– Где он? – холодно спросил я.
– Кого вы имеете в виду? – заинтересовался старик, и замешкался с закрытием коробки.
– Того кто выследил эльфов. Кто написал ту статью в этот сливной бачок? – спросил я и поставил шахматную фигуру на стол. Потом направил оскаленную пасть коня точно на моего собеседника, будто микрофон и вновь уставился на него.
– Я перед Вами, пан Вишневский – елейным голоском ответил дед, снял шляпу и очки, а потом положил их на стол, рядом с коробкой шахмат.
Сказать, что меня удивило то, что этот человек меня знает не сказать ничего. Если бы я в этот момент был подключён к полиграфу то, вероятно, спалил бы его к чертям. Мгновенно придя в себя, я решил не выходить из образа. Это помогло мне удерживать все детали, и я быстро вспомнил о том, что привлекло моё внимание ранее.
– И давно вы уволились из нашего университета? – сказал я, указывая на значок выпускника.
– С вашего позволения, могу признать, что в юриспруденции у вас есть будущее, пан Вишневский. – Сказал дедушка и, наконец, расслабился. – Вы подмечаете верные детали.
– Вы не смотрите на то, что я так суров с вами. Тот факт, что вы нашли место сбора любителей мрачной фантастики, изрядно меня порадовал. Я знал, что вы непростой человек, весь ваш курс выдался урожайным на гениев. Но один затмил всех. Возможно, вы именно его ожидали тут увидеть?
– Да. – грустно ответил я и склонился над столом.
– Вы ведь не помните кто я, не так ли, пан Вишневский? А ведь это моя подпись стоит на вашем дипломе. Я помню все подписи, как старатель, который помнит все самородки, найденные с таким большим трудом. И если самородки остальных однокурсников не более чем песок, по сравнению с вашим, то самородок того, кого вы ищите был размером с грузовик. Надеюсь, вами движет не зависть?
– Ни в коем случае. – прямо ответил я – Если я чему и завидую, так это вашему восхитительному мастерству играть в шахматы.
– О, не стоит преувеличивать! – расплылся в улыбке профессор – моя игра не более чем опыт, но вы, быстро сообразили, как действовать в довольно сложной ситуации. Понимаете, я посвятил свою жизнь поиску гениев, а для этого просто необходимо самому быть немного гением. Вам ли этого не знать.
– Хватит с меня гениев, мне просто нужно его найти.
– Вы хотите найти того, кто является гением, и при этом хотите избежать гениальности? Я не понимаю вас, пан Вишневский. Знаете, – продолжал профессор – вопреки расхожему мнению о том, что гениальность никак не передаётся, он всё же сумел вас заразить этим даром. Я знаю, как вы были дороги ему. Я ведь провёл с ним времени не меньше вашего. Он часто о вас говорил, много хорошего. Говорил, что именно ваш скепсис, раз за разом вдохновлял его. Упираясь в очередной тупик своих исследований, он отправлялся к вам, а на следующий день приходил и разносил этот метафорический тупик в клочья. Открывал новые горизонты понимания таких сложных вещей, что остальные к ним даже подступиться боялись.
– Да. А потом себя покалечил. Где он?
– Я не знаю. Не Вы один его ищите. Похоже лишь Вы способны его найти.
– Ладно. Но ведь что-нибудь Вы можете мне сказать? – моя просьба прозвучала жалко. Но мне было всё равно. В тот момент я просто хотел встретить его, чтобы посмотреть в глаза – Мы с ним мало общались последнее время, и я не знаю, чем он занимался. Я понимаю пан профессор, что вы всё ещё связаны договорами о неразглашении, но хоть что-то вы можете мне рассказать? Мне больно думать, что мой друг всего лишь извращенец образца двадцатых.
– Похоже, Вы его знали не так уж хорошо. – выражение лица профессора стало серьёзным – Ну так и быть. Кое-что я вам расскажу. Он меня удивлял с первого же дня. Даже не столько своим неуклюжим обращением с дорогим оборудованием, сколько тем, что при этом у него всё получалось. Вначале он скептически относился к моему предмету, постоянно надсмехался и сравнивал биологические организмы с роботами. Но в один прекрасный день, он принёс мне статью из одного журнала и месяц донимал меня чтобы я помог ему повторить описанное в ней. Тогда он и загорелся генетикой.
– Что это была за статья?
– Вычислительные машины на основе органических молекул.
– Он мечтал сделать биокомпьютер?
