Уфимцев остановил «УАЗик» позади и сбоку омоновского бронетранспортера, взглянул вопросительно.

– Сходи-ка, Слава, уточни, не проходила ли в сторону Гудермеса колонна Датского Совета по беженцам, – сказал «Меченый». – И, если нет, пусть свяжутся с постами, Ассиновским и Алхан-Юртом, уточнят, где она.

Прапорщик понимающе кивнул – связаться по рации с блокпостами на трассе он мог и из своей машины – забрал свой АКМС, лежавший между сиденьями, вышел, прикрыв дверцу, направился к здоровякам слева, перекинулся с ними немногими словами, повернулся, отрицательно покачал головой и пошел за «УАЗик» к БТРу сопровождения.

«Меченый» повернулся боком к попутчику, протянул его документы, взглянул глаза в глаза:

– Сына нашли, Алексей Валентинович?

Шавинский без видимых эмоций выдержал его взгляд, несуетливо взял левой рукой паспорт и удостоверение сотрудника Датского Совета по беженцам, сунул их в глубокий боковой карман черной ветровки и только потом ответил так же спокойно:

– Пока нет.

– А летом 95-го не искали? В июне-июле?

Едва заметный напряг – во взгляде.

– Почему такая конкретика?

«Меченый» сел нормально – ловить «Седого» на проявлениях мимики и моторики было делом малоперспективным, а вот голос… Голос, спокойный, как и прежде, все же едва заметно вихлял.

– Да попалась мне как-то на глаза информация от ростовских эмвэдэшников, что именно в это время десятка полтора гражданских мужчин в возрасте от сорока до пятидесяти лет, чьи сыновья к тому времени погибли или пропали без вести в Чечне, собрались в Моздоке в районе военного аэродрома с конкретной целью…

– И что ж тут удивительного? – вновь с трехсекундной задержкой сказал «Седой». – В первую войну своих пропавших сыновей в Чечне искали не только матери.

– Эти приехали не искать, – покачал головой «Меченый»; было крайне любопытно, станет ли попутчик интересоваться, из кого ростовские блюстители порядка выдавили подобную информацию. – Мстить. И все отслужившие срочную службу в армии не в стройбатах, и все не хилые и не зажравшиеся к своим сорока-пятидесяти.

Шавинский, похоже, легонько усмехнулся.

– Южнороссийские казачки, определенно вдохновленные обещанием тогдашнего министра обороны Павла Грачева взять Грозный одним парашютно-десантным полком, тоже сколачивали так называемый «Ермоловский» батальон, намереваясь забросать чеченцев папахами – да разбежались, кто уцелел, по своим хатам и куреням после первого же боя. Расхаживать ряжеными по улицам, крышевать рынки и облагать данью всех арендаторов земли и помещений нерусской национальности намного безопаснее.

Попутчик старательно и без явных проявлений напряга пытался увести тему разговора в иную плоскость…

Не любите вы нынешних казачков, Алексей Валентинович…

– У меня нормальная ориентация и правильнее было бы сказать «не очень уважаю» многих нынешних. Мой дед по матери, Сергей Иванович Потенко, был из настоящих казаков, так что у меня есть с кем сравнивать теперешних.

– Дед по матери – Потенко, вы – Шавинский…

– Если ты о дружбе народов, подполковник, то моя бабка со стороны отца была Феодосия Абрамовна, – без тени издевки сказал «Седой». – И евреи в наших родах были, в стародавние времена владевшие, кстати, стекольным заводиком и парой водяных мельниц, и поляки, и потомственные казаки… Не доводилось бывать, подполковник, в лермонтовской Тамани на Кубани?

«Меченый» качнул головой:

– Не был.

– Там один старик из казаков самостоятельно создал музей в одной немаленькой комнате. Собрал все, что только сумел отыскать – и древние горшки с утюгами, и «трехлинейки», и шашки казачьи, зазубренные в рубке гражданской, и бутыли литров на двадцать пять, а то и поболее, заткнутые кукурузным початком – понятно для чего – и немецкие «шмайсеры» с левым затвором, и еще много чего бытового, чего в других музеях днем с огнем не сыщешь. И среди всего этого вещественного великолепия – пришпиленный кнопкой к самодельному стеллажу листок в клеточку из школьной тетради, на котором от руки было написано: «Казачьи фамилии, высочайшим указом императора Павла Первого запрещенные к употреблению из-за своей неблагозвучности». И десятка три прозвищ казаков с приемлемыми вариантами фамилий.

