С приходом осени продолжил учебу. Учился охотно, любил историю, литературу, много читал. В библиотеке брал книги Толстого и Гоголя, почти наизусть знал полюбившиеся рассказы и повести Чехова, увлекался фантастикой Жюль Верна и Герберта Уэлса, мысленно путешествуя с капитаном Гатерассом на Северный Полюс, или с капитаном Немо проплывал 20 тысяч лье под водой. Чуть позже прочитанная книга Т. Драйзера «Американская Трагедия» надолго оставила в душе и в сознании неизгладимое впечатление, незабываемый след. Но особенно полюбилась, невольно соприкоснулась с собственной жизнью повесть Ал. Неверова «Ташкент-город хлебный», поведавшая о судьбе и приключениях подростка Мишки Додонова, уехавшего в голодные годы вместе с товарищем в г. Ташкент, спасаясь от смерти, добывать горький хлеб.

– Не знал я тогда, что с этим восточным загадочным городом впоследствии, пусть не на долго, свяжет меня моя личная жизнь и судьба!

      В это же время, быть может, чуть раньше, отец написал стихотворение, в содержании его говорилось о Троцком, бывшем видном деятеле СССР, о его пребывании в политической эмиграции за границей.

      «Был я раньше за вас, а теперь – против вас, А теперь «монета гонит», я не знаю, «що робить», А буржуи только просят: – Напиши-ка про Союз!»

Стих был на злобу дня, с идеологической подоплекой, и отец показал его учительнице русского языка, втайне гордясь своим вдохновенным творением.

      Учительница за стих похвалила, сказала, что политический смысл схвачен правильно, но, вот, по форме, по рифме в стихах, до Пушкина автору, конечно, еще далеко!

Больше отец стихов не писал. Зато увлекся шахматами, и быстро научился играть. Вечерами ходил в клуб и садился за партию с таким же «гроссмейстером», как и сам, в точности повторяя все его ходы и комбинации, освоил в несколько вечеров премудрость серьезной игры. Память была превосходная. С необыкновенной радостью и большим удовольствием смотрели в переполненном сельском клубе все довоенные фильмы- Веселые ребята», «Волга- Волга», «Свинарка и пастух», «Юность Максима», «Путевка в жизнь», «Мы из Кронштадта», «Человек с ружьем», «Цирк», а потом сами с удовольствием распевали заученные наизусть понравившиеся песни. По фамилиям и именам знали любимых актеров, а, так – же, всех киногероев. Каждый такой новый фильм был великим событием! Перед фильмом, как правило, шел киножурнал: в небе, на киноэкране, летели стремительные самолеты со звездами на крыльях, мчались могучие танки, сметая врага на пути, неудержимой лавиной катилась красная конница, в атаку поднимались бойцы, грохотали орудия. Только что победоносно закончились боевые действия у озера Хасан и на реке Халхин-Гол против милитаристской Японии, о славной победе РККа торжественно повествовали страницы центральных газет, вещалось по радио. Сердца переполнялись гордостью за родную Красную Армию, с восторгом везде разносились боевые походные песни, звучавшие из репродукторов и с экранов кино.

В 1939 году на экраны страны вышел фильм «Трактористы». С воодушевлением, как клятву, везде повторяли напев неразлучных друзей- трактористов, мирных землепашцев и сеятелей, готовых в любую минуту по приказу Родины сесть за рычаги боевой быстроходной машины и ринуться в бой на врага.

«Гремя огнем, сверкая блеском стали,

Пойдут машины в яростный поход,

Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин,

И Первый Маршал в бой нас поведет!»

Не могли себе братья представить тогда, что и для них уже пошита военная танкистская форма. Шел тревожный 1939год!

Воспитанные на героике и патриотизме сурового времени, как и другие их сверстники, братья были не чужды и ратному подвигу. Не даром самым любимым фильмом для них оставался «Чапаев»! Фильм учил героизму и мужеству, задевая при этом самые тонкие струны души.

Вспоминается эпизод из раннего детства отца, где в то уже время у него проявились волевые, не детские твердые качества в детском характере.

