– Зачастила наша прима-балерина в район танцкласса. У нее разве проблемы какие-то?

Яночка первый год выступала на международных турнирах юниорского чемпионата. И с чем у девочки точно не было проблем, так это с пластикой и хореографией. Макарова успела до серьезного ухода в фигурное катание позаниматься гимнастикой и добраться до второго спортивного разряда, балетом, а так же классическими танцами. Как не разорвало ребенка – непонятно. Но эффект на льду после всей этой гимнастическо-танцевальной муштры был комическим. И уж кому-кому, а не ей бегать на допки хорео.

Илья выразительно посмотрел на любимую женщину, словно говоря: “Несообразительна ты нынче утром, дорогая”. Виктория поймала этот взгляд и только и смогла сказать:

– Опять что ли?! И эта тоже! Да когда же они успокоятся?! Он им всем в отцы годится уже!

Карма Сашки Морозова была в том, что ежегодно хотя бы одна из спортсменок Домбровской начинала умирать по душке Александру Максимовичу. В какой-то момент Вика даже хотела расстаться с соблазном малолеток, но передумала, ибо девочки все равно рано или поздно в кого-нибудь да влюбляются, а надежные партнеры и коллеги – это редкость.

– Ну, знаешь, милая! Некоторые любят выдержанные вина,– мужчина чмокнул ее в нос.

– Им про олимпиаду думать, а они все о любви!– женщина возвела глаза к небу.

– Это вроде не вредит процессу, скорее наоборот. И потом любовь не выбирает, да ведь?– Илья легонько пощекотал неприкрытую блузой кожу на боку

****

2000 год. Техас

Две девушки едят мороженое рядом с катком, где Вика работает, тренируя детей и взрослых. Работа, которая кормит, но временами бывает противной. Сейчас они с Амандой заедают мороженым урок с вязким дедулей лет 70, что вцепляется в девушку как только ступает на лед и не отпускает ее предплечье в течение всего часа. В последние несколько месяцев это стало особенно противно. И было подозрение, что дедуля тут не виноват.

А виноват был солидный мужчина, чье фото поселилось у Домбровской на прикроватной тумбочке. Впервые в своей двадцати-с-маленьким-хвостиком-летней жизни Вика строго по английской идиоме “упала в любовь”, да так, что и не видно дна колодца.

– Мэнди, но я ведь его люблю, хоть это и нечестно по отношению к его семье. Не могу не летать домой каждый месяц. Скучаю.

Аманда улыбнулась:

– Вот и ты разморозилась, девочка изо льда! Знаешь, я тебе так скажу: если любишь, надо ехать, и будь что будет. В конце концов, в этой долбаной жизни, может, только любовь и стоит того, чтоб отрывать зад от привычного дивана. А семья? Ну, так это его семья, что ты тут можешь сделать, если он ничего делать не хочет? Живи и радуйся, пока можешь.

– Маме не понравится, что он старше,– вздохнула Вика.

Что маме еще больше не понравится наличие жены у любимого младшей из дочерей и ребенка, и говорить не стоило.

– Тори, я конечно, простая черная девчонка, деревенщина, а вовсе не хрен-его-поймешь какой мудрец, но я тебе скажу: любовь не знает ни лиц, ни полов, ни лет. Это просто душа находит душу для беседы. Если ваши души нашли друг друга, то какая в задницу разница, насколько больше календарей он перелистал до встречи с тобой?!

****

– Похоже и правда не выбирает. Ну что же, позову после занятия присоединиться. Он с Милкой много работал, так что пусть тоже посмотрит. Да и ей будет приятно видеть еще одно знакомое лицо. Плохо ей, Илюш. Очень,– женщина произносит последнее слово с глубоким вздохом.

– Ты принимаешь ее снова слишком близко к сердцу. Верну тебе твое же напутствие: береги свое сердце, Эр. Оно нужно не только Милочке.– Ландау коротко прижал к себе женщину и прикоснулся губами к распущенным пока кудрям на виске.

****

Надо льдом “Сапфирового” висит полная тишина. В центре стоит тоненькая девочка в черном, замершая в ожидании первых звуков своей мелодии. Мила Леонова вернулась на родину, в свой ледяной дом, где училась всему, откуда ушла, не оборачиваясь. Но жизнь вернула ее, не желая считаться с чувствами Людмилы, страхами и обидами. Вот они, ее учителя: светлый взгляд Михаила Александровича, пристальный зеленый Виктории Робертовны, малопонятный и малоузнанный за сравнительно недолгий срок совместной работы взгляд Ильи.

“Ласковый и нежный зверь” подхватывает и несет девушку по катку. Кажется, тут даже лед мягче при приземлении и пружинит при толчке. Она дома. И другого дома для фигуристки Леоновой быть не может, как оказалось. Тут мало что поменялось и все изменилось за прошедшие два с лишним года. И ей на эти быстрые минуты короткой программы снова хорошо.

Последнее вращение. Остановка. Тишина и только дыхание, в котором вдох опережает выдох, а выдох прорывается сквозь вдох.

– МОгешь, девочка!– вдруг раздается голос, который она тоже не слышала уже два полных года.

Любимый дядя Саша. Именно так 10 лет назад ей почему-то представился хореограф Морозов и остался для нее навсегда “дядей Сашей”.

– Не мОгешь, а могЕшь!– сквозь прерывистое дыхание говорит Мила и летит к открытой Александром Максимовичем калитке. А он тут же подхватывает свою малявку на руки с усаживает как в детстве на плечо.

И как в детстве с его плеча она смотрит сверху вниз на подходящую с улыбкой Викторию Робертовну. В этот-то момент Милка окончательно сдается, принимая, что дом ее здесь. В этих знакомых руках, которые протягиваются ей снизу, подставляя ей ладони и берут на себя вес, опускающегося тела.

Руки у Домбровской сильные, Мила помнила, и как эти руки волокли ее за шкирку со льда, на который она заваливалась, не желая в наказание уходить с тренировки, и как подхватили за 5 метров до раздевалки после убийственного японского этапа, когда боль в сломанной ноге переросла в нестерпимую. Надежные прохладные руки, отводившие ей пряди с лица, поправлявшие ворот платья, обхватывающие под грудью, чтобы задать направление и силу вращения при изучении прыжков, разминающие мышцы. Эти руки держали над пропастью страха перед каждым прокатом. И раскрылись, принимая в объятья после того, как последним тактом музыки оборвалась ее дорога к самому желанному золоту всех спортсменов, оставив за собой след развороченной и размазанной по по льду мечты.

Когда Джош, в объятия которого он умчалась из России, не перетерпев боль обиды и поражения, вкладывал свои руки в ее раскрытые ладони, она чувствовала тепло и мягкую дружескую поддержку. В руках Виктории Робертовны всегда была опора. Бескомпромиссная. Вот и сейчас она крепко держала Милу, пока Морозов аккуратно за талию спускал ее на землю.

И даже прочно стоя на земле фигуристка продолжала чувствовать, как ее горячие пальцы сжимаются руками тренера.

– Как спина?– спросила подопечную Домбровская.

– Вроде нормально,– вслушиваясь в собственное тело, ответила Мила.

– Илья Сергеевич, можно вас к нам в компанию? Обсудим постановку.