавра.

– Вы просили меня снять маску, – сказала она, покраснев. – Когда все лампы и свечи будут погашены, я так и сделаю.

Он продолжал смотреть на нее – лицо, как холодный мрамор, глаза, как пылающие угли. Не меняя выражения, он взял ближайший подсвечник и одним выдохом задул его.

Темнота затушевала прогнившее великолепие комнаты, скрыла прошедший век, смягчила пятна запущенности. Сара бросила последний взгляд на лицо Мавра и погасила оставшуюся свечу. Теперь комнату освещал только свет полной луны, проникавший сквозь широкое окно в дальнем конце.

Сара замерла, глядя на темный силуэт. Пока глаза привыкали к темноте, она не могла различить детали внешности Мавра, зато каким-то странным образом ощущала его, казалось, слышала его дыхание, почти вообразила, что чувствует даже его сердцебиение. Потом он шевельнулся, разрушив иллюзию, и она тут же отпрянула, когда он в три шага сократил расстояние между ними. Одной рукой Мавр поймал ее за талию, развернул, прижал к себе, а другой – сорвал с нее маску.

– Я мог бы сделать это в любое время, милая Сара, – угрожающе произнес он с явным намерением испугать ее.

– Я знаю.

Маска упала на пол, его рука обхватила ее лицо жестом отнюдь не успокаивающим, а собственническим, даже слегка грубым. Большим пальцем он погладил ее подбородок, губы, щеки, надавил на веко, не сильно, хотя достаточно ощутимо, чтобы это стало предупреждением: «Теперь я могу сделать с тобой все, что захочу».

У нее мелькнуло воспоминание об иных грубых прикосновениях, иных угрозах, о других руках на ее лице и теле. Но прикосновение этой руки вытеснило те воспоминания, как холодный ветер отгоняет дым.

Пока не слишком поздно, она еще может уйти.

– Было ошибкой приезжать сюда, – тихо сказал он ей.

– Я так не думаю.

Сара надеялась, что это правда. Она не могла бы поклясться, что Мавр ее не обидит, но он не похож на человека, которому доставляет удовольствие причинять женщине боль.

Он засмеялся.

– Возможно, я не очень преуспел в своих попытках соблазнить вас. Мне бы следовало пообещать вам секреты, которые вам не знакомы, переживания, о которых вы не подозревали. Я же, наоборот, пытаюсь вас отпугнуть.

– Не обещайте мне ничего, – опрометчиво сказала она и пожалела об этом.

Он провел костяшками пальцев по ее щеке.

– Вы не любите красивые слова? – Голос у него смягчился до притворного напева, однако Сара чувствовала в его теле напряженность, опровергающую ложь.

– Я никогда не получала обещаний от мужчин, которые бы не прогнили изнутри. – Зачем она говорит об этом ему? – Во всяком случае, – быстро прибавила она, – от вас я, конечно, не получу обещания, которому не следует верить. Просто снова поцелуйте меня и не говорите ничего, что не принимаете всерьез.

– Простите, Сара. – По его тону она поняла, что он говорит искренне.