Александр Ермак
Вейчелоник
Юкичев открыл окно и глянул на двор. С высоты десятого этажа мир казался весьма доброжелательным: мило матерился на русском языке смуглолицый обитатель седьмой квартиры-«однушки», которую арендовал десяток то ли его друзей, то ли родственников из ближайшей азиатской страны, элегантно постреливала изо рта ядовитыми словами греющаяся змейкой на лавочке Елена Семеновна, согласно кивал Виктор Петрович, задумавшийся о чем-то у лобового стекла своего автомобиля с любовно выведенной по пыли надписью «Козел!».
– Что ж…
Разложил на подоконнике накопившиеся за последние месяцы бумажки. На каждой из них были такие цифры, что от них холодело сердце: «256», «750», «1 210», «4 700», а сумма получалась такой, что никак не укладывалась в голове.
– Что ж…
Не утрамбовав должным образом, Юкичев сдвинул бумажки в сторону и собственно собою залез на подоконник. Свесил ноги на внешнюю сторону дома. Прислушался. Сначала на этаж должен прийти лифт. Меланина Альбертовна даже и на два этажа вверх не пойдет пешком. Потом раздастся стук ее каблуков. Затем позвонит в дверь, а звонок не работает. Постучит. Подождет. Нажмет на ручку. Незапертая дверь распахнется…
Каблуки! Юкичев придвинулся ближе к краю подоконника. Но нет, каблучки! Они застучали прямо над головой! Это были другие, звонкие, как молоточки по его сердцу-ксилофону. Юкичев отодвинулся от края. Это же Жанна, Жанна, Жанна! Задрал голову: стучат, стучат ее молоточки по его ксилофону. И, да, она запела! Неразборчиво что-то про ресторан, про супермаркет и любовь у кассы…
Юкичев спрыгнул с подоконника. Бросился к столу. Там лежала открытая тетрадь. Перечитал последнюю запись. Схватил ручку. Вывел:
«Если женщина утром поет, значит, кто-то ей повод дает…»
Она всего лишь две недели живет над головой и в. Молодая, красивая, в верхней части смоль-брюнетка – три дня назад они даже вместе, совсем вдвоем ехали в лифте и говорили, говорили, говорили…
Жанна страждала Парижа
«Жанна страждала Парижа, но рыжий Женя повез ее только в Рузу. Там он жахнул раз, жахнул два, в общем, нажрался, стал ржать и выражаться, а Жанна держалась, держалась, держалась…»
На седьмом этаже они задышали в унисон. На пятом их глаза заблестели. На третьем Юкичев понял – другая, совсем другая – и вдохновился:
– Может, прогуляемся в парке?
Она тоже:
– И вы угостите меня пралине и просекко?
Он задумался:
– Пожалуй, в другой раз…
Она тоже:
– Пожалуй, в другой раз…
Вздрогнул – входная дверь распахнулась. Юкичев медленно повернул голову, ожидая увидеть на пороге шикарного председателя жилищного сотоварищества. Но никого за дверью не оказалось. Это был просто сквозняк. Воздух, впущенный кем-то в подъезд, искал лазейку, вот и нашел незапертую на замок дверь, распахнул ее и рванул на свободу через открытое окно. Заодно подхватил, увлек за собой разложенные на подоконнике бумажки. За окном закружили в траурном танце «256», «750», «1 210», «4 700»…
Юкичев развел руками, захлопнул дверь и сделал еще несколько записей:
Сергей встретился с девушкой
«Сергей встретился с девушкой два раза.
Игорь встретился с девушкой три раза.
Юра встретился с девушкой четыре раза.
Девушка сказала Антону, что ни с кем не встречается…»
Жена пошла на шугаринг
«Жена пошла на шугаринг, а муж – на бухаринг…»
В кредит
«Валерий решил наконец-то зажить по-человечески. Стал работать в полную силу и нате вам, купил домашний кинотеатр. В кредит.
Хм, начал вкалывать без выходных и приобрел путевку на море. В кредит.
Потом решил трудиться без отпуска и купил квартиру. В кредит.
В итоге был сражен инфарктом и умер. Купили ему гроб. В кредит».
Как обещал
«Алена посмотрела на Тимофея:
– Где мы?
– Как где?
