Недавнее прошлое всё чаще всплывает в моей памяти. Уже третий год оно не даёт мне покоя, то уходит на задний план, то всплывает и отбирает покой у моей совести. Стремясь к покою и обыденности, я эгоистично оттолкнул своего друга, который ни за что не вписался бы ни в какие рамки, установленные посредственностью. Стойкое чувство вины вынудило меня ворошить дело, пущенное на самотёк местной полицией, и скорее всего засекреченное властями посерьёзнее.

Досадно, что мне не хватило духу заняться им ранее, когда детали были ещё свежи в памяти, а местные журналисты и прочие сплетники не завалили своими домыслами эту довольно глупую и трагическую, но всё же захватывающую историю. Сегодня, пятого марта две тысячи семьдесят девятого года, я, Николай Вишневский, сижу по уши заваленный жёлтой прессой и университетскими записями. Расплачиваясь за своё безразличие и малодушие, возобновляю поиски своего школьного друга и университетского однокурсника Войцеха Ковальского.

В доме моих родителей, уютно усевшись за папиным столом, я разбросал по экранам институтские документы. Старые бумаги, полулегально добытые из университета, если и не дадут мне ничего полезного, то хотя бы помогут освежить в памяти события тех лет. Здесь ведомости, поточные баллы, списки задолженностей, проваленных экзаменов, балы до и после пересдач, записи о культурных мероприятиях и прочая скукотища.

Мало что из этого имеет хоть какой-то шанс дать мне зацепку, но для начала хоть что-то. А вот и заявленные темы его лабораторных работ, «самозаживляющаяся броня на основе бактерий экстремофилов», «молекулярные процессоры логики». Да уж, в фантазии ему не откажешь. Жаль только, что по этой работе стоит незачёт, хотя работа была сдана и принята, а образец отсутствует. Если бы я не знал Войцеха, то подумал бы что у него ничего не получилось. Но, к сожалению, я отлично знаю на что он способен.

Перелистывая страницу за страницей старых внутренних документов, постепенно приходит ощущение, будто я ищу не под тем фонарём. Вроде бы всё понятно, ничего необычного, да вот только в документах не пишут о необычном. Хотя, постойте-ка, вот рапорт на имя директора об отчислении Ковальского В., который подписан двадцать пятого апреля семидесятого года. Это как раз предпоследний курс, но ведь диплом он получил… Фамилия написавшего рапорт затёрта, почему-то. Рапорт настоящий, числится в каталоге, номера совпадают. Нельзя просто так затереть фамилию преподавателя, если только он не из служб государственной безопасности.

По спине пробежала дрожь. Найти в каком-нибудь подвале наркомана, подсевшего на вещества собственного изобретения, это одно, а вот связываться со спецслужбами это совсем другое. Вот это я влип. На такое я не подписывался. От мысли что придётся рисковать оказаться за решёткой… Нет, лучше об этом вообще не думать и временно переключить мысли на что-то полегче.

Подумать только, мы с Войцехом учились не в самом престижном польском аграрном институте. Я должен был стать счетоводом на ферме, а он выращивать бактерий для силоса. И вот вдруг, какие-то государственные тайны, профессора, которые подрабатывают на всяческие разведки. Ну да ладно, продолжим разбираться.

Итак. Познакомились мы с ним ещё в школе, отличником он не был, но и без дела сидеть не любил. Тогда он мечтал строить роботов для фермы. Он хорошо рисовал и конструировал, постоянно звал меня с собой на всякие скучные посиделки таких же ботаников, как и он сам. А мне было неудобно ему сказать, что я больше люблю спорт, и не могу позвать его просто поиграть в мяч с остальными моими друзьями. Это было связано с тем, что он совершенно бесполезен на поле. Благо, он туда никогда и не просился. А как-то раз на отдыхе, он даже умудрился сломать мизинец на ноге, играя в пляжный волейбол.