      Как-то с братом Григорием обнаружили в чулане огромный глиняный горшок со сливовым вареньем, заготовленном матерью на зиму в прок. Братья тут же отведали лакомства, да так и повадились приложиться время от времени к заветному горшку, снять ежедневную пробу, аккуратно заглаживая при этом деревянной ложкой поверхность варенья, чтоб не бросалась в глаза недостача. Варенье катастрофически убывало, таяло на глазах, и вот наступил «ужасающий» день, когда «заглаживать», практически, уже было нечего. Вот тут- то мать и хватилась пропажи.

Пугающая хворостина в руках матери сулила суровое наказание, и братья, пытаясь хотя бы не устранить, а отсрочить возмездие, пустились до ночи «в бега». Днем как- то было еще ничего, но сгустившиеся сумерки, обостренное чувство не проходящего, а усиливающегося с каждым часом голода заставили все же вернуться с повинной домой.

Однако, не тут – то было! Двери дома оказались заперты изнутри, в окнах погашен был свет. Всплыло на поверхность сознания поутихшее чувство вины, страх неотвратимого наказания за данный проступок усилился. Стали стучаться, но мать не открывала, будто не слышала. Григорий уже во всю колотил кулаками в закрытую дверь, просился не робко уже, а в отчаянии-мамочка, родненькая, открой нам, пусти, мы никогда больше не будем…!

Николай стоял, точно вкопанный.

– Николка, стучись, проси мамку, чтобы открыла! Будем прощения просить!

–Не буду стучать! Я- красный партизан, а партизаны «врагу» не сдаются!

И когда услыхал, как мать отпирает засов, бросился напрочь от двери. Мать впустила Григория, и отчитав за проступок, но спокойно, уже без азарта, заперла снова дверь.

Николай постоял у порога, потоптался у запертой двери, не имея надежды на то, что его тут же пустят домой, решил подыскать себе место ночлега.       По лестнице забрался на полати в сарай, где держали корову, а на насесте устроились куры, зарылся в мягкое сено. Пахло свежим навозом, парным молоком. Слушая, как внизу возятся беспокойные куры, потревоженные его поздним «визитом», вскорости согрелся и незаметно уснул. Мать, обеспокоенная долгим отсутствием младшего сына, немного еще подождав, сама отправилась на его поиски. Звала, обыскала весь двор, огород, заглянула в колодец, -сына нигде не было. Накатилось отчаяние, стала искать по соседям, -все тщетно! Можно представить себе состояние матери, не ожидавшей такой поворот! Утром, когда отыскалась пропажа, сколько было радости, счастья, непрошенных слез от ночных пережитых волнений. Уже и речи не было о наказании. По этому случаю братья были полностью прощены, а еще, вскорости, были отданы им и остатки варенья, которое тут же было и съедено, но уже без большого на то удовольствия. В повседневной, обыденной жизни лакомствами родители детей не баловали, жили достаточно скромно, расчетливо, хоть и не терпели нужду. Бывало пойдут в гости к родным, на крестины, на свадьбу, – вот тогда принесут по конфете, по прянику, взяв для детей «со стола», тем гостинцем и радовали. Дети понимали, что все это шло не от скупости, а от меры достатка семьи, положение дел принимали, как должное.

Отец вспоминал единственную купленную в детстве игрушку, подаренную вернувшимся из Киева отцом, – качалку – коня, разрисованного вкусно пахнущей краской, с настоящей густой черной гривой и длинным, до пола, хвостом. Наигравшись бесценным подарком, игрушку сломали, – пересилило детское любопытство, захотелось узнать, что же там находилось внутри! Велико было разочарование, перемешанное с горькой обидой, что вопреки всем ожиданиям чего-то необычного, внутри оказались простые опилки…!

      В 1937-м году по окончании «восьмилетки», отец проработал лето на сплаве. Осенью, как обычно, пошел в школу, в девятый класс. Проучился месяц, чуть более, неожиданно решил оставить занятия.

Старший брат к тому времени год как учился в ФЗУ на механика- моториста в городе Гомеле, ходить одному на занятия в школу показалось скучно, не интересно. Посчитав, что полученного образования вполне достаточно для дальнейшего определения в жизни, сообщил и отцу о решении оставить учебу. Отец отнесся к принятому решению в тот момент равнодушно, ни к чему не настаивал, и он бросил школу.