Дед бросился на поиск в деревню, -раз это танкист, значит кто- то из сыновей-Николай, или Григорий. Однако, уже никого не нашел, не застал, ни названного офицера- танкиста, ни его батальона, стремительным было в те дни наступление.

Уже после войны определили, что, по всей вероятности, это был племянник его Михаил, сын брата Григория…

Однако, по ходу повествования внося в свой рассказ необходимые дополнительные подробности и делая отступления, я вновь возвращусь к судьбе Николая Михеевича, моего деда.

      Дед Николай, по окончании службы, точнее по возвращении из госпиталя домой, вскоре женился, взяв в жены односельчанку Костылеву Марфу Михайловну и осенью 1918 года 25 сентября родился их первенец- сын, мой дядя Григорий. В начале семья проживала на съемной квартире в своей «слободе», как тогда назывался поселок, у своих близких родичей, и родители жены, мои прадеды, после рождения первенца- внука, купили семье небольшое подворье у Патрикеев, с остатками старого сада в три яблони и маленьким домом- избушкой.

      В 1919 году 25 ноября, родился второй сын, Николай, названный при крещении именем своего небесного покровителя Чудотворца Св. Николы Угодника. Бабушка Марфа моя была очень набожна и строго соблюдала церковные правила и каноны. Поэтому и Именины у сыновей отмечались строго 13 октября, на Покров, у Григория, и 19-го декабря у моего отца, – на Николу! В честь рождения сыновей, два- три года спустя, дед посадил в саду на подворье деревце, саженец –дуб, два тоненьких прутика, растущие от одного корня, объявив: – Это – сын Николай, а это- сын мой Григорий!

      Когда Григорию исполнился год, его отдали на воспитание и содержание родителям Марфы Михайловны. Семья моего прадеда по бабушке Марфе считалась в то время довольно зажиточной, – держали и резали скот, продавая в базарные дни и на ярмарках, вели устойчивое крепкое хозяйство. Дом – пятистенок имели, видный, большой, на высоком холме, с резными карнизами, белыми ставнями. В доме- добротная мебель, предметы домашнего быта, посуда, иконы старинные. В комнате, под потолком, стеклянная керосиновая лампа под голубым абажуром, в массивной подвеске, на тонких латунных цепях, часы фирмы Павла Буре на стене. Медный большой самовар завода Почетных граждан братьев Воронцовых в Туле с десятком медалей Всероссийских и Заграничных выставок, с ликами Императоров Российских и датами проведения таковых, служил семье, не взирая на возраст. Швейная ножная машина компании Зингер на литой чугунной подставке- платформе была гордостью бабушки Саши. В чулане хранилась старинная стрелка- весы, с массой гирек и гирь, от огромной, в два пуда, до крохотной, в четверть фунта. Все это в душу запало, запомнилось братьям с далекого раннего детства. (Дом прадеда не сохранился. В 1943 году, в числе прочих домов в поселке, был сожжен немецкой зондер- командой при отступлении, бегстве за Днепр. Прим. Авт.)

*******

      Дядя Григорий воспитывался у своих дедушки с бабушкой лет до шести. Чтобы проведать старшего сына, а, за одно, и родителей, по воскресным дням и в праздники дед Николай и бабушка Марфа ходили к ним в гости.

      Мой отец вспоминал: -…Я любил, сидя у родителей на руках, закрыть при этом глаза, и по прошествии какого-то времени, вдруг очутиться на пороге гостеприимного дома, в объятиях деда и любящей бабушки Саши, души не

чаявших от радостной встречи со внуком.

      С трех- четырех летнего возраста я начал уже хорошо себя помнить. Первое чувство детского страха, которое я испытал, относится к этому возрасту. Как- то зимой, будучи лет пяти от роду, я стал проситься у матери отвести меня к деду и к бабушке, чтобы увидится с Гринькой, по которому очень соскучился. Мать долго не соглашалась, ссылаясь на непогоду, разыгравшуюся на улице, и тогда я заявил, что пойду к брату сам! Собравшись, одев пальтишко и валенки, шапку, вышел из дома, но, едва отойдя от калитки, утонул в первом глубоком сугробе, не доставая ногами до твердой земли, повис на руках, раскинув их в стороны, растерялся, не зная, как дальше вести себя и не имея возможности двигаться ни дальше вперед, ни вернуться обратно. Не видя при том, что мать неотрывно следила за мной, наблюдала, пока сама, сжалившись над беспомощностью ребенка, не вызволила меня из сугроба, из снежного плена. Этот день навсегда мне запомнился, врезался в детскую память.

