– Ну и что? Нам интересно. Мы ведь никогда не летали на «кукурузнике»! – заголосили мы.
– А я летала в Караундже3, это просто кошмар, я на полном серьезе вам говорю, – продолжала мама.
– Но мама! Нам так хочется! – настаивали мы.
– Ну раз хочется, идите, только потом не жалуйтесь мне, что плохо себя чувствуете, – сдалась мама. – Здесь дети всю жизнь живут безвылазно. Они никогда не летали на самолетах. Такие полеты устраивают для них. А вы каждый год столько летаете, причем на больших самолетах. И ждете, что вас удивит какой-то «кукурузник»?
В воскресенье в назначенное время мы явились в школу. С нас собрали деньги, посадили в автобус и повезли в аэропорт. «Кукурузник» действительно оказался ужасно маленьким самолетом. Вместо сидений с двух сторон располагались скамейки, где мы и уселись с остальными детьми. Этот полет оказался самым страшным в нашей жизни и длился он час. Целых 60 минут мы с Гором переглядывались и думали одну и ту же мысль: «Почему мы не послушались нашу маму?» «Кукурузник» оказался еще хуже, чем его описала мама. Нас бросало из стороны в сторону, и мы вцеплялись руками и ногами в узкую скамейку, пытаясь удержаться на месте. Нас жутко тошнило, голова кружилась, а уши лопались от нестерпимого гула мотора. Мы вернулись домой, как после многочасового катания на американских горках: мы еле-еле держались на ногах, так нас шатало. В ушах все еще стоял шум самолета, а тошнота проявлялась с новой силой при виде еды. «Мама джан, мы больше никогда не сядем в „кукурузник“», – пролепетали мы. Мама не стала нас упрекать, ей и так было жалко на нас смотреть.
Через несколько месяцев в Ирбее праздновали масленицу на замерзшей реке Кан. Везде раздавали блины и чай, здесь же была ярмарка народных промыслов, люди в национальных одеждах водили праздничные хороводы и пели песни. Неподалеку стоял «кукурузник», который также обеспечивал аттракцион: полет над Ирбеем. Мы схватились за полы маминой шубы: «Мама, мы не хотим летать на „кукурузнике“». Мама рассмеялась: «Ну раз не хотите, никто вас заставлять не будет».
***
По соседству с нами в Ирбее жила тетя Сондра, тоже врач, с дочерью Викой. Они были тувинками. Вика была ровесницей Гора, мы дружили с ней, а мама – с тетей Сондрой. Однажды летом, когда мы были в Ереване, а родители собирались приехать в августе, тете Сондре предложили отправиться в командировку на месяц. Ей очень хотелось поехать, но она не знала, на кого оставить Вику. Когда рассказала об этом маме, мама очень спокойно сказала, что пускай тетя Сондра едет, а Вику оставит с нами. Более того, мама сказала, что возьмет Вику с собой в Армению, где ей точно не будет скучно. И вот Вика приехала в Ереван. Все для нее было экзотичным на нашей солнечной родине. И неведомые доселе вкуснейшие фрукты, и жара, и обилие солнца. Даже цены в магазинах! Дело в том, что в советскую эпоху в Армении продавцы округляли цены на все, начиная с хлеба. То есть сдачу копейками не давали практически никогда. Да люди и не требовали, как-то привыкли к такому порядку вещей.
Простите за отступление, но сразу на ум пришло несколько историй. Самая занимательная случилась с моим папой, который уже несколько лет жил в Сибири, где всегда возвращали сдачу до копейки. (Помните фильм «Мимино»? «Сдачи не надо!» «Мне тоже не надо!») И вот приехал папа в Ереван в отпуск и зашел в гастроном. Ничего не купил и уже собирался выходить, как увидел на полках баклажанную икру в жестяной банке. Тут он вспомнил, что очень любит баклажанную икру и давно ее не ел. Папа взял одну банку с полки и подошел к кассе. Икра стоила 46 копеек. Он протянул 50 копеек и справедливо стал ждать сдачи. Кассирша вопросительно посмотрела на него. Папа на автомате сказал: «Сдачу дайте». Кассирша нехотя положила на прилавок одну копейку. Папа удивленно повторил: «Сдачу дайте». У кассирши был такой вид, будто ее ведут на расстрел. Она с еще большей неохотой достала и положила еще одну копейку. Удерживая копейку пальцем и смотря на папу исподлобья, она сквозь зубы выдала: «Даже если убьешь, больше не дам». Тут папу осенило: он вспомнил, что находится в Ереване, а не в России, расхохотался, выложил первую копейку перед кассиршей и удалился со своей банкой баклажанной икры.