– Вроде того. Он говорил, что сколько бы не мучались инженеры аддитивщики, принтер никогда не будет способен распечатать сам себя. Он рассуждал разумно, ведь усложнение печатающей головки влечёт за собой усложнение систем управления ею. Эта собака никогда не поймает свой хвост. На моё предложение упростить схему управления, – сказал профессор – он ответил категорическим отказом. Потом пропал на неделю, и принёс работающий калькулятор, на основе бактерий. Я такое видел и раньше, но его бактерии оказались человеческими клетками, и самое главное, калькулятор передавал результат по радио.
– И что в этом удивительного?
– Удивительно то, что его калькулятор так никто и не смог повторить, хотя прототип до сих пор исправно работает. Признаться, я и сам пытался разобраться как он умудрился, но даже у меня не получилось. Правда кое-что выяснить удалось. Клетки его биомеханизмов не работали вместе. Каждая из них являлась полноценным калькулятором.
– Человеческий калькулятор. Так. Это законно вообще?
– Да. Эксперименты над не половыми человеческими клетками вполне в рамках закона. Вы можете склеить из отстриженных ногтей пепельницу, или сложить из волос картину, это пожалуйста. А ему хватило мозгов догнать передовую грань науки, используя свою слюну и старенький электронный микроскоп. И всё это на первом курсе!
– Да, впечатляет – холодно ответил я.
– Впечатляет? Да это как если бы вы, примирили стороны первой мировой войны в ходе судебного заседания! – возмутился профессор – Не каждому светилу науки удаётся наблюдать такие прорывы! Мне повезло. Неоднократно.
– А что было дальше, Пан профессор?
– А дальше он начал зарываться. Он сказал, что намерен покинуть университет, и заниматься своим делом самостоятельно. В ответ на это я сказал, что тогда ему придётся идти в другой институт, и начинать по новой, ведь у него не будет доступа к опыту предыдущих исследователей. На это он просто показал мне блок памяти и заявил, что всю библиотеку уже унес с собой. Это был блеф. Но я этого не знал. Он сказал, что приведёт свою идею к исполнению, и предоставил мне выбор, либо оставить его в покое, либо возглавить. Я не удержался, и возглавил.
– Так вы помогали ему?
– Ещё как. Когда мне удалось завоевать его доверие, Войцех рассказал мне секрет своего калькулятора. Он взял то, что обыкновенно называют первичным бульоном, совокупность органических веществ при такой температуре, при которой из отдельных компонентов произвольно собираются сложнейшие органические соединения. Поставил банку с бульоном под микроскоп, и беспощадно разбивал лазером те молекулы, которые склеились неверно. Он мог собирать вещества, насчитывающие сотен и тысяч не полимерных связей. В итоге он не только превратил мембрану клетки в троичный микроконтроллер, но и заставил его самовоспроизводиться.
– Голова кругом.
– Э-э-э, подождите, это было только начало. – горделиво продолжал профессор – Я повлиял на начальство, и по знакомству выписал ему большой микроскоп, с мощным компьютером. Мы обучили компьютер выполнять его работу автоматически, и всякие диковинки посыпались как из рога изобилия. Начальство было в восторге! Патентов было так много, что он не успевал их оформлять, и щедро делился с коллегами по лаборатории. Я говорил ему, что добро наказуемо, но он не слушал. Он как наивный ребёнок полагал что вся лаборатория работает в одной упряжке, и науки хватит на всех. Добром и не кончилось. Его выгнали. Просто так. Из зависти.
– Господи, а я и не знал. – внутри у меня похолодело.
– Я вижу вам это не безразлично. Вы всё-таки переживаете за него. – Потеплел ко мне профессор – Я уже упоминал что он гений? Так вот, уходя он поменял все программы в микроскопе, чем привёл всю лабораторию в дикую ярость. Все они оказались счастливыми обладателями патентов, которые и повторить то были не способны. Улыбаетесь. Этот парень чудо. Как-то раз, он оставил свой рюкзак с тетрадями в лаборатории. Заметив рюкзак, я не смог сдержать своего любопытства и заглянул. Рисовать он умел ничуть не хуже, чем удивлять. Среди технических рисунков и записей попадались портреты, мои, ваши, этой девушки рыжей, дай Бог память. Больше всего, конечно, ваших портретов, а потом автопортрет с ушами и жабрами, но что больше всего меня удивило, там был рисунок нашего микроскопа, превосходный такой. И перечёркнут. Крест-накрест. Красной ручкой.
