– Не могу поверить, милый мой, что ты всерьез защищаешь французские воскресенья!

– Мне не раз приходилось слышать, мамочка, как ты поругивала английские воскресенья, когда мы были с тобой в Лондоне!

– Нью-Йорк – не Лондон и не Париж.

– О да, ни в коем случае! – сквозь зубы выдавил он.

– По-видимому, ты намекаешь на то, что местное общество не столь блестяще? Ты прав, я это признаю. Однако мы живем здесь и принадлежим этому обществу, и людям следует уважать наши обычаи, коль скоро они приехали к нам. А Эллен Оленска – тем более, потому что вернулась она, чтобы покончить с той жизнью, какой жила, вращаясь в том блистательном обществе.

Ньюленд молчал, и спустя немного мать предприняла новую попытку:

– Я собираюсь надеть шляпу и просить, чтобы ты сопроводил меня к кузине Луизе для маленького разговора перед ужином. – Он нахмурился, но она продолжала: – Чтобы ты смог бы ей объяснить то, что только что говорил мне: что у них за границей общество устроено по-другому, что люди там не так щепетильны и что мадам Оленска, может быть, даже и не догадывается о том, как относимся к таким вещам мы здесь. Это было бы, знаешь ли, и ей на пользу, – ввернула она вдруг с наивной хитростью.

– Мамочка, дорогая, ей-богу, я не пойму, какое это все имеет к нам отношение. Герцог отвез мадам Оленска к миссис Стратерс, вернее, привез миссис Стратерс с визитом к ней в дом. Происходило это при мне. Если Вандерлиденам охота с кем-то ссориться, то истинный виновник – вот он, под их крышей!

– Ссориться? Ты когда-нибудь слышал, Ньюленд, чтобы кузен Генри с кем-то ссорился? К тому же герцог – их гость, а еще – иностранец. Иностранцы могут четко не понимать, не разобраться, откуда бы им знать все тонкости? А вот графиня Оленска – уроженка Нью-Йорка и должна была бы уважать чувства ньюйоркцев.

– Ну, если им так уж требуется жертва, можешь кинуть им на растерзание мадам Оленска! – яростно воскликнул Арчер. – Искупать собой ее преступления я не брался и тебе не советую!

– О, конечно, – ты судишь обо всем с точки зрения Минготов и заботишься только о них, – заметила мать обиженным тоном, что являлось у нее самым близким предвестием гнева.

Печальный старший лакей, раздвинув портьеры, объявил:

– Мистер Генри Вандерлиден!

Миссис Арчер уронила иголку и в волнении отъехала на стуле от стола.

– Еще одну лампу! – крикнула она вслед уходившему лакею, в то время, как Джейни, склонившись, поправляла ей чепчик.

На пороге обозначилась фигура мистера Вандерлидена, и Ньюленд Арчер шагнул навстречу родственнику, приветствуя его.

– Мы как раз говорили о вас, сэр, – сказал он.

Казалось, мистера Вандерлидена известие это ошеломило. Стянув перчатку, чтобы пожать руку дамам, он застенчиво поглаживал свой цилиндр, в то время как Джейни усаживала его в кресло, а Арчер продолжал:

– И о графине Оленска.

Миссис Арчер побледнела.

– Ах, очаровательная женщина… Я только что от нее, – сказал мистер Вандерлиден, к которому вернулось присутствие духа. Он сел поудобнее, поставил цилиндр с перчатками по старинке на пол рядом с собой и пустился в рассуждения:

– У нее настоящий дар расставлять цветы. Я послал ей гвоздики из Скитерклиффа и был просто поражен. Вместо того чтобы ставить цветы большими букетами, как делает это наш старший садовник, она распределяет их по комнате, ставит свободно: немного здесь, немного там… Трудно даже объяснить, как изящно это у нее получается. Мне герцог сказал: «Съезди и посмотри, до чего ловко она меблировала свою гостиную». И правда! Мне хотелось бы, чтобы и Луиза ее навестила, если б только не этот ее район, такой… неприятный…

Эта столь необычная для Вандерлидена продолжительная речь была встречена гробовым молчанием. Миссис Арчер вынула свое рукоделие из корзинки, куда она его нервно и поспешно сунула. Ньюленд стоял, опершись на каминную полку и теребя пестрый, как оперенье колибри, каминный экран. Принесенная вторая лампа освещала полуоткрытый от изумления рот Джейни.