Несмотря на то какие мы разные, нам всегда было о чём поговорить. А когда у меня начались проблемы в отношениях с разными девушками, я всегда приходил в гости к нему, чтобы отдохнуть от них. Меня поражало, насколько безразличен он был к подобным вопросам. Все вокруг взрослели, а он всё оставался как десятилетний. В драках он был замечен всего раз и то, потому что я тогда втянул его. Храбрости и холоднокровия у него было достаточно, а вот силы слегка не хватало.

Поскольку наши семьи были примерно одинакового достатка, то и поступили мы в один университет, лучший из доступных нам. Но он сдал итоговые экзамены лучше, чем я, и мог рассчитывать на меценатскую стипендию. Но он отказался от стипендии утверждая, что во всех институтах все знания одинаково доступны и он не видит смысла покидать родной город. В дальнейшем на первых двух курсах толком ничего и не поменялось, правда работать приходилось больше, и поэтому на вечеринки мы ходили реже. А вот в конце второго курса всё начало меняться. В его жизни появилась Юлия.

Эта мерзкая зараза крутила им во все стороны, а он всё надеялся произвести на неё впечатление. Обыкновенно он не искал женского внимания, а если какая-нибудь девушка к нему тянулась, то он отпугивал её сложными терминами и скучными разговорами. Ей ничего не оставалось как уйти, пожав плечами. В отличие от других женщин Юлия была очень грамотной, и к тому же, была на курс старше. Даже среди своих однокурсников Юлия Петровская слыла выдающейся отличницей. Она была опытной женщиной, мастерски владела всеми женскими манипуляциями, и намертво вцепилась в Войцеха.

Переживая за своего друга, я навел справки и выяснил, что она немного старше, чем хотела казаться. Это вызывало подозрение. Выяснилось, что при всей своей грамотности, она никак не могла добиться успеха в своей научной деятельности и не раз была уличена в плагиате. Юлия отчаянно нуждалась в талантливом потенциале, который могла бы цинично «позаимствовать». Хотя я тогда и не был уверен в том, что потенциал Войцеха может быть ей интересен, всё же решил его предупредить об опасности.

Войцех и слушать не хотел. Я говорил с ним его же словами, об инстинктах, об этологии и прочей дарвинистско-нигилистической ерунде, но он просто отмахивался от моих предостережений. Похоже, идеально оточенные манипуляции Юлии, держали его в состоянии помешательства на ней. А когда я привёл к нему людей пострадавших от её козней, он и вовсе перестал со мной разговаривать на эту тему.

Мы собирались в одной компании всё реже, поскольку он полностью погрузился в свои задумки. Всё свободное время проводил в лабораториях вперившись в чашки петри и генетические расчёты. Он постоянно был уставшим, видно было, что по ночам он спал мало. Приходя домой, он продолжал заниматься разработками, имевшими мало общего с университетскими предметами, и уж тем более отношения к возможному заработку. Тогда я даже не пытался выяснить чем именно он занимался, о чём сейчас безмерно жалею.

На следующем курсе изучаемые нами предметы разошлись, на лекциях мы практически не виделись, и я отставил свои попытки как-то влиять на него. Должна же к такому учёному рвению прилагаться хоть какая-то голова на плечах. Тогда мы окончательно и перестали понимать друг друга. Но это не означает что мы перестали общаться. Наоборот, вечеринки были редкими, но весьма оживлёнными. До некоторых пор.

Как-то раз я заметил, что Юлия встречалась с кем-то из своего курса. По редким упоминаниям Войцеха я знал, что он до сих пор к ней не безразличен, и поэтому, я отправился к нему в дом без приглашения. Я опасался, что застать его смогу разве что в университетской лаборатории, но, к счастью, застал его дома. Мне открыл дверь основательно выпивший Войцех.

– Ну привет.

– Привет. Давненько ты ко мне не приходил вот так. – обрадовался он – Надеюсь ты не за рулём? – ответил Войцех.

– Надеюсь ты не горе заливаешь тут? – спросил его я.

– Какое горе? Кто умер? – пошатываясь переспросил он – Денег на похороны не дам!