Когда мы жили у бабушки и дедушки, то за хлебом всегда ходил Гор или я, а часто вместе. Обычно бабушка давала нам рубль, и мы покупали четыре матнакаша4 по 25 копеек, то есть тратили весь рубль без сдачи. И вот однажды, возвращаясь откуда-то с дедушкой, мы подошли к нашему зданию. Дедушка сказал, что он поднимется домой, а нас попросил сбегать за хлебом. Он выдал нам 70 копеек и сказал купить 3 матнакаша. Мы очень удивились, что дедушка неправильно посчитал сумму и дал нам на 5 копеек меньше. На что дедушка ответил, что матнакаш стоит 23 копейки и нам хватит этого. Мы были просто изумлены: покупая из года в год один и тот же хлеб, мы даже не подозревали о его реальной цене.
Такой же шок испытала Вика. В тот день нам родители выдали деньги, и мы купили пломбирные брикеты мороженого в серебристой упаковке по 20 копеек. Все время, пока мы возвращались от будки с мороженым и пока поглощали его, сидя на бордюре во дворе, Вика донимала нас вопросом, почему нигде не написано, что мороженое стоит 20 копеек, и откуда нам это известно. Мы отмахивались от Вики и смотрели на нее немного свысока, типа, это же наш город, мы тут все знаем. Наконец, мороженое было съедено. Вике так понравилась блестящая упаковка, что она промыла ее тут же в пулпулаке5 и расстелила на асфальте сушиться. При этом стала внимательно рассматривать цветные силуэты фигурок на бумажной упаковке. И вдруг как закричит: «Смотрите, смотрите!». Мы кинулись к Вике, снедаемые любопытством. «Вот, здесь написано: «цена 18 копеек», – сказала Вика, победно окинув нас взглядом. Удивительное открытие!
В очередное воскресенье мы отправились в зоопарк. Ходили от одной уже знакомой клетки к другой и все время подзывали Вику посмотреть то на слона, то на льва, то на мартышек. И вот подходим к клетке с яками, а Вика где-то застряла. И мы ей кричим через дорогу: «Вика, иди сюда скорее, смотри, здесь яки!». И тут Вика на весь зоопарк кричит в ответ: «Ой, у моего дедушки таких 40 штук». Весь народ обернулся посмотреть на узкоглазую чужестранку. Умела Вика удивить – это правда.
***
С самого детства папа установил семейную традицию. Перед тем как объявить какую-то сверхважную новость, он просил нас построиться по росту и, соответственно, по возрасту. Обычно сообщение касалось ожидаемого пополнения в семье. Так было перед рождением Севака, когда мы с Гором очень обрадовались, что у нас дома будет малыш. Так было перед рождением Севады, когда не только я, но и вся семья думала, что по закону логики должна родиться девочка. Так было перед рождением Нанэ, когда Гору было уже 16 лет и он на радостях поднял маму на руки. В мае 1986 года папа построил нас по росту, и Севак спросил: «Еще ребенок будет?». А папа ответил: «Нет, мы возвращаемся в Ереван. Насовсем». Закончилась наша сибирская эпопея. И то лето стало единственным, которое мы провели не в Ереване, а в Сибири.
Так как с собой нужно было везти много вещей, решено было, что поедем на поезде из Томска аж до самого Еревана. За 9 лет жизни в Сибири у нас накопились кое-какие пожитки и, самое главное, много книг. Поэтому папа заказал контейнер, а мама стала заранее собирать вещи. Она отмерила в комнате угол четко по размерам контейнера в длину, ширину и высоту и запаслась коробками. У мамы был удивительный талант паковать вещи. Например, в Ирбее, еще до того, как папа сделал книжные полки на всю стену, книги лежали аккуратными стопками на гардеробе, сверху покрытые целлофановой пленкой. Когда к нам приехал погостить дядя Гарик, он попросил у мамы разрешения посмотреть книги и что-то почитать. Он клятвенно обещал, что сам все потом сложит в том же порядке. Мама только снисходительно улыбнулась. И была права, потому что когда дядя Гарик сложил книги на гардеробе, то достаточно большая часть просто осталась лежать на полу. Он никак не мог понять, как мама умудрилась сложить туда все без остатка. Пришлось маме повторить свой трюк.