– Например?

– Если не ошибаюсь, Громкопёрдов с тех пор становился Громовым, Бздун – Ветровым, Засранцев – просто Ранцевым…

– Насчет происхождения фамилии своего деда по матери не пытались что-либо выяснить?

– Ставропольские казаки просветили. Сначала наехали. что я вожу «гуманитарку» этим…, но, узнав фамилию деда и побеседовав со мной, отнеслись и ко мне с уважением. Казакам ведь поначалу давали прозвища либо за черты характера, либо за внешность, либо за заслуги – и хорошие, и не очень. Так вот «Потенко» – от слова «пот». И именовали так тех казаков, кто и в бою рубился до седьмого пота, и на земле работал так же. Дед сначала Великую войну прошел, позже названную Первой мировой, две солдатские «Георгиевские» медали «За храбрость» заслужил, потом гражданскую. К 25-му году у него с женой шестеро своих детей было, и все девки, так он еще четверых мальцов из дальней родни к себе взял, чьи родители в гражданскую сгинули. Да его отец с матерью уже старые. Четырнадцать ртов – а он один работник на земле. Было у него два коня, две коровы и тридцать десятин – гектаров по-нынешнему – земли – отнюдь не чернозем. И когда пахал он эту землю, то один конь, бывало, в борозде падал от усталости – дед тут же запрягал второго и продолжал пахать. Успевал и дров на зиму в лесу заготовить, привезти и нарубить, и сена на всю животину накосить и застоговать, и излишки продуктов на базар свезти. Все были сыты, одеты и обуты – а в 929-м пришли голозадые коммуняки, Безугловы, Громовы и Ветровы, и «раскулачили» деда – увели в колхоз и двух коней, и двух коров. Приемышей он сразу в детдома отдал, где они и затерялись без вести, потом голод начала 30-х – и родители умерли, и двое своих детей. До своего ухода в 59-м дед страдал ну очень большой «любовью» и к коммунистам, и к попам, которых именовал не иначе как «бездельниками».

– «Уход» в смысле «умер»? – помолчав, спросил «Меченый».

– Просто ушел. Когда совсем ослабел и работать не мог. И на старости лет не хотел быть никому обузой. И чтобы по бедности и на поминки его не тратились. На речном берегу одежду его нашли, а тела так и не сыскали, хотя воды в речушке от силы по пояс и течение совсем слабое. Так что Сергей Иванович просто ушел и могила его на кладбище пуста – в ней месяц спустя или позже лишь немногие его вещи схоронили.

– Этим пятнадцати отцам, которые летом 95-го сбежались из разных уголков России на моздокский аэродром, тоже следовало бы дать прозвища от слова «пот», – сказал «Меченый». – На последние деньги приобрели у наших военных камуфляж, оружие и боеприпасы – кто сколько хотел и смог – а заодно арендовали на короткое время «МИ-8» и в сопровождении троих спецназовцев высадились в предгорьях где-то южнее Ачхой-Мартана.

Шавинский хмыкнул:

– Были б деньги, а приобрести у наших военных оружие и боеприпасы ни тогда, ни сейчас особых проблем не представляет – надо было только знать где. Причем любое, исключая разве что массового поражения. В мае 88-го на железнодорожном вокзале в Хабаровске прапорщик из окрестной лётной части, по пьяни приняв меня за местного таежника, за две бутылки водки предлагал одноствольную 30-миллиметровую авиационную пушку – по его понятиям идеальное средство для охоты на лосей и медведей. Снаряды к ней обещал доставить на следующую встречу.

«Меченый» вновь повернулся к попутчику – не похоже было, чтобы тот шутил – спросил с легкой улыбкой:

– Лапшу на уши вешал?

«Седой» отрицательно покачал головой:

– Нет. Предлагаемая дура весом килограммов эдак семьдесят и длиной не менее двух метров торчала у него из кузова японского пикапа на привокзальной площади, обмотанная промасленным тряпьем.

– Маяковского любите, Алексей Валентинович?