Для чего были предназначены дольмены в те далёкие, ещё дохристианские времена, – загадка. То ли это были дома для карликов, то ли в них, как в холодильниках, хранили еду великаны. Возможно, это были погребальные сооружения или древние святилища – историки всё ещё ищут ответы на эти вопросы. Однако «анастасийцы» не сомневаются в чудотворной силе монолитов, делясь между собой байками о мифических светящихся шарах, спускающихся с небес, о голосах на непонятном языке, слышимых по ночам, о физически ощущаемых вибрациях микроволн вокруг таинственных артефактов.

Но не только в каменных строениях природного или рукотворного труда люди находили тогда и находят сейчас сакральное. Практически каждое известное озеро на Земле покрыто тенью святости. Даже наш Байкал не избежал этой участи. В силу достаточно почтенного возраста, в несколько десятков миллионов лет, он просто не мог не войти в длинный список культовых мест. Людей ещё Бог не придумал, а озеро стояло, радуя глаз пролетающих мимо птерозавров и удивляя красотой длинношеих, вечно жующих палеозавров.

«Бум-бум!» Слышите, бьёт в бубен шаман на берегу Байкала, вызывая духов из прошлого?

«Бум-бум!» – скачет он между рядами восторженной публики, одетой в какое-то тряпьё. Народ млеет от происходящего. Людям кажется, что они вот-вот прикоснутся к чему-то ранее неизведанному, немыслимому. Что они не зря купили путёвки, тряслись несколько дней в поездах, летели самолётами. Если бы было надо, искатели острых ощущений и на повозках с оленями добрались бы до заветного места. Потому что жажда сакрального сидит у человека в крови, в самых что ни на есть печёнках.

«Бум!» – подпрыгнул на колдобине голубой микроавтобус «Соболёк», заворачивая на улицу, названную в честь Николая Васильевича Гоголя, известного шутника и поклонника мистики.

– Когда же здесь дорогу сделают? – недовольно произнёс водитель Андрей, крепче сжимая руль.

Я сидел рядом, на пассажирском месте. Но меня в наименьшей степени сейчас интересовали планы дорожных служб и графики благоустройства города. Мой взгляд нёсся впереди машины, разбивая пятки в кровь о грунтовую дорогу. По обочине, слева и справа, росли пушистые тополя. Они соединялись кронами, образовывая зелёную арку, тянущуюся к самому дому – конечной точке нашего маршрута. Полторы тысячи километров, наконец, остались позади. Одинокий сердитый дуб, расположившийся возле забора, как старый дед на завалинке, увидев знакомый автомобиль, растаял и улыбнулся, радостно зашелестев листвой. Меня не было в этом месте ровно год. Мы вышли из машины, на ходу разминая ноги после долгого пути.

Скрипнула калитка, и я вошёл в своё сакральное место. Там, в беседке со свисающими гроздьями чёрного винограда «Изабелла», стоял длинный стол, за которым в часы застолья умещались все мои родные. Даже те, которых никогда не было в этом доме. Даже те, кто давно ушёл в другую реальность. Они всё равно сидели за этим столом. Рядом, из открытой двери жёлтого «жигулёнка», неслась песня Боки: «В последний раз смотрю на бывший город свой. В последний раз смотрите, мои дети…». Мы все были родом из Баку. В эти минуты я и мои родные с полными слёз глазами вспоминали свою Родину. Знойный город, раскинувшийся на Апшеронском полуострове, был далеко. Но Геленджик с Чёрным морем и подковообразной бухтой так напоминали нам родные места…

Вместе с тем мы с Андреем начали неспеша заносить вещи в дом. И только тогда в солнечных лучах, виртуозно проникающих на землю сквозь виноградные листья, я заметил трёх граждан, сидящих на бетонных ступеньках лестницы. Один был темнокожим, в набедренной повязке, другой – в белой одежде, с гитарой, третий держал возле груди бубен. Увидев, что я разглядел их, они почти хором обратились ко мне с вопросом:

– Теперь ты нас понимаешь?

Я понял, о чём они, и утвердительно кивнул головой в ответ. Сакральное место должно быть у каждого человека. «И у меня оно тоже есть», – подумал я, занося в дом очередную коробку.

Она стояла на Радужном мосту. Они бежали ей на встречу. Она улыбалась. Они радостно виляли хостами.

Там были все. Все, с кем она когда-то рассталась. Все, кого она до сих пор любила. Но Бог сказал: «Ещё не пришло время» и преградил им путь.

Они жалобно заскулили. Затем скулёж превратился в возмущённый лай. Налаявшись, они завыли, задрав головы кверху. Да так завыли, что небеса вздрогнули и прослезились.

Пошёл дождь – солёный, проливной, холодный. Капли падали стеной, смазывая картину происходящего. Может, дождь решил скрыть их слёзы? Шерсть промокла насквозь, утяжелилась, потянула к земле. Они устало легли.

Вдруг она крикнула им:

– Найда! Джипа! Барик! Курт!

Они услышали свои имена. Узнали знакомый голос хозяйки. Опять встали на лапы.

Радужный мост затрясся от небывалого напряжения. Зазвенели его тросы. Начали шататься колонны. Но он устоял. Ему нельзя было разрушиться, исчезнуть. Он всем им ещё пригодится. Не сейчас. Потом. Когда-нибудь. Придёт время.

А пока? А пока пусть всё, что происходит, будет сном…

Сладким, как сахар, который она насыпает каждое утро в кофе. Крепким, как её любовь, которую она испытывает к хвостатым и лающим существам. Железным, как её преданность ко всем, кого она однажды впустила в своё сердце…

Поводок, связывающий её и их, никогда не оборвётся и не перетрётся со временем, потому что сделан не из кожи, а из частиц их душ, которые сцепились между собой.

В этот невидимый канат Всевышний вплёл Божественную нить. Именно из таких нитей состоит наша жизнь. Именно по ним мы распутываем клубок в поисках смысла нашего существования. А после смерти, судорожно перебирая руками волшебное волокно, мы находим свой Радужный мост, на котором кроме братьев наших меньших встречаем папу с мамой, дедушек и бабушек. При встрече радостно обнимаемся и целуемся, чтобы никогда уже больше с ними не расставаться…

– Найда, Джипа, Курт, Барик! А ну-ка, сидеть и ждать меня…