– Ты же обещал проводить меня домой!
– Вот и проводил!
– Но это не мой дом.
– Это мой. Все, как обещал…»
Жанна жалела Женю
«Жанна жалела Женю. Женя женат то ли четырежды, то ли дважды, Женя живет не важно. Жанна весьма отважна. Жанна все время разная. Или это только кажется?»
Увлекшись, он не заметил, как дверь снова распахнулась. Вздрогнул, услышав такой знакомый голос:
– Юкичев, ты дома?!
Подтянутая вдоль и поперек Меланина Альбертовна в блондинистых волосах, летнем манто-платье и с калькулятором в руке стояла на пороге:
– Можно?
Не дожидаясь ответа, вошла. За ней вполз сладковато-приторный запах сиреневых духов.
Снова спросила:
– Все пишешь?
Глянула на пыльный компьютер:
– От руки?
– Сломался… Давно…
Ткнула пальчиком со сверкающим бриллиантиком в сторону телефона:
– И не дозвониться тебе…
– Так не оплачено же. Давно…
Прошлась по комнате, оценила взглядом скромную односпальную кровать, отполированный задницей Юкичева стул у стола и еще один кожзамдраный у окна:
– Значит, все забрала подчистую?
– Ей было нужнее…
– Ну-ну… – и, как нож под лопатку, глядя за подоконник: – А когда, милый мой?..
Они не улетели прочь. За окном все так же кружил траурный хоровод бумажных бабочек: «256», «750», «1 210», «4 700»…
– Я, я…
Меланина Альбертовна вздохнула и отвернулась от окна, пощупала взглядом пиджачишко на худых плечах Юкичева, его когда-то спортивные штаны, пустившие пузыри на коленках, махнула рукой, снова сверкнув бриллиантиком:
– Ты, ты…
Села на кожзамдраный стул у окна:
– Ты, Юкичев, не смотри на меня, как на Брута народ. Я ведь, по сути, твой друг. Всем пушистого бобра хочу! И тебе в том числе, как сотоварищества нашего члену…
– Я, я…
Она еще раз махнула бриллиантиком, попав колючим лучиком в глаз сотоварищества члену:
– Я все знаю и понимаю. Зашла не чтобы напомнить, а чтобы помочь. Ну, как полагается, совершено по-бружески… Ты вот что, Юкичев…
Она снова встала и прошла по комнате теперь уже от одной стены до другой, потом перпендикулярно, как будто измеряя площадь жилищного прямоугольника. Заглянула на кухню. Постучала каблуками там, потом в ванной. Мерно же вернулась:
– Может, тебе менеджером в корпорацию какую устроиться? Денег заработать? Ты же умный мужик…
– Наработался я уже менеджером, вот результат, – прошелся взглядом по стенам.
– Так в чем дело? Опыт у тебя есть. Продолжай в том же коммерческом духе!
– Не могу больше, дух мой творческий…
– Ну, можешь вполне творчески таскать мешки с картошкой на рынке. За это тоже платят.
– Нет времени. Я должен успеть написать мою главную книгу. Я так много должен этому миру…
– И нашему сотовариществу немало!
– Пока не вижу вариантов…
– Юкичев, варианты всегда есть. Только оглянись: вокруг нас столько добрых людей. Они работают в добрых же учреждениях, заботящихся о попавших в неприятную ситуацию гражданах. Да-да, и прямо за нашим домом есть отделение такого очень приветливого банка…
– Мне заблокировали кредитную карту…
– Но ты же можешь взять кредит под залог квартиры. И, когда наконец допишешь свою гениальную книгу и, как говоришь, получишь Ноебелевскую премию, то рассчитаешься и по кредиту, и по всем своим задолженностям и мне спасибо скажешь за помощь и поддержку!
– Спасибо вам, Меланина Альбертовна, я подумаю!
Она подошла к окну, глянула из него вниз и пару раз ткнула пальчиком с бриллиантиком в калькулятор:
– Время думать вышло. Пора действовать, Юкичев, пора!
Сказав это, развернулась и, уже не глядя на сотоварищества члена, вышла. Юкичев вытер пот со лба левой, а правая его автоматически вписала в тетрадь строки, что были в голове перед тем, как вошла шикарная председатель Меланина Альбертовна:
