В результате он оказался рядом с бароном, который вежливо поприветствовал его, оскалив большие желтые зубы. Якимов представился.

– О, дорогой князь, разумеется, я наслышан о вас, – сказал барон. – Великая фамилия. Ваш отец был конюшим у царя, верно?

– Не буду лгать, дорогой мой, так и было.

Якимов тут же пожалел о сказанном. Барон так напряженно ожидал его ответа, что всё это напоминало какую-то проверку. Вдруг его сочтут самозванцем и выставят прочь? Но барон, расплывшись в улыбке, всего лишь спросил:

– Вы давно знаете княгиню?

– Мы только сегодня познакомились. Меня привел Хаджимоскос.

– А!

Штайнфельд кивнул, после чего уважительно заговорил о старинном происхождении княгини, причем эта тема явно доставляла ему удовольствие.

– Среди ее предков были дакийские цари, – сказал он. – Она может проследить свой род до Децебала, который разбил римлян[20]!

– В самом деле? – Якимов вполуха слушал Штайнфельда, одновременно высматривая официанта, который мог бы подлить ему шампанского.

– Молдавские поместья Теодореску были великолепны, но теперь… Заложены и профуканы. Всё пропало! Эти румыны думают, что могут жить в Париже или Риме, а земли будут процветать сами по себе. Так глупо, но так обаятельно!

Барон придвинулся ближе.

– Мое поместье в Бессарабии прекрасно содержится. Мы, немцы, конечно, не столь обаятельны, но мы знаем, как делать дела. Я произвожу собственное красное вино, белое вино, țuică и мартини. Мартини продается в магазинах. Король продает его в собственном магазине – мартини Штайнфельда. Роскошное!

– По итальянским рецептам? – спросил Якимов, делая над собой некоторое усилие.

– Разумеется, – ответил барон. – Виноград, травы, рецепты – всё как полагается.

Когда барон в очередной раз набрал воздуха в грудь, чтобы продолжить свою речь, Якимов произнес:

– Мне нужна добавка, дорогой мой.

Ускользнув, он очутился в безлюдной приемной, где стоял стол с закусками.

Еда была нетронута: гостей еще не приглашали к ужину. Застыв, словно при виде сокровищ, Якимов пробормотал: «Батюшки-светы!»

Перед ним был ряд жареных индеек с нарезанными грудками, два окорока, запеченные с тростниковым сахаром и ананасами, лангусты, лосось под майонезом, несколько видов паштета, три сорта икры, несколько разновидностей заливного, засахаренные фрукты, причудливые пудинги, гроздья тепличного винограда, ананасы и малина. Всё это было разложено на серебряных подносах и украшено белыми каттлеями.

Дрожа, словно умирающий с голоду, Якимов набросился на еду. Он зачерпнул себе целую ложку икры и дочиста ее облизал. Самая соленая икра понравилась ему больше остальных, поэтому ее он съел еще три ложки. Ухватив несколько ломтей индейки, словно хлеб, он нагрузил свою тарелку лососем, заливными куропатками, паштетом, курятиной в сливках, не забывая складывать в рот анчоусы, оливки и сладости. Когда тарелка была заполнена целиком, Якимов жадно принялся за еду. Прежде чем он перешел к десертам, его прервали чьи-то шаги – очень легкие, почти невесомые. Он виновато обернулся и увидел Хаджимоскоса.

– Что-то я слегка проголодался, – пояснил Якимов.

– Прошу! – разулыбался Хаджимоскос и приглашающим жестом обвел еду, но Якимов счел нужным отказаться:

– Благодарю, дорогой, мне как раз достаточно.

Он с сожалением отставил тарелку.

– Тогда возвращайтесь к гостям. Мы как раз собираемся играть в баккара. Все будут играть. У нас как минимум два стола. Давайте же! Мы не позволим вам остаться в одиночестве.

Слово «баккара» пробудило у Якимова воспоминания о неизбывной скуке в казино, куда его вечно таскала Долли.

– Не беспокойтесь, дорогой мой, мне и так хорошо, – ответил он, приглядываясь к пирожкам, которые лежали на подогреваемой тарелке. Не в силах устоять, он схватил один пирожок и сунул его в рот – на язык ему хлынула раскаленная лава из грибов в сырном соусе. Из глаз его потекли слезы.

Смех Хаджимоскоса напоминал шипение. Он ощерился, обнажив свои мелкие, белые, неубедительные зубы. На секунду он сделался похож на маленькую злобную пуму, но тут же продолжил свои уговоры:

– Княгиня без ума от этой игры. Она не простит мне, если я вас не приведу.

– Я же говорил вам, дорогой, у вашего бедного Яки нет ни единого лея. Пока не пришло содержание, я пуст.

– Здесь кто угодно даст вам денег в долг, – сказал Хаджимоскос.

– Да и правил я не знаю.

– Это дело нескольких секунд.

Якимов со вздохом бросил прощальный взгляд на буфет и впервые заметил, что над ним висит портрет какого-то старого боярина – видимо, представителя славной семьи Теодореску. На нем был гигантский меховой тюрбан, вышитая туника и меховая же мантия. Белые изящные руки покоились на расшитом кушаке, а большим пальцем вельможа придерживал рукоятку богато инкрустированного камнями кинжала.

Якимов был поражен – не всеми этими атрибутами богатства, но лицом вельможи: длинным, мертвенно-бледным, с редкой бородкой и злобным взглядом из-под тяжелых век.

Он позволил увести себя обратно.

Над двумя овальными столами включили свет. Слуга тасовал карты. За одним из столов собралось около дюжины человек, и еще несколько стояли за стульями. Никто не спешил присоединяться к игре. Княгиня и рыжий Фокси Леверетт по-прежнему пребывали в объятиях софы. Другие парочки разлеглись по темным углам. Барон, всё так же ухмыляясь, стоял неподалеку от стола, но на таком расстоянии, что было ясно: играть он не собирается.

Хаджимоскос еще раз сходил к княгине и вернулся с пачкой бумаг. У хозяйки болит голова, объявил он, поэтому он будет банкиром. Размер банка составлял двести тысяч леев. Он улыбнулся Якимову:

– Видите, mon cheri, мы тут играем по-маленькому. Много не проиграете. Сколько вам дать фишек?

Якимов вдруг вспомнил, что крупье получает пять процентов от банка, и сделал последнюю попытку сбежать:

– Вам же нужен будет крупье, дорогой мой, может быть, бедный старый Яки…

– Я буду крупье, – ответил Хаджимоскос. – Это традиция. Ну что, сколько фишек?

– Давайте на пару тысяч, – сказал Якимов, смиряясь со своей участью.

Хаджимоскос рассмеялся.

– Каждая стоит пять тысяч! На меньшие суммы мы не играем.

Якимов взял пять фишек и написал расписку на двадцать пять тысяч леев. Хаджимоскос занял свое место за декой и принял самый серьезный и деловой вид. Поначалу игра шла именно так, как Якимов и предполагал: банк уверенно рос, игрок справа иногда выигрывал. Якимов, который сидел слева, то и дело передавал право сыграть своему соседу. Несмотря на это, за десять минут он проиграл двадцать тысяч. Он уже смирился с тем, что сейчас всё проиграет, но на последней фишке ему выпали семерка и двойка. В следующем раунде они по указанию Хаджимоскоса открыли карты, и игрок справа показал короля и даму, а Якимов – шестерку и двойку. Когда в следующей руке у него обнаружились девятка и десятка, зрители начали на него ставить, и он приободрился. Ему даже в баккара удается выигрывать! Раньше такого никогда не было. Свой выигрыш он употребил на то, чтобы повысить ставки.

По мере того как стопка фишек рядом с Якимовым росла, манеры Хаджимоскоса становились всё холоднее и резче. Он стремительно раздавал карты и с неодобрительным видом пододвигал к Якимову его выигрыши. Его лицо, обыкновенно круглое, словно личико японской куклы, становилось всё длиннее и худее, пока не стало напоминать лицо вельможи с портрета. Вдруг он подхватил деку с колодами и ударил ей об стол, после чего безо всяких признаков его обычного лепета объявил, что банк сорван.

– Мне надо поговорить с княгиней, – сказал он и убежал, после чего вернулся с известием, что княгиня отказывается пополнять банк.

– Mon cher Baron, умоляю вас, – обратился он к барону.

– Вы же знаете, что я никогда не даю взаймы, – ответил барон, сверкнув зубами.

Неудивительно, подумал Якимов, что он complètement не в фаворе.