– Дело в том, – продолжал мистер Вандерлиден, поглаживая серую брючину своей бескровной рукой, отягощенной массивным кольцом с печаткой, – дело в том, что я заглянул к ней, чтоб поблагодарить за очень милую записку, в которой она выражала мне признательность за цветы, а еще – но это, разумеется, между нами – чтобы по-дружески предостеречь ее, посоветовав не разрешать герцогу возить ее с собой в разные дома. Не знаю, слышали ли вы…

Миссис Арчер поощрила его улыбкой и словами:

– А что, герцог возит ее с собой в разные дома?

– Вы же понимаете, каковы они, эти английские аристократы. Все они одним миром мазаны. Мы с Луизой очень любим нашего кузена, но разве можно ожидать от людей, привычных к нравам европейских придворных кругов, что они станут обращать внимание на наши мелкие республиканские тонкости? Герцог ездит туда, где его развлекают. – Мистер Вандерлиден сделал паузу, но все молчали. – Вот так! А вчера вечером он, судя по всему, отвез ее к миссис Лемюель Стратерс. Силлертон Джексон примчался к нам с этой глупой историей, и Луиза очень обеспокоена. Вот я и решил, что разумнее всего отправиться прямиком к графине Оленска и объяснить ей – лишь намеком, конечно, – как мы здесь, в Нью-Йорке, расцениваем некоторые вещи. Я ощутил себя вправе сделать это тонко и деликатно, потому что в тот вечер, когда она у нас обедала… она сама предложила… вернее, дала мне понять, что была бы благодарна, если б ею руководили, так сказать, направляли ее… И она действительно была благодарна.

Мистер Вандерлиден окинул взглядом комнату с выражением, которое на лицах, менее свободных от вульгарных страстей, могло бы показаться самодовольным, но на его лице оно преображалось в мягкую доброжелательность, как в зеркале тут же отразившуюся в чертах миссис Арчер.

– Как же добры вы оба, милый Генри, сейчас и всегда! Особенно будет признателен вам Ньюленд, ведь это так важно для Мэй и будущих его родственников!

Она метнула предостерегающий взгляд в сына, и тот сказал:

– Да, конечно, я очень признателен, сэр. Но, по-моему, вам мадам Оленска еще и очень нравится.

Мистер Вандерлиден взглянул на него с удвоенной любезностью:

– Я никогда, дорогой мой Ньюленд, не приглашаю к себе в дом людей, которые мне не нравятся. И то же самое я только что сказал и Силлертону Джексону. – И, кинув взгляд на часы, он добавил:

– Однако Луиза ждет. Сегодня мы обедаем рано, потому что везем герцога в Оперу.

После того как за гостями торжественно сомкнулись портьеры, семейство погрузилось в молчание.

– Господи… как романтично! – наконец вырвалось у Джейни. Никто в точности не понял, чем вызван этот взрыв чувств, как и вообще редко понимали несколько загадочные ее реакции.

Миссис Арчер покачала головой и вздохнула:

– Если только все это окончится добром. – В тоне ее звучала уверенность в том, что добром это не кончится. – Ньюленд, тебе надо остаться и дождаться прихода Силлертона Джексона и поговорить с ним. Я ума не приложу, что ему сказать.

– Бедная мама! Да не придет он! – со смехом сказал сын и наклонился, чтобы поцелуем прогнать с лица матери хмурое выражение.

Две недели спустя, сидя в рассеянности и скуке своего отдельного кабинетика конторы «Леттерблер, Лемсон и Лоу, юридическая служба», он был вызван главой фирмы.

Старый мистер Леттерблер, аккредитованный советник юстиции и юридический консультант трех поколений лучших семейств Нью-Йорка, восседал за своим красного дерева столом в состоянии явной озадаченности. Чем больше поглаживал он свои узкие седые бакенбарды, ерошил седоватые пряди волос, падавшие на выпуклый, с густыми бровями лоб, тем большее сходство он приобретал, как казалось его легковесному младшему партнеру, с семейным доктором, не знающим, как классифицировать симптомы болезни пациента, и крайне этим обстоятельством раздосадованным.

– Мой дорогой сэр. – Он всегда обращался к Арчеру не иначе как к «сэру». – Я вызвал вас, чтобы просить вникнуть вас в одно небольшое дело, в которое до поры не хочу посвящать ни мистера Скипворта, ни мистера Редвуда.