Когда сыновья подросли, семья переехала в Киев, по месту работы кормильца-отца. Жили на Трухановом острове в полуподвале кирпичного старого дома. Глава семьи сплавлял здесь плоты с верховий Днепра и до Киева, так же вязали и гнали плоты по Десне и по Припяти, по рекам Березина и Сожь, будучи на сезонной артельной работе и тем добывали свой хлеб. Мать занималась детьми и домашним хозяйством.

Наступил тот период, когда детьми постигалась большая реальная жизнь, изучался таинственный окружающий мир, с его открытиями, радостями, разочарованиями и надеждами. Сильны впечатления детства, произошедшие однажды и оставшиеся в памяти навсегда.

– Как-то с матерью вышли однажды на пристань, встречать отца, и я прихватил с собой из дома пустую катушку от ниток, представляя, как брошу игрушку на воду, и она покатится по гладкой поверхности далеко- далеко, как катается по столу, так тогда думалось. Каково было разочарование, когда катушка не покатилась, как представлялось, а поплыла по воде с расходящимися в стороны кругами…

Здесь же в Киеве дети пошли в школу. Писали первые буквы, запоминали стихи, наряду с русским родным языком изучали украинский: «А я у гай ходила По квитку-ось яку! А там дэрэва люли И всэ отак зозули –Ку-ку, ку- ку, ку- ку!…» Яркие воспоминания детства, запавшие в детскую память и душу на всю жизнь, с первыми уроками, с любимой первой учительницей у школьной черной доски.

Неустроенность быта заставила семью покинуть город Киев и вернуться обратно в поселок, домой. Постоянная влага и сырость в занимаемом под жилье помещении, стала пагубно сказываться на здоровье детей, дети стали часто болеть. У Григория появился не проходящий болезненный кашель, а у младшего, Николая врачи обнаружили в начальной стадии заболевание легких. Условия жизни и быта необходимо было срочно менять, семья переехала в Радуль, вернулась в родные места.

Дети продолжали учиться и приобщались к труду. Отец вспоминал: -Десяти –двенадцати лет, мы с братом сидели уже летом в «дубе» (большая просторная лодка, служившая в качестве жилья лесосплавщикам), помогая отцу по работе. Таскали якорь, гребли на веслах, делали другую, самую разнообразную хозяйственную работу, выполняя поручения старших.

–Как- то батька прозевал, упустил момент направить по нужному руслу плоты, и сильным течением их увлекло в Черторой, – то- то, было впоследствии всем и забот, и волнений исправить оплошность!

Повзрослев, с такими же подростками, как и сами, мы выполняли уже более сложную, серьезную работу: вязали бревна в плоты, учитывая требования сортировки, а, будучи по возрасту пятнадцати лет, я уже выполнял обязанности по нормировке на лесосплаве, где занимался маркировкой леса по размерам и качеству, – измерял диаметр ствола по комлю, на срезе делал пометки, сортируя так древесину. В 1937-м году с односельчанами работал в г. Перьмь на реке Кама, а год спустя, и за Заполярным Кругом в Кандалакше и Княжой.

      Прибыв в Кандалакшу на вырубку леса с артелью односельчан, мы заблудились в лесу и долго плутали, разыскивая дорогу, ведущую на разработки. К нужному месту вышли по старым зарубкам на стволах деревьев, оставленных когда-то давно почтальоном. Здесь, как оказалось, старания наши были напрасны. Заключенные, работавшие на вырубке леса, многозначительно дали понять- место занято и делать «пришельцам» здесь нечего! Спорить было бессмысленно и не безопасно, – пришлось подыскивать новый участок работы, – не такой уж доходный, зато безопасный и свой!

С заработков возвращались через Москву, имея при себе определенную сумму денег за сезонный оплаченный труд, предполагая в столице сделать перед дорогой домой необходимые небольшие покупки. В торговых рядах огромного магазина на Красной Площади, больше напоминавшего собою дворец, собрался купить кое-что из одежды, изрядно за лето поистрепавшейся на заготовках. Брюки мои ниже колен висели лохмотьями, на ногах-полуразвалившиеся парусиновые башмаки с подвязанными бечевкой подошвами. У большого прилавка, присматриваясь и выбирая покупки, услышал взволнованный сдавленный шепот: -«Смотри, осторожно! Босяк!» Молодая, прилично одетая женщина в шляпке, дернула за рукав стоявшую рядом соседку. Стало так стыдно, неловко, с лицом, заливаемом краской стыда, ничего не купив, чуть ли не выбежал из магазина. Обидные несправедливые фразы красивой взволнованной горожанки еще долго звучали в ушах!